№ 31 1873 30 iюля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77. ВТОРОЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Областное обозрѣнiе: Нѣчто о фабричныхъ и ихъ хозяевахъ. Воззванiе о помощи вязниковскимъ погорѣльцамъ. Мѣстное происхожденiе пожаровъ. Открытiе, сдѣланное «Сарат. Справ. Листкомъ». Штундизмъ и мѣры противъ него. — Свѣжей памяти Ѳ. И. Тютчева. Кн. В. Мещерскаго. — Русскiе листки изъ за–границы. I. Лiонскiя гражданскiя похороны. II. Въ протестантскихъ храмахъ. В. — Письма вольмодумца. VI. Странный сонъ про съѣденнаго предсѣдателя управы. Что значитъ сей сонъ? Нa какiя мысли онъ наводитъ. Баба на четверенькахъ. Мысли ею вызванныя. Практическая дрянь. Переходъ отъ практической дряни къ русскимъ добрымъ помѣщикамъ. Гдѣ они? Ихъ нѣтъ. Людоѣдъ или русскiй помѣщикъ — одно и тоже. Петръ I, Екатерина II и Пeтербурrъ. Ошибка Екатерины II. Полная удача петровскихъ видовъ на Петербургъ. Ему везетъ удивительно. Факты это доказывающiе. Священникъ съѣдаетъ дiакона. Финалъ. Мысли объ конституцiи. Не дай Богъ! О..... — О государственномъ долгѣ. III Шторха. — Къ вопросу о монастыряхъ. Изъ монастырскихъ. — Олонецкiе земскiе цивилизаторы и положенiе цивилизуемыхъ. Ив. Пришвицына. — Критика и библiографiя. «Нашъ другъ»; книга для чтенiя учащихся въ школѣ и дома, барона Н. А. Корфа. Евгенiя Бѣлова. — Объявленiе.

ОБЛАСТНОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Нѣчто о фабричныхъ и ихъ хозяевахъ. — Воззванiе о помощи вязниковскимъ погорѣльцамъ. — Мѣстное происхожденiе пожаровъ. — Открытiе, сдѣланное «Сap. Спр. Листкомъ». — Штундизмъ и мѣры противъ него.

Прошлое обозрѣнiе мы начинали бѣдностью и трудностью выбраться изъ нея тому, кто разъ попалъ въ ея лапы. Теперь нѣкоторыя областныя сказанiя опять указываютъ предметъ очень близко подходящiй къ той же темѣ. Тамъ говорилось о зависимости сельскихъ бѣдняковъ отъ мѣстныхъ кулаковъ и мiроѣдовъ; но эта зависимость можетъ показаться льготною, въ сравненiи съ страшною, давящею зависимостью фабричнаго населенiя цѣлыхъ большихъ мѣстностей отъ немногихъ богачей–фабрикантовъ. Объ этомъ–то, не новомъ впрочемъ, предметѣ, на дняхъ снова напомнили газеты, и видимо есть къ тому поводъ, возрастающiй и усиливающiйся; — а мы еще хотѣли спросить: откуда и почему у насъ–то сталъ возможенъ этотъ видъ человѣческихъ страданiй?.. Въ одномъ изъ самыхъ недавнихъ нумеровъ «Голоса” напечатана небольшая корреспонденцiя изъ Владимiрской губернiи, — губернiи, какъ извѣстно, въ нѣкоторыхъ частяхъ своихъ биткомъ набитой фабричностью. Въ этой корреспонденцiи, кромѣ общихъ восклицанiй о трудномъ положенiи рабочихъ и о «деспотизмѣ” фабрикантовъ, кромѣ разсказа о телятинѣ, купленной однимъ изъ рабочихъ на базарѣ «въ страстную субботу” и конфискованной въ пользу фабричной лавочки, скверной и дорогой, внѣ которой воспрещается рабочимъ прiобрѣтать что либо, — кромѣ всего этого, помѣщена и такая сцена. «Наступило время чистой «раздѣлки” (разсчета) служащихъ и рабочихъ на фабрикѣ. — «Подмастерье Данило Прохоровъ Занозинъ — здѣсь?” восклицаетъ хозяинъ фабрики. — «Здѣсь–съ, ваше высокостепенство”, отвѣчаетъ подмастерье. — Тебѣ, братъ, нынче больно много причитается къ выдачѣ; смотрико–сь, вѣдь тридцать девять рублей, шутка сказать!.. Вѣдь это, братцы, вы меня въ раззоръ раззорите; нуко–ся 39 рублей!” — «Да, слава–те Господи!.. копилъ все, ваше высокостепенство — къ празднику нужны... оброкъ, подати...” — «Нѣтъ, братъ, этакъ нельзя... вотъ тебѣ тридцать, а девять съ костей долой; чай помнишь, за тобой грѣшки были”... — «Никакихъ грѣховъ противъ вашего высокостепенства не сознаю–съ; а что касательно скóстки, прошу помиловать–съ... за что–съ?..” — А! еще сталъ разговаривать... Получи 29 рублей, а рубль еще съ тебя штрафу... не гордыбачь!.. Яковъ Филипповъ Климовъ — здесь?” — «Здѣсь–съ, ваше...” и такъ далѣе, въ томъ–же родѣ со всѣми.

Въ томъ–же нумерѣ газеты провинцiальный обозрѣватель, можетъ быть вдохновленный приведенною корреспонденцiей, изложилъ собранныя имъ наблюденiя надъ положенiемъ фабричныхъ въ Богородскомъ уѣздѣ Московской губернiи, гдѣ представляется самый «чистый, не смѣшанный типъ фабричнаго рабочаго”. Наблюденiя показали что фабрики не досталяютъ большихъ выгодъ мѣстному населенiю, давая рабочему отъ 8 до 10 рублей въ мѣсяцъ, съ включенiемъ сюда и харчей; а между тѣмъ весь уѣздъ чистый типъ фабричнаго. Отчего это? Оттого, что земля не вознаграждаетъ труда, да ея и очень мало, а у иныхъ и совсѣмъ нѣтъ, т. е. есть даже крестьяне безземельные. Настоящее положенiе дѣлъ выражается такъ, что общiй голосъ въ народѣ: «мы нищаемъ!” Причину возрастающей нищеты относятъ: одни къ пьянству, другiе къ большимъ повинностямъ и безземелью, третьи прямо къ фабрикамъ... Чѣмъ–же тутъ провинились фабрики? Грустно назвать по имени ихъ вину: онѣ провинились вотъ этимъ именно «деспотизмомъ” хозяевъ, жесткостью сердецъ ихъ, безучастiемъ къ положенiю рабочихъ. Они, сильные люди, съ радостью пользуются тѣмъ, что дѣйствующiй фабричный уставъ ограждаетъ ихъ, и безъ того огражденныхъ денежной силой, и не ограждаетъ рабочаго отъ учетовъ и штрафовъ, отъ принудительной покупки припасовъ въ хозяйской лавочкѣ и отъ прочихъ мелкихъ житейскихъ золъ... Но вѣдь это не все. Фабричные, кромѣ того что бѣдны, еще надорваны, болѣзненны, недолговѣчны; они еще невѣжественны (о коснѣнiи въ невѣжествѣ заводскихъ рабочихъ слышались также голоса изъ Петрозаводска и другихъ мѣстъ); они еще повально развратны съ юныхъ лѣтъ. А всего–то больнѣе то, что эти люди, при всѣхъ этихъ качествахъ, приличествующихъ только рабамъ, не понимаютъ ни своего нравственнаго упадка, ни своего унизительнаго положенiя и даже способны подъ–часъ щегольнуть имъ: ставятъ себя выше простаго пахаря и смотрятъ на него свысока. Эта послѣдняя черта, имѣющая аналогiю съ духомъ бывшихъ «дворовыхъ людей”, всего досаднѣе, потому что она означаетъ испорченность, скоро въѣдающуюся и не легко исправимую”...

Странное дѣло! неужели надо признать закономъ въ человѣчествѣ, что всякiй успѣхъ, движенiе впередъ, — долженъ окупаться попятнымъ движенiемъ? Развитiе мануфактуръ и рядомъ упадокъ и порча работающаго на нихъ народа! Дикiй былъ бы это законъ; а между тѣмъ явленiе чуть–ли не повсемѣстное. Да, только явленiе — не законъ, а повсемѣстность — не признакъ вѣчной неизбѣжности. И если мы прiобщились къ этой повсемѣстности, то должно быть потому, что до сихъ поръ не успѣли и не съумѣли сдѣлать никакой поправки въ чужой фальши. А фальшь, право, видна: вещественный успѣхъ окупается нравственнымъ упадкомъ; сила и значенiе успѣxa не соразмѣрены съ силой и значенiемъ упадка; сами успѣвающiе всѣ погружены въ свой успѣхъ, потому что онъ имъ принадлежитъ и ихъ ублажаетъ, и холодны къ совершающемуся упадку, потому что онъ не ихъ и имъ ни въ чемъ не мѣшаетъ; если же и бываютъ они какъ будто заботливы о немъ, то въ сущности — лицемѣрно–заботливы, только изъ приличiя, а не въ силу глубоко–добраго чувства. А если–бы они измѣрили высшее значенiе того и другаго, — успѣха и упадка, то непремѣнно прониклись–бы живымъ и страстнымъ желанiемъ измѣнить въ корнѣ характеръ явленiя, и тогда... Но на какой нравственной высотѣ надо для этого вообразить ихъ, этихъ успѣвающихъ, вещественно–сильныхъ, но теперь еще нищихъ и убогихъ духомъ людей — высокостепенныхъ хозяевъ–фабрикантовъ!

И вотъ приходится вопiять о настоятельной надобности законодательныхъ мѣръ, строгой регламентацiи взаимныхъ отношенiй, правъ и обязанностей хозяевъ и рабочихъ, чтобы сдержать животные инстинкты первыхъ. Они нужны теперь, эти мѣры, потому что еще долго ждать той свѣтлой поры, когда осѣнитъ нашихъ «высокостепенныхъ” благодать сознанiя человѣческаго долга и христiанской любви къ ближнему.

Къ христiанской любви взываетъ, между прочимъ, предсѣдатель вязниковской земской управы, по случаю «опустошительнаго” пожара, бывшаго въ Вязникахъ 14 iюля и истребившаго болѣе 200 домовъ, со всѣми строенiями и имуществомъ бѣдняковъ, оставшихся безъ крова и всякихъ средств къ существованiю. Извѣщая обь открытой мѣстной по городу и уѣзду подпискѣ на пожертвованiя, г. предсѣдатель взываетъ о томъ же ко всѣмъ, въ предположенiи, «что свѣтъ не безъ добрыхъ людей и что на Руси ихъ еще довольно”. Пожертвованiя, прибавляетъ онъ, можно адресовать въ вязниковскую земскую управу.

Вязниковскiй пожаръ, судя по описанiю, былъ дѣйствительно одинъ изъ самыхъ ужасныхъ; но онъ произошелъ, какъ полагаютъ, отъ простой неосторожности; страшнаго слова «поджогъ” не было слышно, и при томъ, между наиболѣе развитыми жителями города нашлись энергическiе люди, которые съ жаромъ и самоотверженiемъ старались спасать эти «кровы бѣдняковъ”, распоряжаясь тушенiемъ пожара, и дѣйствительно, говорятъ, успѣли спасти двѣ трети города. Тутъ, по крайней мѣрѣ, есть хоть что нибудь утѣшительное. Но вотъ — новое, можетъ быть, для многихъ совершенно неожиданное, мѣстное происхожденiе пожаровъ. Горитъ Самарская губернiя, или, собственно, Бугульминскiй уѣздъ Самарской губернiи; «пожары совершенно опустошаютъ нашъ уѣздъ, говоритъ мѣстный зритель, только и слышишь что сгорѣла такая–то деревня, или такое–то село; толпы погорѣльцевъ, недѣлю назадъ быть можетъ зажиточныхъ крестьянъ, а теперь нищихъ, ходятъ подъ окнами, сбирая «на погорѣлое мѣсто”. Такое множество пожаровъ, по общему мнѣнiю крестьянъ всего края, происходитъ рѣшительно отъ поджоговъ; а на вопросъ: кто же поджигатели, тотъ же общiй голосъ крестьянъ отвѣчаетъ, что это — шайка конокрадовъ или другая союзная съ нею шайка.

Конокрадство особый родъ воровства, и самый страшный для крестьянъ. Помнится, чуть–ли не въ запрошломъ году былъ разсказъ о томъ, какъ крестьяне Кiевской губернiи пойманнаго ими конокрада подвергли ужаснымъ истязанiямъ и замучили до смерти, что показываетъ, что самоуправцы доведены были до послѣдней степени озлобленiя. Но этотъ родъ воровства, кажется, нигдѣ не укорененъ такъ прочно, какъ на нашемъ юго–востокѣ, гдѣ народонаселенiе смѣшанное, и одинъ изъ элементовъ его составляютъ татары. Въ Бугульминскомъ уѣздѣ, въ какой то татарской деревнѣ, есть гнѣздо конокрадовъ, которое не могутъ разорить никакiя мѣстныя силы и власти; «въ 1872 году, пишетъ корреспондентъ, конокрадство какъ–бы утихло нѣсколько, причиной чему было то, что главный вожакъ конокрадовъ, садыкъ, по приговору мироваго судьи, сидѣлъ годъ въ тюрьмѣ; съ выходомъ же его оттуда конокрадство опять пошло своимъ чередомъ”. Любопытнѣйшiя вещи разсказываются дальше, и особенно любопытны онѣ потому, что происходятъ при гласномъ судѣ, при существованiи мировыхъ судебныхъ учрежденiй. Послушайте:

«У крестьянъ Ивановской волости, сельца Лунина — Михаила Емельянова, Петра Кузьмина и Никифора Макарова — пропали лошади. Емельяновъ и Кузьминъ обратились къ извѣстному кандызскому садыку (это другой садыкъ, завѣдывающiй выкупомъ краденыхъ лошадей); онъ велѣлъ имъ ѣхать въ деревню Бавлы. Емельяновъ съ Кузьминымъ поѣхали въ Бавлы и тамъ, отдавъ одному конокраду 25 рублей, получили, среди бѣлаго дня, въ самой деревнѣ, при сельскомъ старостѣ, своихъ лошадей. Когда одинъ изъ мѣстныхъ землевладѣльцевъ, возмущенный дерзостью конокрадовъ, сталъ уговаривать Емельянова и Кузьмина начать дѣло и обвинять передъ судомъ конокрадовъ, то крестьяне отвѣчали что конокрады заставили ихъ принести клятву, что они ихъ не выдадутъ, грозя, въ противномъ случаѣ, сжечь ихъ до тла. «Сожгу!” — вотъ роковое слово, которое произносить конокрадъ, получая отъ крестьянина деньги и выдавая ему лошадей; вотъ слово, котораго въ буквальномъ смыслѣ какъ огня, боится крестьянинъ и которое замыкаетъ ротъ всякой жалобѣ, всякому обращенiю его къ защитѣ законной власти: власть конокрадной ассоцiацiи сильнѣе”.

Эта сила ассоцiацiи и безсилiе передъ ней законной власти объясняется просто: власть эта пpiоcтaнавливаетъ дѣятельность конокрада только на время, подвергая его тюремному заключенiю, болѣе или менѣе продолжительному, какъ того садыка, просидѣвшаго годъ въ тюрьмѣ, о которомъ упомянуто выше; а другой карѣ онъ и не подлежитъ по закону. Пока онъ сидитъ, его сочлены по ассоцiацiи жгутъ тѣхъ, по чьей жалобѣ его посадили; а съ выходомъ на волю вожака, ничто не мѣшаетъ конокрадству «опять пойти своимъ чередомъ”. И такъ, стало быть, до безконечности? Какъ–же быть? Одно, говорятъ, средство помочь бѣдѣ — не оставлять однажды обличеннаго конокрада въ прежнемъ мѣстѣ жительства; только такимъ путемъ можно постепенно раззорить вредоносное гнѣздо. Но на это нѣтъ закона; судебные уставы общи для всѣхъ частей русской государственной области, въ которыхъ они введены... Не мудрено послѣ этого, что въ той–же Самарской губернiи предприняты собранiе и разработка мѣстныхъ юридическихъ обычаевъ; можетъ быть эта разработка и приведетъ къ такимъ отступленiямъ отъ общаго закона, которыя нужны и будутъ спасительны для мѣстнаго населенiя.

«Саратовскiй Справочный Листокъ” тоже сдѣлалъ нѣкоторое мѣстное открытiе. Извѣстно что Саратовская губернiя — близкая и непосредственная сосѣдка губернiи Пензенской, въ которой, какъ тоже извѣстно, совершаются много разъ оглашенные приговоры крестьянъ, отрекающихся отъ пьянства въ кабакахъ. А приговоровъ этихъ, замѣтимъ мимоходомъ, теперь уже насчитываютъ тамъ 534. «Сap. Спр. Листокъ” открылъ главный источникъ этихъ единодушныхъ отреченiй. «Если не ошибаемся, говоритъ онъ, главная причина такого единодушiя заключается не въ чемъ иномъ, какъ въ круговой порукѣ обществъ. Намъ недавно случилось говорить съ однимъ крестьяниномъ, очевидцемъ и участникомъ волостнаго схода, и вотъ что сообщилъ онъ на нашъ вопросъ, кто всѣхъ болѣе старался о составленiи такого приговора.

— Да всѣ, батюшка, старались, какъ есть всѣ. Мы давно ужь толковали, чтобы намъ это какъ ни на есть недоимки справить, да вина поменьше пить; только все не домекали, какъ это сдѣлать.

— Кто же васъ научилъ?

— Научилъ–то кто? Да, вишь ты, староста намъ вычиталъ въ газетѣ, что ижморскiе крестьяне сдѣлали такъ, ну и мы пошли по нихъ... Очень yжь намъ натужно платить за пьяницъ подати да недоимки. Онъ пропьется въ конецъ за зиму–то, а ты за него обществомъ и отвѣчай.

«И такъ, круговая порука”...

Да, объ этой круговой порукѣ были–таки разсужденiя и осужденiя: говорили что она въ существѣ несправедлива, что она позволяетъ лѣнивому и неисправному продолжать лѣниться, и всю отвѣтственность за его лѣность сваливаетъ на ретиваго и исправнаго. Но вотъ нашли же сами крестьяне способъ устранить эту несправедливость, выйти изъ «натужнаго” положенiя и избавиться отъ напрасной отвѣтственности за лѣниваго и пьянаго! Если это такъ, если «Сap. Спр. Листокъ” точно не ошибся, то открытiе его заслуживаетъ полнаго вниманiя, потому что многое освѣщаетъ передъ очами невѣрующихъ въ силу народнаго общественнаго характера.

Кстати — о безобразномъ пьянствѣ, и кстати–же — хотѣлось бы знать, проникаютъ–ли у насъ и въ какой степени въ среду мiрянъ «Епархiальныя Вѣдомости”. Если не проникаютъ, то жаль, потому что въ такомъ случаѣ мiрская среда не узнаетъ многихъ твердыхъ и самостоятельныхъ мыслей и взглядовъ, которыхъ она ни въ какихъ другихъ органахъ и не встрѣтитъ... Впрочемъ объ этомъ послѣ когда–нибудь, а теперь собственно о безобразномъ пьянствѣ. Въ «Тульскихъ Епарх. Вѣд.” помѣщена (а оттуда перепечатана въ «Волынскiя Епарх. Вѣд.”) небольшая замѣтка, въ которой текстами изъ разныхъ постановленiй церкви доказывается что «умершiе отъ пьянства”, наравнѣ съ вольными самоубiйцами, должны быть лишаемы христiанскаго погребенiя. Замѣтка эта вызвана отношенiями становыхъ приставовъ къ священникамъ слѣдующаго содержанiя: «прошу ваше благословенiе крестьянина NN, умершаго отъ излишняго употребленiя водки, удостоить христiанскаго погребенiя”. Послѣ приведенiя текстовъ, совершенно ясно выраженныхъ и не допускающихъ за тѣмъ никакого сомнѣнiя, замѣтка оканчивается слѣдующимъ чрезвычайно простымъ и сильнымъ по своей простотѣ разсужденiемъ.

«Самоубiйство можетъ быть вольное и невольное. Къ невольному самоубiйству приводятъ людей разнаго рода болѣзни; но смерть отъ пьянства есть вольное самоубiйство. Пьютъ много водки люди всегда здоровые, и они знаютъ что излишнее употребленiе водки бываетъ нерѣдко причиною скоропостижной смерти. Спрашивается: зачѣмъ–же они такъ пьютъ много, когда знаютъ что отъ этого имъ предстоитъ смерть? И такъ — пьянство должно отнести къ вольному самоубiйству, а потому и опившихся водкой не слѣдуетъ удостоивать христiанскаго погребенiя. Мы, притомъ еще, вполнѣ убѣждены что лишенiе христiанскаго погребенiя опившихся сильно подѣйствовало бы на народъ и было бы одною изъ самыхъ лучшихъ мѣръ къ сокращенiю пьянства между крестьянами”.

Что вы противъ этого возразите? Ничего нельзя возразить! Мѣра!.. Да это даже и не мѣра, а только строгое исполненiе постановленiя церкви; слѣдовательно ни жестокостью, ни несправедливостью его никто не имѣетъ права назвать. А не подѣйствовать оно не можетъ; оно можетъ не подѣйствовать... развѣ только на таращанскихъ штундистовъ...

О штундистахъ ужe заходила pѣчь въ «Грaждaнинѣ”, но, какъ оказывается, эта пѣсенка еще далеко не спѣта. Чудное явленiе на Руси — этотъ штундизмъ! Недаромъ кiевскiй корреспондентъ «Голоса” поражается изумленiемъ. «Малороссы, говоритъ онъ, предки которыхъ пролили столько крови въ защиту православiя, дѣды которыхъ, подъ ужаснымъ гнетомъ польскихъ пановъ, привлекаемые ухищренiями iезуитовъ, столь твердо отстаивали свою вѣру... эти малороссы стали теперь сектантами, если не еретиками! Явленiе въ высшей степени замѣчательное”... Дѣйствительно замѣчательное: добро–бы это былъ какой–нибудь русскiй расколъ; но нѣтъ, это расколъ нѣмецкiй, отвергающiй таинства, иконы и всякую обрядность, — ученье, заимствованное отъ колонистовъ... Вотъ, наконецъ, эти иностранные поселенцы, приглашенные къ намъ въ видахъ добраго примѣра русскому темному люду, — вотъ чѣмъ наконецъ подарили они нашу южную Русь! А что подарокъ прививается крѣпко и дѣйствуетъ сильно, объ этомъ можно судить по описанной тѣмъ–же корреспондентомъ первой демонстрацiи, сдѣланной въ ноябрѣ прошлаго года штундистами села Чаплинки (Таращанскаго уѣзда). Они собрали по домамъ иконы и отправились съ ними, «влача ихъ по грязи”, къ церкви. Церковь была заперта. Штундисты послали депутацiю изъ трехъ человѣкъ къ священнику сказать, чтобъ онъ пришелъ принять «безполезные имъ идолы”. Священникъ увѣщевалъ ихъ, говоря что за это они могутъ подвергнуться отвѣтственности, — не помогло. Тогда священникъ сказалъ что ради сохраненiя святыхъ иконъ отъ поруганiя, онъ ихъ приметъ, но не иначе, какъ въ присутствiи волостнаго начальства и шести свидѣтелей изъ православныхъ. Послали за старшиной; а когда пришелъ старшина, уже не отъ кого было принимать иконы: штундисты, посовѣтовавшись между собою, струсили, бросили иконы въ церковной оградѣ и разошлись по домамъ.

Такъ вотъ какiе религiозные радикалы вышли изъ Чаплинскихъ малороссовъ. Между тѣмъ въ «Кiевск. Еп. Вѣд.” (1 iюля № 13) напечатана очень разумная статейка о мѣрахъ противъ штундизма, гдѣ между прочимъ говорится: «до личнаго знакомства съ штундистами мы имѣли заблужденiе думать что, въ ущербъ внѣшней религiозности, штундизмъ, хотя отчасти, знакомитъ нашего мужика съ самою сущностью христiанской религiи, возбуждаетъ въ немъ духовное служенiе предъ Всевышнимъ Существомъ. Къ сожалѣнiю, мы были разочарованы въ этомъ”. Далѣе авторъ, въ примѣръ того, какъ понимается нашимъ народомъ ученiе штундистовъ — «нужно соединяться съ Богомъ духовно”, — приводитъ слѣдующiй разговоръ двухъ крестьянъ — штундиста и православнаго. Первый, убѣждая втораго поступить въ его секту говоритъ: «Отъ ты не бачивъ своего Бога, а я, якъ закрыю очи, то и бачу”. — «Якiй–же вiнъ?” спрашиваетъ второй. Поставленный втупикъ, первый нѣсколько замялся, но чтобы какъ нибудь отдѣлаться, отвѣтилъ: «Мохнатый”.

Видно что авторъ глубоко скорбитъ объ этихъ бѣдныхъ, наивнѣйшихъ радикалахъ, совсѣмъ сбитыхъ съ толку штундистскимъ отрицанiемъ. Онъ настаиваетъ на необходимости принять противъ секты двоякiя мѣры — религiозныя и гражданскiя, и насчетъ послѣднихъ спѣшитъ сдѣлать оговорку что онъ не меньше читателя проникнутъ уваженiемъ къ личнымъ убѣжденiямъ человѣка, съ неменьшей энергiей готовъ ратовать за свободу совѣсти и протестовать противъ всякаго насилiя въ дѣлѣ религiи, но при всемъ томъ, присмотрѣвшись къ русскому штундизму, пришелъ къ убѣжденiю, что рацiональны противъ него такъ называемыя, въ законѣ, мѣры предупрежденiя и пресѣченiя преступленiя. Изъ такихъ мѣръ авторъ предлагаетъ одну: тщательное удаленiе изъ общества распространителей секты, чтобы такимъ образомъ устранить противодѣйствiе другой главнѣйшей мѣрѣ — религiозной. Объ этой то мѣрѣ онъ и даетъ самый разумный совѣтъ. Онъ говоритъ что нѣкоторые молодые и энергическiе священники дѣйствовали противъ штундизма ревностно, но совершенно безуспѣшно, потому что не знали характера русскаго штундизма: они пытались отвлеченными доводами разубѣждать людей, у которыхъ совсѣмъ нѣтъ никакихъ убѣжденiй. Дѣло въ томъ, что эти люди заучили нѣсколько отрывочныхъ, ложно растолкованныхъ имъ мѣстъ изъ евангелiя, и на нихъ основываютъ всѣ свои отрицанiя. Поэтому, говоритъ авторъ, чтобы бесѣдовать съ штундистомъ, нужно только быть самому отличнымъ начетчикомъ св. пиcaнiя, чтобы умѣть во первыхъ показать невѣрность въ толкованiи взятаго текста, и во вторыхъ тотчасъ же привести нѣсколько другихъ текстовъ, опровергающихъ мнѣнiе штундиста. Но малѣйшее незнакомство съ какимъ–нибудь текстомъ, или ненаходчивость въ отвѣтѣ — можетъ погубить все дѣло, и успѣхъ уже немыслимъ. Авторъ приводитъ въ примѣръ одного разумнаго престарѣлаго священника, знающаго св. писанiе чуть не наизусть, который такимъ способомъ обратилъ въ православiе цѣлый хуторъ штундистовъ (въ Ананьевскомъ уѣздѣ Херсонской губ.); онъ совершилъ этотъ подвигъ въ теченiе трехъ бесѣдъ, послѣ которыхъ штундисты, разбитые на всѣхъ пунктахъ, пали въ ноги священнику, раскаялись и дали ему письменное отреченiе отъ штундизма.

Въ заключенiе авторъ рекомендуетъ пастырямъ памятовать что овцы слушаютъ голосъ добраго пастыря и идутъ за нимъ, потому что знаютъ голосъ его; за чужимъ же не идутъ, но бѣгутъ отъ него... «Необходимо сблизиться съ народомъ, прiобрѣсть его любовь”.

_______

СВѢЖЕЙ ПАМЯТИ

Ѳ. И. ТЮТЧЕВА.

Только вчера пришла къ намъ въ глушь деревни глубоко–печальная вѣсть о кончинѣ Ѳедора Ивановича Тютчева. Хотя уже нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, всѣ знавшiе покойнаго должны были приготовиться къ роковому исходу постигшей его, среди зимы, болѣзни; но пока дорогой намъ человѣкъ живъ, мысль о смерти далеко, и вѣсть о ней — все тотъ же безпощадно–тяжелый и неумолимо–горестный ударъ.

Вѣсть эта прежде всего сказала сердцу что мы лично и «Гражданинъ” понесли незамѣнимую утрату. Мы потеряли нашего добраго генiя! Да, въ тѣ тяжелые дни, въ прошломъ году, когда со всѣхъ сторонъ насъ встрѣтили столь непривѣтливо, мы имѣли счастiе найти въ великомъ поэтѣ, нынѣ нами оплакиваемомъ, неистощимый запасъ теплаго сочувствiя, благородной симпатiи и энергическаго поощренiя начатому нами дѣлу. Мы теперь приносимъ ему благодарность также громко и искренно, какъ громко и искренно было тогда его сочувствiе къ нашей цѣли, и съ этой благодарности начинаемъ наше воспоминанiе о Ѳ. И. Тютчевѣ. Лишиться столь добраго генiя, значитъ много потерять въ жизни. “Не унывайте, не падайте духомъ, идите бодро впередъ, будьте честны, когда говорите съ людьми, и вы увидите что рано или поздно правда возьметъ свое!” — вотъ что онъ говорилъ намъ тогда.

* _* *

Думаемъ что никто не станетъ возражать намъ если скажемъ что съ кончиною Ѳ. И. Тютчева мы лишились великаго русскаго поэта! Уже съ этою одною мыслью не мирится скорбящая по немъ душа! Въ наше время много преданiй точно совсѣмъ исчезло о такихъ началахъ человѣческаго общества, которыя прежде, казалось, были у насъ даже жизненными. Къ числу такихъ утраченныхъ нами преданiй, увы! слѣдуетъ отнести преданiе о поэтѣ и поэзiи. Теперь всѣ почти пришли къ прозаическому убѣжденiю что быть поэтомъ, значитъ писать въ извѣстномъ размѣрѣ и съ риѳмами все о томъ же, о чемъ пишутъ безъ размѣровъ и риѳмъ всѣ пишущiе и печатающiе просто въ прозѣ и о дѣлѣ; что риѳмы стало быть одна только смѣшная и пустая забава. Ѳ. И. Тютчевъ писалъ стихи точно самъ того не вѣдая; они слагались въ его мысли, въ данную минуту, подъ влiянiемъ извѣстнаго сильнаго впечатлѣнiя. Ихъ записывали, они быстро расходились между почитателями поэта и хотя на нѣсколько минутъ заставляли жить въ мiрѣ изящнаго, прекраснаго, поднимающаго духъ и, въ особенности, назидательнаго. Стихотворенiя эти разбросаны по журналамъ разныхъ эпохъ; вышелъ однажды томикъ стихотворенiй Ѳ. И. Тютчева, но гдѣ найдти все имъ написанное — сказать нелегко, ибо менѣе всего о томъ зналъ самъ поэтъ.

* _* *

Сказавши что въ кончинѣ Ѳ. И. Тютчева мы оплакиваемъ утрату великаго русскаго поэта, сказали ли мы слишкомъ много? Возьмите стихотворенiя Ѳ. И. Тютчева какой угодно эпохи, вы въ нихъ найдете разные предметы, вы въ нихъ почерпнете разныя впечатлѣнiя, но въ каждомъ изъ нихъ вы найдете одно неизмѣннымъ: зеркало души его. До послѣдняго издыханiя онъ былъ человѣкомъ своего времени, своей эпохи; но въ теченiи полустолѣтiя его поэтической дѣятельности никто не могъ обидѣть его названiемъ современнаго поэта въ томъ смыслѣ этого наименованiя, въ какомъ оно понимается теперь. Неисчерпаемый содержанiемъ духъ его не переставалъ ни на минуту чувствовать что все прекрасное и великое въ человѣческомъ обществѣ — есть вѣчное, и что все, что этого чувства вѣчности душѣ его не даетъ, все то — не есть то прекрасное, которое создаетъ поэта и поэзiю. Поэзiя Тютчева никогда не была къ услугамъ сильныхъ мiра сего, кто бы они ни были, и гдѣ бы они ни были — на тронѣ или въ литературѣ; но во всякую пору жизни окружавшаго его общества, все прекрасное въ литературѣ, все прекрасное на тронѣ воспринималось душою поэта во всей его цѣльности и безъ всякой примѣси чего либо чуждаго, временнаго, условнаго, со всею осторожностью и вѣрностью тонкаго поэтическаго чувства, и составляло предметъ его пѣсни. Въ освобожденiи крестьянъ онъ воспѣвалъ освободившаго ихъ, но въ этой пѣснѣ слышалось вдохновенiе тѣмъ, что восхищало его душу: сочетанiе духа свободы съ духомъ царства; въ этой пѣснѣ слышались такiе же по временамъ звуки, какъ и у другихъ поэтовъ его времени; но онъ воспѣвалъ свободу русскаго человѣка, а они все еще пѣли нескончаемыя пѣсни про тиранiи помѣщиковъ, про оборванныхъ мужиковъ, про лапти и деготь, про плети и розги, все еще мечтая быть современными. Не было русскаго чувства радости или печали, которое не побывало въ душѣ Тютчева, не содрогнуло его глубоко, не вызвало въ немъ отклика, точь въ точь такого, какъ и у всякаго истинно русскаго человѣка; но ни разу эта лира не оскорбила даже атомомъ звука кого бы то ни было, ибо черпала свое вдохновенiе не тамъ, гдѣ люди сходятся во имя страсти, но тамъ, гдѣ всѣхъ людей, иногда помимо ихъ воли, въ силу какого то неизбѣжнаго порыва, соединяетъ въ одно — обожанiе чего то прекраснаго, хотя бы на одинъ только мигъ.

Будучи поэтомъ нашего времени, въ высокомъ и чистомъ значенiи этого слова, Ѳ. И. Тютчевъ, какъ мыслитель, былъ однимъ изъ немногихъ дѣйствительно чтущихъ свободу русскихъ людей! Въ эпоху крѣпостнаго права онъ слылъ то за вольнодумца, то за славянофила; въ наше время онъ являлся, среди массы мыслящихъ безпорядочно и лихорадочно–свободно людей, какъ будто отсталымъ и во всякомъ случаѣ какъ передовой человѣкъ весьма блѣднымъ. Но на самомъ дѣлѣ Ѳ. И. Тютчевъ обширнымъ умомъ и поэтическою душою чтилъ свободу одинаково тогда и теперь, но чтилъ и ее какъ нѣчто великое, — возвышающее, а не унижающее, просвѣщающее, а не затемняющее, облагораживающее, а не заражающее страстью, нравственное, согласное съ религiею, а не исключающее ее! Оттого, среди петербургскаго общества онъ всегда занималъ какъ бы одинокое, ему одному только принадлежавшее положенiе. Ѳ. И. Тютчевъ не могъ быть съ тѣми, которые въ свободѣ видѣли что–то красное, ни съ тѣми, которые, изъ боязни этихъ лже–чтителей свободы, считали нужнымъ обуздывать свободу, — свободу русской жизни, русской мысли, свободу движенiя впередъ человѣческой мысли!

* _* *

Не смотря на то, — странная вещь, — Ѳ. И. Тютчевъ былъ вѣроятно одинъ въ своемъ родѣ изъ крупно–выдававшихся впередъ въ обществѣ мыслителей, про котораго можно было сказать: у него нѣтъ враговъ. Это уваженiе, которымъ онъ пользовался именно какъ мыслитель, это ощущенiе людьми мысли прелестей его ума, поэтическаго вдохновенiя и остроумiя — были какъ будто наградою его еще на землѣ за то, что, въ теченiе всей долголѣтней своей жизни, онъ никогда не воспользовался своими чудными духовными дарованiями какъ оружiемъ вреда противъ кого бы то ни было. Онъ вѣрилъ въ безусловное и непосредственное всемогущество истины и красоты на землѣ, считая оскорбленiемъ того и другаго какое бы то ни было проявленiе насилiя внѣ области мысли. «Оставьте ихъ въ покоѣ! — часто говаривалъ онъ, когда рѣчь заходила о нашихъ радикалахъ прессы, — «эти люди слишкомъ лгутъ, чтобы не залгаться, и чѣмъ больше заболтаются, тѣмъ скорѣе сами–же себя обезоружатъ”. Къ тому–же вспомнимъ что Ѳ. И. Тютчевъ, прекрасною стороною мысли или чувства могъ принадлежать даже ко всякому лагерю, въ той степени, въ какой находилъ тамъ мысль, или хоть искру истины; вотъ почему, въ сущности, никогда не принадлежалъ ни къ какой особливой партiи, и не могъ имѣть враговъ, не имѣя партiи. Съ неисчерпаемымъ поэтическимъ чувствомъ, онъ былъ неисчерпаемо–остроуменъ, но это остроумiе было потому всегда обаятельно и прелестно, что оно скорѣе было добродушно, чѣмъ ѣдко–зло, и всегда являлось какъ бы блестящимъ и удачнымъ выраженiемъ для самаго простаго сужденiя или душевнаго чувства, особенно понятнаго въ данную минуту; никогда не было натяжки или усилiя въ его остроумiи, никогда рѣчи на показъ, никогда ничего похожаго на фейерверкъ возбужденной мысли. Добродушiе это было такъ естественно, что онъ не только забывалъ нерѣдко о своемъ остроумномъ словѣ, сейчасъ–же послѣ того какъ оно, негаданно и нечаянно, бывало имъ высказано, но иногда хвалилъ остроумiе того, кто, уже потомъ, а иногда и какъ свое, повторялъ въ его присутствiи имъ же когда то высказанное меткое и остроумное слово.

* _* *

Владѣя обширными познанiями, пополнявшимися постояннымъ чтенiемъ, Ѳ. И. Тютчевъ стоялъ во главѣ образованныхъ людей нашего общества. Политика и исторiя были любимымъ занятiемъ его ума и жизни; опираясь на исторiю, онъ являлся убѣдительнымъ, логичнымъ и часто весьма строгимъ судьею времени и его событiй и личностей; вдохновляясь заботами настоящаго, любовью къ человѣчеству и къ своему народу въ особенности, онъ вносилъ въ это обсужденiе событiй ту свободу мысли, тотъ пылъ и жаръ души, которые придавали его логикѣ столько краснорѣчiя и съ тѣмъ вмѣстѣ столько прелести. Онъ любилъ споръ, и спорилъ какъ мало людей умѣютъ спорить: съ смиренiемъ къ своему мнѣнiю и съ уваженiемъ къ чужому, хотя узкiй взглядъ, предвзятое мнѣнiе и деспотическое своеволiе мысли всегда заставляли его страдать.

* _* *

Политика и поэзiя, въ самомъ широкомъ значенiи этихъ двухъ понятiй, были сущностью его жизни, — политика мiровой всецѣлой жизни человѣчества и политика — какъ совокупность вопросовъ живо и горячо затрогивающихъ интересы Россiи и устраивающихъ ея будущность. На ряду же съ политикой стояла и поэзiя, являвшаяся чѣмъ–то родственнымъ политикѣ въ духовномъ существѣ его; и въ ней, какъ въ мирной пристани, онъ находилъ себѣ утѣшенiе отъ людей, которые дѣлали политическiя ошибки, и успокоенiе отъ событiй, тревожившихъ его душу.

* _* *

Но у Ѳ. И. Тютчева былъ одинъ врагъ: врагъ этотъ была практическая жизнь. Въ практической жизни онъ былъ несвѣдущъ и неопытенъ какъ дитя. Небольшаго роста, съ походкою небрежною, переваливающеюся, онъ внѣшнимъ образомъ какъ будто выражалъ внутренняго человѣка; въ этой внѣшней личности было что–то похожее на небрежность ко всему что не было духовно, а было вещественно; самое его тѣло словно казалось ему тягостью, которую онъ осужденъ влачить. Находясь по своему положенiю и связямъ постоянно въ высшихъ слояхъ общества, онъ инстинктивно не умѣлъ проявлять въ своихъ отношенiяхъ къ людямъ какое бы то ни было, даже въ оттѣнкахъ, различiе, если даже они по условiямъ общественнаго положенiя стояли и выше его. Онъ былъ тотъ же съ подчиненными ему чиновниками иностраннаго цензурнаго вѣдомства, коего былъ начальникомъ, какъ и съ высшими государственными людьми, съ которыми постоянно сходился. Во дворцѣ онъ былъ также смирененъ и также скромно и переваливаясь прокрадывался между людьми, какъ въ каждомъ домѣ частнаго человѣка, но въ то же время такъ же мало занятъ былъ и величiемъ мiра сего съ его безчисленными практическими сторонами. Вездѣ и всякому онъ говорилъ то, что думалъ и, не смотря на то что стоялъ во главѣ обширнаго отдѣла цензуры, не любилъ стѣсненiя мысли, чуть только она была искренна и сколько нибудь благородна.

* _* *

Здѣсь мы останавливаемся. Болѣзнь его продолжалась нѣсколько мѣсяцевъ и началась съ удара, парализовавшаго половину его тѣла. За нѣсколько часовъ до этого удара онъ написалъ свое послѣднее стихотворенiе «На смерть Наполеона III”, гдѣ въ послѣднiй разъ, читатели это помнятъ, вылилось изъ души его нѣсколько сильныхъ звуковъ, проникнутыхъ любовью къ русскому народу. До конца жизни больной владѣлъ своимъ умомъ такъ же вполнѣ и свѣтло, какъ и всегда прежде. Онъ тихо скончался въ объятiяхъ семьи въ Царскомъ Селѣ и въ объятiяхъ той вѣры, которую, какъ отвѣтъ на стремленiе его души къ истинѣ, онъ такъ пламенно любилъ во всю свою жизнь.

24 iюля 1873 г.

Кн. В. Мещерскiй.

_______

РУССКIЕ ЛИСТКИ ИЗЪ–ЗА ГРАНИЦЫ.

I.

Лiонскiя гражданскiя похороны.

Недавнiя пренiя, происходившiя во французскомъ законодательномъ собранiи по поводу циркулярнаго предписанiя ронскаго префекта относительно похоронныхъ процессiй, обнаружили обстоятельство, которое можно по справедливости отнесть къ числу печальныхъ признаковъ нашего времени.

Распоряженiе префекта, возбудившее такой взрывъ негодованiя въ законодательномъ собранiи, состоитъ въ слѣдующемъ. Вмѣстѣ съ извѣщенiемъ о чьей либо смерти, полицiя должна быть извѣщаема и о томъ, будетъ ли сопровождать похоронную процессiю духовное лицо одного изъ признанныхъ государствомъ вѣроисповѣданiй; если не будетъ, то похороны должны происходить не иначе какъ въ 6 часовъ утра — лѣтомъ, или въ 7 часовъ утра — зимою, и процессiя должна проходитъ не по большимъ улицамъ, а дальними путями. Это распоряженiе, которое отстаивалъ министръ вѣроисповѣданiй г. Бёлé, представилось большинству собранiя явнымъ нарушенiемъ свободы вѣроисповѣданiя. Во всякомъ случаѣ распоряженiе это мало обдуманно: въ настоящемъ его видѣ подъ него подошли бы напримѣръ похороны православнаго, если православная церковь не принадлежитъ къ числу признанныхъ государствомъ.

Но министръ, объясняя это распоряженiе, указалъ на замѣчательныя явленiя, происходящiя — вотъ уже 2 года — въ Лiонѣ. Въ Лiонѣ образовалось такъ–называемое «Общество свободно мыслящихъ”, поставившее себѣ цѣлью вытѣснять участiе церкви и духовныхъ лицъ отовсюду, а въ особенности — при рожденiи, при бракѣ и при смерти, то–есть въ тѣ самыя важныя минуты жизни, когда участiе церкви необходимо для вѣрующаго. Утвердившуюся въ обществѣ привычку къ церковнаму обряду Общество предположило вытѣснить другою, противоположною привычкой, и принялось дѣйствовать въ этомъ смыслѣ со всѣмъ жаромъ свойственнымъ фанатизму невѣрiя. Общество обладаетъ капиталомъ, который предназначенъ на покрытiе издержекъ для достиженiя цѣли и для пропаганды, которая составляетъ главный предметъ дѣятельности каждаго члена. Каждый членъ обязывается всячески стараться объ умноженiи лицъ свободныхъ отъ «богословскаго суевѣрiя” и держащихся одного гражданскаго обряда; каждый членъ обязанъ, подъ опасенiемъ штрафа, присутствовать на всякой гражданской церемонiи, какая дойдетъ до его свѣдѣнiя. Но въ замѣну крещенiя не придумано еще необходимаго гражданскаго обряда; гражданскiй обрядъ брака совершается независимо отъ церковнаго и не устраняетъ его; только по случаю смерти совершается по необходимости церемонiя выноса и погребенiя, въ которой непремѣнно явственно присутствiе или отсутствiе церковнаго элемента: вотъ почему дѣятельность общества обратилась исключительно къ умноженiю такъ называемыхъ гражданскихъ похоронъ. Похороны нельзя сочинить на показъ: для нихъ необходимо мертвое тѣло. И вотъ, лiонскiе вольнодумцы принялись, по iезуитской методѣ, подбирать не только живыхъ но и мертвыхъ въ свою новую вѣру. Требуется выказать передъ публикой какъ можно больше приверженцевъ этой вѣры: для этого общество стало покупать себѣ мертвыхъ, пользуясь равнодушiемъ или бѣдностью родственниковъ. Были тоже случаи, что вдовы продавали обществу покойныхъ мужей, дѣти покойныхъ родителей, родители младенцевъ умершихъ вскорѣ послѣ рожденiя. Случалось что этимъ способомъ предаваемы были гражданскому погребенiю люди самые благочестивые и усердные къ церкви при жизни. Всякiй разъ на такiя похороны собираются, по уставу, всѣ члены Общества; образуется процессiя доходящая до 4,000 и болѣе человѣкъ, двигается къ кладбищу торжественно, по самымъ люднымъ улицамъ, среди бѣлаго дня, и если случится ей встрѣтить церковную процессiю, то послѣдняя подвергается оскорбленiямъ и насмѣшкамъ. Въ теченiе двухъ мѣсяцевъ въ Лiонѣ происходило въ послѣднее время 107 такихъ гражданскихъ похоронъ, къ великому соблазну католическаго населенiя.

Въ виду такого явленiя — есть надъ чѣмъ призадуматься современному человѣку. Еслибъ это было отдѣльное явленiе, можно было бы принять его за особый видъ безумiя, коллективно проявляющагося. Но такихъ явленiй накопляется уже очень много. И въ общественной жизни, и въ бесѣдѣ, и въ литературѣ, и въ наукѣ, и даже иногда въ дѣятельности людей во власти сущихъ — пробивается дикое, безумное стремленiе къ пропагандѣ безвѣрiя, всѣми путями; и одно изъ особенныхъ орудiй этой пропаганды есть насилiе; насилiе слѣпой мысли, презрительнаго тона, насмѣшки, ловкой дiалектики, — даже, въ крайнемъ случаѣ насилiе матерiальное. Бѣдное человѣчество пережило уже столько фанатизмовъ всякаго рода и всевозможныхъ гоненiй за вѣру! Сначала реформацiя обѣщала торжественно водворить терпимость вѣры — и сама, запутавшись въ сочиненныхъ началахъ, принялась придумывать и оправдывать новые, тонкiе виды умственнаго, нравственнаго и матерiальнаго преслѣдованiя за вѣру, оправдывая себя развѣ тѣмъ, что слѣпое вѣрованiе должно уступить вѣрованiю разсудочному! Потомъ революцiя 18–го столѣтiя обѣщала всѣмъ терпимость и свободу — и съ первой минуты и до нынѣ продолжаетъ себя и вcѣхъ съ собою обманывать. Потомъ — объявили намъ, что 19–е столѣтiе есть вѣкъ просвѣщенiя и свободы во всемъ: многiе простаки такъ и повѣрили, не умѣя различить равнодушiя къ вѣрѣ отъ терпимости въ вѣрованiи. И вотъ, доходитъ уже иной разъ до того, что простому человѣку — негдѣ мѣста найти съ своею простою вѣрой. А на горизонтѣ виднѣется туча, отъ которой страшно становится, потому что мы не видывали ея прежде. Это — фанатизмъ безвѣрiя и отрицанiя. Это — отрицанiе Бога, не простое, но соединенное съ безумною ненавистью къ Богу и ко всему что въ Бога вѣруетъ. Дай Богъ никому не дожить до той поры, когда фанатизмъ этого рода войдетъ въ силу и получитъ власть — вязать и рѣшить совѣсть человѣческую.

______

II.

Въ протестантскихъ храмахъ.

Протестанты ставятъ намъ въ упрекъ формальность и обрядность нашего богослуженiя; но когда посмотришь на ихъ обрядъ, то невольно отдаешь и въ этомъ отношенiи предпочтенiе нашему обряду; чувствуешь какъ нашъ обрядъ простъ и величественъ въ своемъ глубокомъ таинственномъ значенiи. Священнослужитель поставленъ въ нашемъ обрядѣ такъ просто, что отъ него требуется только благоговѣйное вниманiе къ произносимымъ словамъ и совершаемымъ дѣйствiямъ: въ устахъ его и черезъ него священныя слова и обряды сами за себя говорятъ — и какъ глубоко и таинственно говорятъ душѣ каждаго и соединяютъ все собранiе въ одну мысль и въ одно чувство! Отъ того самый простой и неискусный человѣкъ можетъ, не подстроивая себя, не употребляя искусственныхъ усилiй, совершать молитвенное дѣйствiе и вступить въ молитвенное общенie со всей церковью. Протестантскiй молитвенный обрядъ, при всей наружной простотѣ своей, требуетъ отъ священнослужителя молитвеннаго дѣйствiя въ извѣстномъ тонѣ. Оттого въ этомъ обрядѣ только глубоко духовные или очень талантливые люди могутъ быть просты; остальные же, — то есть огромное большинство — принуждены подстроивать себя и прибѣгать къ аффектацiи, которая именно въ протестантскихъ храмахъ чаще всего встрѣчается и производитъ на непривычнаго человѣка тягостное впечатлѣнiе. Когда я вижу здѣсь проповѣдника, когда онъ стоя посреди храма, лицомъ къ размѣщенному чинно на скамьяхъ собранiю, произноситъ молитвы, воздѣвая глаза къ небу, сложивъ руки въ извѣстный всѣми употребляемый видъ, и придаетъ своей рѣчи неестественную интонацiю, мнѣ становится неловко за него; думается — какъ должно быть ему неловко! Еще ощутительнѣе становится неловкость, когда, окончивъ обрядъ, онъ всходитъ на каѳедру, и начинаетъ свою длинную проповѣдь, оборачиваясь отъ времени до времени назадъ, чтобы выпить изъ стакана воды и собраться съ духомъ. И что за проповѣдь! Рѣдко случается слышать въ ней дѣйствительно живое слово, когда проповѣдникъ дѣйствительный духовный человѣкъ или талантъ. Говорятъ большею частью — работники церковнаго дѣла, чрезвычайно натянутымъ голосомъ, съ крайнею аффектацiей, съ сильными жестами, поворачиваясь изъ стороны въ сторону, повторяя на разные лады общiя, всѣми употребляемыя фразы. Даже когда читаютъ по книгѣ, что не рѣдко случается, они прибѣгаютъ къ извѣстнымъ тѣлодвиженiямъ, интонацiямъ и разстановкамъ. Нерѣдко случается что проповѣдникъ, произнося нѣкоторыя слова и фразы, кричитъ и ударяетъ кулакомъ по каѳедрѣ, чтобы придать выразительность своей рѣчи... Нѣтъ, здѣсь чувствуешь, какъ вѣpно примѣнилась наша церковь къ природѣ человѣческой, — не помѣстивъ проповѣди въ составъ богослужебнаго обряда. Весь нашъ обрядъ, самъ по себѣ, составляетъ лучшую проповѣдь, тѣмъ болѣе дѣйствительную, что всякiй принимаетъ ее не какъ человѣческое, а какъ Божiе слово. И церковный идеалъ нашей проповѣди, какъ живого слова, есть ученiе вѣры и любви, отъ божественныхъ писанiй, а не возбужденiе чувства, какъ необходимое дѣйствie каждаго священнослужителя на собравшихся въ церковь для молитвы.

В.

_______

ПИСЬМА ВОЛЬНОДУМЦА.

VI.

Странный сонъ про съѣденнаго предсѣдателя управы. — Что значитъ сей сонъ? — На какiя мысли онъ наводитъ. — Баба на четверенькахъ. — Мысли ею вызванныя. — Практическая дрянь. — Переходъ отъ практической дряни къ русскимъ добрымъ помѣщикамъ. — Гдѣ они? — Ихъ нѣтъ. — Людоѣдъ или pyсскiй помѣщикъ — одно и тоже. Петръ I, Екатерина II и Петербургъ. — Ошибка Екатерины II. — Полная удача петровскихъ видовъ на Петербургъ. — Ему везетъ удивительно. — Факты это доказывающiе. — Священникъ съѣдаетъ дiакона. — Финалъ. Мысли объ конституцiи. — Не дай Богъ!

Воля ваша, читатель, но странно отчего между русскими столько хорошихъ людей, а между тѣмъ изъ этого множества хорошихъ людей не выходитъ никогда ничего цѣльнаго, сплоченнаго, крѣпкаго. Эти хорошiе люди точно одинокiя лодочки, пущенныя въ море на авось; все это какiе–то сподвижники, мученики, бойцы, натыкающiеся на себѣ подобныхъ случайно, неожиданно; и затѣмъ, если только двумъ–тремъ удастся сойтись, то первое дѣло такого союза заключается въ томъ чтобы побраниться, донять другъ друга и разойтись.

И замѣтьте я сказалъ: «никогда не выходитъ ничего цѣльнаго”. И я правъ, говоря «никогда”! Вѣдь сама матушка Русь почему основалась? не потому ли что тысячу лѣтъ назадъ всѣ русскiе перебранились и перессорились и не зная куда дѣваться обратились къ варяжскимъ князьямъ съ просьбою ими княжить? Я убѣжденъ, напримѣръ, что большая часть нашихъ удѣльныхъ князей были очень хорошiе люди, а сошлись–побранились, подрались и разошлись! Странно, отчего это?

Но съ какой стати я объ этомъ началъ разсуждать!

Очень просто почему.

Разсужденiя началъ я подъ влiянiемъ страннаго сна. Я видѣлъ во снѣ какого–то предсѣдателя управы, который настроилъ множество больницъ въ своемъ уѣздѣ, и въ ту минуту какъ всѣ онѣ были готовы, его взяли, связали, сперва высѣкли, потомъ изжарили на сковородѣ и съѣли; при чемъ, когда одинъ изъ помощниковъ гласныхъ, проглотивъ послѣднiй кусочекъ предсѣдателя управы, сказалъ: «а вѣдь живой хорошiй былъ человѣкъ”, ему отвѣтили другiе помѣщики: «не хвалите, батюшка, а то мы и васъ съѣдимъ.” Подъ влiянiемъ столь дикаго сна я и началъ разсуждать. Да, вотъ помѣщики...

Едва я успѣлъ высказать себѣ это слово, вижу ползетъ на четверенькахъ по двору какое–то существо, похожее на крестьянскую бабу, съ обвязанною почти кругомъ головою.

— Ты куда, матушка? спрашиваю я.

— Къ дохтуру, батюшка, къ дохтуру! она мнѣ въ отвѣтъ.

— Что это съ тобою?

— Да сарай, родимый обвалился на меня, какъ есть обрушился да маленько придавилъ.

— Какъ маленько, — никакъ ноги у тебя отшиблены?

— Да, батюшка, отшибла себѣ и ноги, да и поясницу маленечко придавило, да вотъ и голову что то больно.

— А давно это случилось?

— А вотъ никакъ за недѣлю до Казанской.

Казанская 8–го iюля; а вообразилъ я себя владыкой уѣзда 20–го iюля.

— Какъ, и ты до сихъ поръ не могла придти къ доктору?

— Не могла, батюшка, не могла, по хозяйству значитъ нужда была, а нонѣ ужь не подъ силу, кое–какъ ужь пришла.

— Да какъ же никто тебя не привезъ, мужъ есть у тебя?

— Есть, родимый, и сынишка есть, подростокъ ужь; онъ у меня слава Богу, да вишь рабочая пора, не время со старухою значитъ возиться, а лошадушка у насъ одна.

Я повелъ старуху къ доктору. Докторъ осмотрѣлъ ее и нашелъ слѣдующее: переломъ обѣихъ ногъ, вывихъ съ воспаленiемъ одного позвонка въ спинномъ хребтѣ и сильные ушибы въ головѣ, съ переломомъ носовой косточки.

И вотъ эти–то бездѣлицы старушка вынесла въ теченiе трехъ недѣль, и съ ними приползла на четверенькахъ изъ деревни У., отстоящей отъ насъ въ 9 верстахъ.

Старуха дотащилась до доктора, а я вернулся къ своимъ мыслямъ; но подъ влiянiемъ такого сильнаго впечатлѣнiя почувствовалъ въ головѣ приливъ множества новыхъ мыслей, — и мыслей все крупныхъ, въ видѣ проектовъ рѣшительныхъ и смѣлыхъ.

Во первыкъ мнѣ было ясно какъ день что тутъ главную роль играетъ народное невѣжество и грубость нравовъ. Три недѣли оставлять женщину безъ помощи, и кто же оставляетъ? мужъ и подростокъ сынъ, и изъ за чего, изъ за рабочаго дня, — это варварство!.. Немедленно сталъ прописывать рецептъ народнаго образованiя, но тутъ же другая мысль, какъ волна, прихлынула къ головѣ: да вѣдь это ужь то поколѣнiе, которое въ школы не запихаешь, слѣдовательно пока нынѣшнiе мальчики и дѣвочки подростутъ и обратятся во взрослыхъ, вѣдь сто тысячъ разъ сараи будутъ обваливаться на головы старухъ и стариковъ, и сто тысячъ разъ мужья да жены, сыновья и дочери будутъ въ рабочую пору предпочитать полевую работу уходу за изувѣченными своими больными. И это правда, думаю я; слѣдовательно прежде чѣмъ думать о народномъ образованiи, надо все–таки подумать о народномъ здравiи.

Однакоже, чортъ возьми, что такое народное здравiе? Начинаю думать и прихожу къ весьма простому отвѣту: народное здравiе — это врачи, фельдшера, акушерки; разсадить ихъ всѣхъ по разнымъ селамъ, какъ можно больше, вотъ вамъ и народное здравiе. Это первая мысль, это, такъ сказать, абстрактная мысль, чисто–гуманная, независимая или наивная мысль, чистая отъ всякой примѣси разной практической дряни!

Ахъ, эта практическая дрянь, легка на поминѣ; только–что подумалъ о ней, а она тутъ и есть, прилѣзла со всѣми своими «но”, «однакоже”, «да какъ–же”; и вѣдь какъ настойчиво! И вотъ я начинаю чувствовать какъ измѣняется моя наивная мысль, точно заволакиваетъ ее облако: «все это прекрасно”, думаю я, «но откуда вы этихъ докторовъ, фельдшеровъ, аптеки, больницы и бабокъ возьмете?” Какъ только высказалъ я эту мысль, просто наводнилась вся голова мирiадами мыслей, и все изъ той практической дряни, о которой я сейчасъ говорилъ; тутъ и воспоминанiя приплелись, и соображенiя, и догадки, и потонули точно въ этомъ морѣ всѣ мои проектики, чуть–чуть только плаваютъ, точно бумажные кораблики на водѣ, и вотъ–вотъ сейчасъ совсѣмъ утонутъ... Поднялся точно шквалъ: и вотъ передо мною цѣлое махинище–земство. Что такое земство? Графъ Обезьяниновъ представлялъ его себѣ въ образѣ своего буфетнаго мужика, а я — какъ подумаю о земствѣ — не могу иначе его себѣ представить какъ въ видѣ помѣщика, добраго русскаго человѣка. Да, именно, добрый русскiй человѣкъ, а вотъ подите, баба все–таки ползетъ на четверенькахъ искать доктора, три недѣли послѣ изувѣченья, и доктора вовсе не земскаго, а живущаго у насъ въ имѣнiи, и лечащаго крестьянъ изъ любви къ ближнему, безъ помысла даже о вознагражденiи. И выходитъ изъ этого престранная вещь. Помѣщикъ — не земскiй человѣкъ, а просто вольнопроживающiй приглашаетъ съ собою врача въ деревню, и этотъ врачъ является благодѣтелемъ цѣлаго околотка; а помѣщикъ — земскiй человѣкъ въ этомъ же уѣздѣ — о народномъ здравiи и въ усъ себѣ не дуетъ, несмотря на то, что въ первомъ случаѣ онъ вовсе не обязанъ пещись о народномъ здравiи, а во второмъ — обязанъ! Странно!

Въ послѣднемъ письмѣ, помнится, я высказался довольно рѣзко относительно русскихъ помѣщиковъ in corpore, сказавъ что ничего не ожидаю добраго отъ нихъ, какъ отъ aссоцiaцiи или сословiя, ибо въ два цѣлыхъ вѣка они могли бы что нибудь сдѣлать xоpошaго, хотя бы для крестьянъ своихъ, а на повѣрку вышло что ничего не сдѣлали. А вѣдь какъ прежде, такъ и теперь, были и есть между ними много хорошихъ людей, это безспорно, да, безспорно, — но что толку если никогда изъ нихъ, сколько бы ихъ ни было, не вышло, не выходитъ и не... выйдетъ ничего цѣльнаго и сплоченнаго.

А жаль, ибо вообразите себѣ что, напримѣръ, могло бы выйти если бы хотя со временъ императрицы Екатерины помѣщикамъ русскимъ вздумалось и удалось сплотиться въ одно единое, крѣпкое цѣлое? Какую чудесную армiю гражданскихъ людей имѣла бы Россiя въ своемъ распоряженiи, какiя прекрасныя страницы имѣла бы русская исторiя съ того времени, повѣствуя о томъ, какъ привились, развились и окрѣпли всѣ областныя учрежденiя Россiи, начиная съ сословныхъ — дворянскихъ собранiй и кончая земскими полицейскими управами и исправниками! Какую чудную эмансипацiю крестьянъ могли бы изобрѣсть эти–же самые помѣщики, не 10, a 100 лѣтъ назадъ...

Господи, какая деревенская наивность! скажетъ мнѣ мой петербургскiй собратъ: тутъ люди толкуютъ о кабакахъ, о томъ, какъ спивается народъ, о самоубiйствахъ, объ убiйствахъ и поджогахъ, то оправдываемыхъ, то не оправдываемыхъ судомъ присяжныхъ, а вы тутъ суетесь съ разными глупыми мечтами о помѣщикахъ...

Глупыми, вы называете это глупыми, мой почтенный собратъ? — Ну разумѣется глупыми! отвѣчаетъ онъ. — Ну нѣтъ, извините, не совсѣмъ таки глупыми! Во первыхъ... во первыхъ мы живемъ на Руси въ такое время, когда нѣтъ ничего безусловно глупаго, ибо вы не можете, ложась спать сегодня, поручиться за то, что вставая завтра, самое глупое не будетъ признано умнымъ — это характеристика времени нашего разумѣется; — а во вторыхъ, въ сущности, эти мечты, какъ бы наивны онѣ ни были, не такъ то глупы, какъ вы думаете, мои петербургскiй собратъ!

Петръ Великiй основалъ Петербургъ. Есть люди, которые серьозно говорятъ что онъ сдѣлалъ этимъ величайшую глупость. Грѣшный человѣкъ, я нахожу что напротивъ: умнѣйшее изъ петровскихъ дѣлъ было, по моему, основанiе Петербурга.

Екатерина II тоже была генiй, но исторiя показала что она могла сдѣлать большую политическую ошибку, чуть–чуть не испортить все дѣло Петра. Она какъ будто устыдилась мысли что Россiя дескать не можетъ сама кое съ чѣмъ изъ своихъ дѣлъ справиться, и безъ Петербурга даже высморкаться не можетъ. И вотъ создаетъ цѣлый рядъ областныхъ и уѣздныхъ выборныхъ учрежденiй, съ правами и преимуществами, о какихъ въ цивилизованной Европѣ даже въ то время не было и помину. Но къ счастью ей скоро пришлось разочароваться: pyсскiе добрые люди, на которыхъ она разсчитывала такъ скоро вцѣпились другъ въ друга, что почти некому было наполнять собою разныя учрежденiя ею созданныя, и всѣ переѣвшie другъ друга русскiе добрые люди все–таки перебрались въ Петербургъ и тамъ объявили что все это мѣстное управленiе вздоръ, кромѣ мошенниковъ и воровъ никого тамъ нѣтъ, неугодно ли будетъ вамъ, господа петербуржцы, опять все забрать въ свои руки, дѣлайте что хотите, а тамъ въ провинцiи пускай себѣ будетъ что будетъ!

И замерли дворянскiя собранiя, замерли гражданскiя и уголовныя палаты, замерли уѣздные и земскiе суды, замерли дворянскiя опеки и депутатскiя собранiя, и чѣмъ крѣпче замираетъ вся эта политическая Россiя въ провинцiи, тѣмъ ярче восходъ въ Петербургѣ Россiи петербургской, съ добрыми русскими людьми, отшлифованными по петровскому завѣту.

Такимъ образомъ Великой Екатеринѣ не удалось быть сильнѣе Петра въ установленiи роли и отношенiй Петербурга къ Россiи и Россiи къ Петербургу.

Годовъ двадцать назадъ, существовало, помнится, наказанiе для русскихъ помѣщиковъ: «ссылка въ свое имѣнie на житье”. Объ этомъ позабыли, но оно было характеристично; то, изъ за чего столько проливалось крови въ революцiяхъ, то, о чемъ такъ мечтаютъ всѣ напримѣръ: европейцы, «свое имѣнье, житье въ своемъ имѣньи”, то примѣнялось въ видѣ казни къ русскимъ столбовымъ дворянамъ, помѣщикамъ двадцать лѣтъ назадъ! И замѣтьте, за что примѣнялось: за развратное поведенiе; и это тоже было характеристично: развратнаго человѣка посылали въ свое имѣнье жить, то есть развратничать, въ семью своихъ крестьянъ разумѣется, дѣлать пропаганду разврата!

И вѣдь какъ везло и везетъ Петербургу — просто удивительно. Казалось бы что за махинище была, какъ реформа, — эмансипацiя; ужь какъ не поѣхать въ имѣнiя, да не позаняться xозяйствомъ; нѣтъ, не сманило оно помѣщиковъ; а тутъ, глядишь, земство пришло, Петербургъ самъ чуть ли не насильно выгоняетъ изъ себя русскихъ помѣщиковъ, и говоритъ имъ: «да убирайтесь же вы наконецъ въ свои имѣнiя, вѣдь вы видите сколько вамъ тамъ дѣла, и народъ учить, и народъ лечить, и повинности платить”. Поѣхали было нѣкоторые, понюхали, поглядѣли и опять назадъ: «нѣтъ, гдѣ намъ съ этою дрянью возиться, въ Петербургѣ лучше, отвѣтственности по крайней мѣрѣ нѣтъ.” А ужь про судебную реформу и говорить нечего. Какъ хорошо казалось бы русскому помѣщику, доброму, честному и образованному, быть мировымъ судьею, или старшиною напримѣръ суда присяжныхъ; нѣтъ, куда, Боже упаси, отъ такой каторги! говорятъ помѣщики, мы лучше послужимъ въ Петербургѣ, а тамъ въ провинцiи пускай себѣ избираютъ кого хотятъ, лишь бы насъ оставили въ покоѣ.

Ну, и избираютъ кого хотятъ! И опять же прелесть что за черта характеризующая время и провинцiю! Поизбрали у насъ цѣлыми тысячами почетныхъ мировыхъ судей. И знаете изъ кого? Именно изъ тѣхъ помѣщиковъ, которые плюютъ на провинцiю, на свой помѣщичiй, земскiй, гражданскiй долгъ, и живутъ себѣ въ Петербургѣ подсмѣиваясь надъ всею этою провинцiальною дрянью! А между тѣмъ вообразите какой былъ бы эффектъ, если бы какой нибудь богатый и знатный помѣщикъ прiѣзжалъ на cъѣздъ мировыхъ судей; ужь одно это сколько бы внесло новаго въ провинцiальную глушь.

Опять мечты, все мечты, да гдѣ же наконецъ остановитесь? скажетъ мнѣ читатель. Нигдѣ и никогда! И отчего не мечтать о хорошемъ, когда столько есть, напримѣръ, нигилистовъ, мечтающихъ о дурномъ? Они мечтаютъ все разрушить, и это уже вредно, я мечтаю все созидать и сохранять, и ласкаю себя надеждою что если то вредно, то это полезно. Да, мечты — это лучшее изъ того, что намъ осталось: такъ печальна дѣйствительность окружающая. Да, четыре года я не былъ въ деревнѣ и въ провинцiи, и много–много нашелъ перемѣнъ къ худшему, меня устрашающихъ; за что ни хватишься, все факты и факты, говорящiе вамъ, что тѣ люди, отъ которыхъ все въ Россiи могло бы идти отъ худшаго къ лучшему, своимъ отсутствiемъ изъ Россiи производятъ то, что все идетъ отъ лучшаго къ худшему, и идетъ очень быстро.

Люди эти — помѣщики, связанные общими государственными и земскими интересами. Оказывается что нѣтъ даже помѣщиковъ связанныхъ между собою своими хозяйственными интересами.

Отсюда главный недугъ, ощущаемый ежеминутно теперь въ провинцiи: отсутствiе консервативнаго начала. Никто кромѣ крестьянъ не дорожитъ даже идеею своей поземельной собственности, а ужь объ идеяхъ солидарности съ народомъ, объ заботахъ о народномъ образованiи, о народномъ здравiи — и помину нѣтъ.

А 6 лѣтъ назадъ обо всемъ этомъ затолковали! Теперь же, смѣшно сказать, когда вы говорите съ людьми провинцiи, вы чувствуете что они боятся прослыть передъ вами, да и вообще, отсталыми, въ смыслѣ простыхъ добрыхъ русскихъ людей; одинъ хочетъ вамъ показаться петербургскимъ чиновникомъ, другой — петербургскимъ нигилистомъ; и тотъ и другой боятся чтобы ихъ желанiя общественнаго блага не были слишкомъ практичны, и боятся весьма основательно, ибо, повторяю въ сотый разъ, теперь настало такое время въ иныхъ уголкахъ Россiи, что только заяви себя практическимъ народолюбцемъ, съѣдятъ сейчасъ же, ибо окажешься одинокимъ.

А въ Петербургѣ не хватаетъ больше чиновниковъ для разсылки по Россiи на тѣ мѣста, гдѣ должны быть pусскie добрые помѣщики. Да и странно какъ то было бы назначать чиновниковъ въ земскiя должности! Что изъ этого всего выйдетъ — не знаю, но не думаю чтобы вышло что нибудь очень хорошее!

Полагаю что главная причина всей этой метаморфозы послѣднихъ годовъ — желѣзныя дороги. Ихъ столько настроили, что теперь быть въ провинцiи или быть въ Петербургѣ почти одно и тоже: книги, газеты, журналы и люди, все съ быстротою молнiи передается изъ Петербурга въ провинцiи. Не думаю чтобы эти перевозимые изъ Петербурга журналы и книги можно было заподозрить въ консерватизмѣ; что же касается людей перевозимыхъ изъ Петербурга, то большею частью это все петербургскiе чиновники; а петербургскiй чиновникъ и петербургскiй литераторъ, это братья близнецы въ одномъ отношенiи: ни тотъ ни другой не консерваторы. За симъ оказывается что желѣзныя дороги увозятъ еще послѣднiе остатки русскихъ добрыхъ помѣщиковъ въ Петербургъ и далѣе за границу, то есть тѣхъ, которые прежде потому сидѣли на своихъ мѣстахъ, что ѣздить въ Петербургъ на долгихъ было слишкомъ долго!

И замѣтьте опять странность: именно когда нужно было народу быть всего трезвѣе, какъ нарочно водка дешевѣетъ и улучшается; именно когда всего болѣе нужно имѣть людей на мѣстахъ въ провинцiи, благодаря множеству реформъ и усложненiю экономической жизни, именно тогда желѣзныя дороги увозятъ изъ несчастной провинцiи послѣднiе остатки добрыхъ русскихъ помѣщиковъ.

И вотъ почему вы чувствуете въ провинцiи отсутствiе консервативнаго элемента. А можетъ ли быть правильною жизнь безъ консерваторовъ? Нигилисты говорятъ: да, но я смѣю полагать что нѣтъ.

А между тѣмъ, право, другаго консервативнаго начала, кромѣ помѣщиковъ, и притомъ крупныхъ, съ преданiями отъ предковъ о чести и любви къ родной землѣ, — право, быть не можетъ; и его то именно у насъ нѣтъ. Банкиръ или купецъ скажете вы, могутъ его замѣнить. Совсѣмъ нѣтъ: банкиръ можетъ лопнуть и тогда становится отчаяннымъ радикаломъ; купецъ не консерваторъ, потому что онъ всѣмъ существомъ своимъ кулакъ, тиранъ и деспотъ; а деспотъ и тиранъ никогда не могутъ быть представителями разумнаго консервативнаго начала.

А духовенство, скажете вы, развѣ оно не консервативное начало? Духовенство, любезный читатель, увы, — оно не есть что–то самостоятельное, крѣпкое; да оно и не на землѣ, а гдѣ–то въ воздухѣ, между дворянами–помѣщиками, которые на него плюютъ, какъ на все русское, и между крестьянами, которые слишкомъ любятъ кабакъ, и не особенно теперь занимаются духовенствомъ. Духовенство раздавлено пока; а что будетъ дальше, трудно сказать; если оно духомъ и тѣломъ примкнетъ къ народу, то–есть къ крестьянамъ, тогда безъ сомнѣнiя оно сдѣлается представителемъ прочнаго консервативнаго начала.

Все это очень грустно однако, скажете вы, читатель. Полагаю даже что вы заподозрите меня въ противорѣчiи съ первоначальными моими письмами, гдѣ я говорилъ что вовсе не такъ плохо какъ кажется, въ особенности относительно успѣховъ нигилизма; тамъ я говорилъ что бояться нигилиста нечего, вслѣдствiе его непрактичности, а здѣсь я изображаю такую мѣстную картину, гдѣ повидимому самая яркая краска — нигилизмъ во всемъ его широкомъ значенiи!

А между тѣмъ я настаиваю на томъ, что противорѣчiя никакого нѣтъ: нигилистъ здѣсь, въ провинцiи, пасуетъ на каждомъ шагу, какъ только берется за главное, за народъ; онъ нигилизируетъ только кутейниковъ и старыхъ и молодыхъ разныхъ надворныхъ совѣтницъ; ни тѣ ни другiя не составляютъ Россiи; на здоровье имъ, пускай нигилизируются! Я говорю тоже что чуется вездѣ отсутствiе консервативнаго начала, но это «вездѣ” я отношу къ той сферѣ, гдѣ должны дѣйствовать pyсскie помѣщики и гдѣ ихъ нѣтъ, начиная съ земскихъ управъ и кончая мировыми судами.

Но затѣмъ что–же остается? Очень много: петербургскiй чиновникъ и русскiй народъ. Вдвоемъ они сидятъ на пиршествѣ; остальные, то–есть помѣщики и наши литераты были званы, но отказались придти и занять мѣсто, и отосланы хозяиномъ — судьбою на плачъ и скрежетъ зубовъ, которые рано или поздно непремѣнно услышатся! И пируютъ они очень ладно, и каждый по своему.

Въ сушности нѣтъ ничего благодушнѣе и чистосердечнѣе петербургскаго чиновника; онъ тотъ израильтянинъ, въ которомъ нѣтъ лести, — относительно русскаго народа и Россiи, разумѣется.

Да и русскiй народъ, какъ совокупность людей, что за благодушный и чистосердечный народъ, и тоже какъ израильтянинъ — безъ всякой лести къ петербургскому чиновнику.

Между сими двумя существами ровно нѣтъ никого третьяго: въ нихъ двухъ — Россiя! Петербургскiй чиновникъ — это либералъ; русскiй народъ — это консерваторъ; такимъ образомъ политическое существованiе русскаго государства между сими двумя полюсами обезпечено, и обезпечено надолго; я искренно и твердо въ это вѣрю.

И вотъ этакимъ–то манеромъ все идетъ довольно благополучно и великая идея Петра осуществилась во всемъ своемъ смыслѣ и блескѣ.

Есть гармонiя въ общемъ движенiи, но за тѣмъ не ищите этой гармонiи въ подробностяхъ; здѣсь ея не можетъ быть, потому что гармонiя въ подробностяхъ была бы возможна только если бы между петербургскимъ чиновникомъ и русскимъ народомъ стояли живыми русскiе помѣщики, а такъ какъ ихъ нѣтъ, то и гармонiи въ подробностяхъ быть не можетъ.

Объяснимъ это практически. Напримѣръ, петербургскiй чиновникъ распредѣлилъ, положимъ, количество врачей по уѣзду и сдѣлалъ это въ полной увѣренности что распредѣлялъ какъ нельзя удовлетворительнѣе и гармоничнѣе; и въ правду все выходило гармонически. — Русскiй народъ въ свою очередь не менѣе удовлетворительно распредѣлялъ по годамъ и семьямъ количество своихъ жертвъ отъ всѣхъ воможныхъ бѣдъ, происходившихъ отъ недостатка врачей и гигiены; и оба были очень довольны. Между ними, то–есть между петербургскимъ чиновникомъ и народомъ въ то время были просто русскiе помѣщики, которымъ горя было мало до того и до другaго. Петербургскiй чиновникъ, въ одинъ прекрасный день, всю эту заботу слагаетъ на земство, сохраняя за собою только надзоръ; и что же? земство точно также распредѣляетъ этихъ врачей по уѣздамъ, народъ точно также сводитъ счеты своимъ жертвамъ отсутствiя врачей, и женщина доползаетъ на четверенькахъ съ переломленными ногами до частнаго человѣка–врача только потому, что никогда не слыхала о существованiи земскаго врача. Здѣсь ясно въ чемъ дѣло: земство не имѣетъ врачей потому, что не имѣетъ людей признающихъ ихъ нужными для русскаго народа; а недостающiе эти люди все–таки pyсскie помѣщики. Но отсутствiе врачей въ уѣздѣ и женщина ползущая на четверенькахъ отъ обвалившагося на нее сарая — это вѣдь подробности, это не препятствiя для государственной жизни, ибо при всемъ этомъ по законамъ естественнымъ все–таки извѣстный процентъ народа остается живъ и здоровъ, слѣдовательно гармонiя въ главномъ не нарушена.

Да еслибы и нашелся этакiй помѣщикъ среди земства съ серьозною заботою о ползущихъ на четверенькахъ старухахъ, объ умирающихъ дѣтяхъ, о скотскихъ падежахъ и тому подобныхъ печальныхъ явленiяхъ, непремѣнно мой дикiй сонъ осуществился бы: его съѣли бы другiе земскiе люди, можетъ быть не такъ какъ ѣдятъ дичь и говядину, а фигуративно навѣрно заѣли бы.

Но однако, скажетъ читатель, вы все шутите, пора и серьозно наконецъ говорить; гдѣ же эти съѣдающiе другъ друга и съѣдаемые pyсскie люди?

Охъ, какъ бы хотѣлось чтобы вы были правы и уличили меня во лжи! Но, увы, нѣтъ! Антропофаги между земствомъ въ особенности съ каждымъ днемъ увеличиваются числомъ. За послѣднiе годы — именно за послѣднiе 4 года — я велъ статистику съѣдаемымъ въ средѣ русскаго земства людямъ. Вотъ, напримѣръ, факты неоспоримые. Я лично въ 1867 году познакомился съ 17–ю земскими дѣятелями въ разныхъ мѣстностяхъ Россiи; изъ нихъ 16 были pyсскie помѣщики и одинъ священникъ. Знаете что съ ними случилось съ тѣхъ поръ? на двухъ сочинили доносъ земскiе товарищи; на священника сочинилъ доносъ его товарищъ священникъ; пятерыхъ забаллотировало чуть не единогласно земское собранiе; одного ошельмовалъ въ газетахъ земскiй же человѣкъ, pусскiй помѣщикъ (знаменитый воръ въ своемъ уѣздѣ); трехъ переманило къ себѣ правительство на казенную службу; двое перешли сами на коронную службу, а остальные вышли въ отставку вслѣдствie тысячей интригъ, клеветъ и непрiятностей, исходившихъ изъ земской же среды! Даю вамъ честное слово что все это правда; даю честное слово и въ томъ что всѣ эти 17 человѣкъ были честные, весьма способные и дѣльные люди! Я выѣхалъ въ провинцiю шесть недѣль назадъ; знаете ли, сколько я слышалъ разсказовъ о скандалахъ въ земствѣ въ эти шесть недѣль, и вѣдь все въ двухъ губернiяхъ? не болѣе и не менѣе какъ одиннадцать. И вѣдь все гаденькiе, грязненькiе, скверные скандалы, и все либеральнымъ запахомъ проникнутые. Въ Полтавской губернiи происходитъ замѣчательный фактъ: почти вездѣ земскiя управы наполнились исключительно крестьянами–казаками. Помѣщики приписываютъ этотъ фактъ успѣхамъ какой–то мужико–демократической пропаганды и имѣютъ неосторожность хлопотать о томъ, чтобы правительство приняло мѣры къ пресѣченiю этого, будто бы общественнаго, зла! Какой же фактъ можетъ громче свидѣтельствовать о несостоятельности помѣщиковъ цѣлой губернiи, какъ не этотъ: дворянство цѣлой губернiи проситъ правительство защитить его права въ средѣ земства! Я знаю другую губернiю, гдѣ изъ 13 уѣздовъ въ 10 въ члены управы подобраны представители сволочи послѣдняго сорта — изъ дворянъ, въ чемъ признавались мнѣ мѣстные же помѣщики, увѣряя очень серьозно что дескать никто изъ порядочныхъ людей не хочетъ идти въ земскiя должности, и что къ тому же мошенники хотя и мошенники, а все ловко и исправно ведутъ дѣла!

Одинъ петербургскiй чиновникъ не менѣе серьозно писалъ проектъ объ улучшенiи земства и о пpiоxочиванiи къ нему дворянъ–помѣщиковъ. Не хитеръ былъ этотъ проектъ, но характеристиченъ; именно пахнетъ отъ него Петровскимъ временемъ: дать всѣмъ земскимъ людямъ мундиры съ шитьемъ, треуголкою, шпагою и шпорами! Кто знаетъ, можетъ быть земскiе люди при шпорахъ болѣе интересовались бы больными и школами чѣмъ нынѣшнiе, безъ шпоръ!

Другой петербургскiй чиновникъ, когда ему говорили о дворянствѣ какъ о чемъ–то серьозномъ, отвѣчалъ лаконически, но также характеристично: «наплевать мнѣ на дворянство!” Характеристично въ этомъ то, что онъ самъ былъ дворянинъ и помѣщикъ! Впрочемъ этотъ помѣщикъ–вельможа по крайней мѣрѣ былъ откровененъ, а большинство нашихъ помѣщиковъ значительныхъ плюютъ не только на самихъ себя, но и на всю Россiю!

При этихъ данныхъ, черпаемыхъ на мѣстѣ, въ деревнѣ или въ провинцiи, можно, не переставая мечтать, представить себѣ довольно отчетливо будущность Россiи во внутреннемъ ея строѣ: настанетъ прекрасный день, когда большая часть землевладѣнiй перейдетъ отъ промотавшихся боярскихъ сыновъ въ руки купцовъ всѣхъ возможныхъ нацiй и категорiй, а земскiя управы наполнятся крестьянами, по примѣру Полтавской губернiи. Тогда уже не то что теперь, фигурально, но буквально никого не будетъ другаго въ Россiи кромѣ чиновниковъ и народа.

Тогда это будетъ оcуществленie мечты славянофиловъ. Но курьозно будетъ то, что осуществленiемъ этой мечты славянофилы будутъ обязаны русскимъ помѣщикамъ, которые, въ массѣ, терпѣть не могутъ славянофиловъ, подъ предлогомъ что отъ нихъ слишкомъ пахнетъ русскимъ мужикомъ!

Здѣсь я долженъ былъ бы остановиться, но вообразите мое удивленiе: сейчасъ натыкаюсь на любопытный фактъ, какъ нарочно доказывающiй печальную особенность русскаго человѣка съѣдать своего ближняго. Дiаконъ здѣшней церкви рветъ себѣ волосы на головѣ; я спрашиваю: отчего?

— Да какъ же, помилуйте, на меня написали въ консисторiю доносъ.

— Кто написалъ?

— Священникъ.

— За что?

— А пишетъ что я будто не радѣю о службѣ, а вѣдь вотъ 20 слишкомъ лѣтъ что я на этомъ мѣстѣ и кромѣ благодарности ни отъ кого ничего не слыхалъ.

— Да въ чемъ же васъ обвиняетъ священникъ?

— Пишетъ что я будто не своимъ дѣломъ занимаюсь.

— Какъ не своимъ, да чѣмъ же вы занимаетесь?

— Да учу дѣтей и занимаюсь переплетомъ книгъ и починкою часовъ.

— Какъ, и за это онъ на васъ доноситъ?

— Только за это; видно хочетъ меня вытѣснить и остаться одинъ!

Ну скажите, не грустно ли это? Дiаконъ дѣйствительно прекрасный и препочтенный человѣкъ; крестьяне какъ узнали объ этомъ казусѣ стали со всѣхъ деревень сбирать подписки для подачи пpошенiя о сохраненiи имъ дiакона; именно то, что ставится въ вину ему, тó и есть его важныя и цѣнныя заслуги; жизни онъ отличной и трудолюбивъ какъ волъ, и вдругъ молодой священникъ пишетъ доносъ и рѣшается старика погубить только для того, чтобы не дѣлить съ нимъ церковныхъ доходовъ!

А вѣдь, подите, и священникъ, говорятъ, добрый русскiй человѣкъ!

Пора кончить? Нѣтъ, еще мысль. Ужь не потому ли помѣщики сидятъ сложа руки что чего–то ждутъ... и это что–то не есть ли конституцiя, парламентъ, боярская дума повѣнчанная съ земскою?.. Вотъ тогда сдѣлаютъ они честь заняться Россiею!

Но нѣтъ, великъ Богъ земли Русской! Спасетъ насъ отъ злаго часа, отъ этихъ думъ и парламентовъ и конституцiй до той поры, пока или помѣщики спохватятся за умъ–разумъ и примутся за свое и земское хозяйство, или пока всѣ земскiя управы и собранiя не наполнятся исключительно крестьянами. А дотолѣ не дай Богъ ничего подобнаго конституцiи и думѣ; хоть и не хочешь, а видишь ясно что изъ этого выйдетъ: каждый членъ думы будетъ по очереди грызть своего сосѣда и доканчивать его доносомъ, пока всѣ не лягутъ костьми, къ удивленiю, уже не двухъ–трехъ русскихъ литераторовъ, какъ теперь, при видѣ земскихъ управъ обращаемыхъ въ дворянскiя кладбища, а — всего мiра, при видѣ цѣлаго русскаго дворянства съѣденнаго самимъ собою!

20 iюля 1873 г.

О.....

_______

О ГОСУДАРСТВЕННОМЪ ДОЛГѢ.

III.

Мы уже знаемъ съ какимъ успѣхомъ погашался внѣшнiй государственный долгъ по исходъ 1786 года и какiя приняты были мѣры къ уменьшенiю внутренняго ассигнацiоннаго долга^*).

Ежели императрица, въ манифестѣ отъ 28 iюня 1786 года, назначила 15 мил. рублей въ запасъ на случай внезапной войны, то ей, конечно, не безъизвѣстно было что, въ силу тогдашнихъ обстоятельствъ, миновать войны было невозможно. А какъ каждый предпринятый походъ поглощаетъ большiя суммы, которыя необходимо запасти благовременно, то понятно что о продолженiи уплаты внѣшняго долга не могло быть болѣе рѣчи, такъ какъ всѣ денежные и финансовые способы направлены были на образованie военнаго капитала.

Въ Пруссiи удалось занять, въ 1787 году, 500,000 руб. И въ 1789 году столько же, а всего 1 мил. рублей изъ 3 проц. Этихъ денегъ однако не было достаточно на всѣ заграничные расходы кампанiи, такъ что комитетъ уполномоченныхъ для внѣшнихъ займовъ началъ переговоры въ разныхъ государствахъ съ денежными людьми о прiобрѣтенiи наличныхъ средствъ.

Удостовѣрившись что банкиры де–Сметъ, при наилучшихъ желанiяхъ безсильны были открыть новый заемъ, баронъ Сутерландъ обратилъ вниманiе комитета на первый банкирскiй домъ въ Голландiи и Европѣ Гопе и К^°, къ которому совѣтовалъ обратиться, десять лѣтъ тому назадъ, посланникъ нашъ въ Гагѣ, князь Голицынъ. Съ разрѣшенiя комитета, Сутерландъ предложилъ Гопе и К⁰ въ Амстердамѣ открылъ заемъ для Россiи, на что они отвѣтили, отъ 18 октября 1787 года, указывая на денежные переводы, дѣлавшiеся изъ Россiи за границу, для образованiя военнаго фонда звонкой монеты, что «трудность переводовъ по вашему курсу усиливается вслѣдствiе войны съ Оттоманскою Портою, а потому переводы денегъ нужно замѣнить другимъ способомъ, то есть заграничнымъ займомъ, на что мы предлагаемъ наши услуги. Занять можно отъ одного до полутора миллiоновъ гульденовъ изъ 4¹/₂ проц., не потому что Россiя крайне нуждается въ такой суммѣ, но чтобы начать, а тамъ открыть можно будетъ и другой заемъ, напримѣръ для уплаты облигацiй по прежнимъ займамъ или же, если понадобятся деньги во все продолженiе войны съ Портою, примѣрно хотя на 20 мил. гульденовъ и болѣе, въ счетъ коего мы готовы внести авансъ. Ежели мы предлагаемъ наши услуги, объясняютъ банкиры Гопе, сознавая силу нашего кредита, то дѣлаемъ это не изъ личныхъ выгодъ, но единственно изъ преданности нашей къ великой императрицѣ Екатеринѣ. А потому коль скоро будетъ настоять нужда въ деньгахъ, то комитетъ можетъ диспонировать до реализацiи займа 1¹/₂ миллiоннами гульденами”.

Такъ какъ въ то же время начаты были переговоры насчетъ займа съ банкиромъ де–Вольфъ въ Антверпенѣ, то на докладѣ сдѣланномъ по содержанiю письма Гопе и К⁰ отмѣчено было рукою императрицы: «не оставить ли другiе займы?” Князь Вяземскiй на это отвѣтилъ что займы, помимо Гопе, дѣлаются для подкрепленiя фонда и усиленiя запаса.

Комитетъ уполномоченныхъ, состоящiй изъ князя Вяземскаго и графовъ Остермана, Шувалова и Воронцова, по соображенiи средствъ Имперiи, признавалъ необходимымъ открыть займы внѣ государства и преимущественно у Гопе. Журналомъ 18 ноября 1787 года положено было составить о томъ всеподданнѣйшiй докладъ, утвержденный императрицею. Вслѣдъ за этимъ состоялся указъ, данный правительствующему сенату отъ 22 ноября 1787 года, въ коемъ излагались причины, побуждавшiя открыть займы въ тѣхъ же выраженiяхъ и при тѣхъ же условiяхъ, какiя упомянуты въ первомъ о займахъ указѣ 1769 года. Въ силу сказаннаго указа, комитетъ отправилъ въ декабрѣ 1787 года къ банкирамъ Гопе и К⁰ облигацiи на 6 мил. гульденовъ, которые еще до полученiя оныхъ разнегоцировали заемъ и предложили комитету заключить новый заемъ на 6 мил. гульд., но, не ожидая извѣщенiя, открыли оный предварительно на 3 мил. гульд. изъ 4¹/₂ проц., не требуя никакой гарантiи со стороны русскаго правительства.

Гопе вполнѣ понимали что на военныя дѣйствiя необходимъ большой запасъ наличныхъ средствъ, а потому, 6 апрѣля 1788 года, извѣстили комитетъ что къ 1 iюля у нихъ для онаго готовы будутъ 6 мил. гульд., къ 1 декабря также 6 мил. гульд. и къ апрѣлю 1789 года еще 6 мил. гульд. Но какъ и эти, сравнительно большiя средства, не могли составить потребный за границей военный фондъ, то комитетъ вмѣсто того, чтобы обратиться къ Гопе, предпочелъ продолжать начатую негоцiацiю о займѣ съ де–Вольфомъ въ Антверпенѣ. Эта негоцiацiя поднята была англiйскимъ домомъ Тортонъ Келей, въ С.–Петербургѣ, получившимъ приказанiе отъ своихъ друзей предложить pоссiйскому правительству нѣсколько миллiоновъ гульденовъ изъ 3¹/₂ проц., срокомъ отъ 6 до 10 лѣтъ.

Комитетъ уполномоченныхъ, принявъ во вниманiе что займы чужихъ государствъ въ Англiи не имѣли никогда хорошаго исхода, ибо тамошнiе капиталисты получаютъ порядочную выгоду помѣщая свои деньги въ разныя ходячiя бумаги, потребовалъ отъ Келей болѣе точныхъ свѣдѣнiй и узналъ такимъ образомъ что предложенiе о займѣ сдѣлано было брабантскимъ банкиромъ де–Вольфомъ, на 3 мил. гульд. изъ 4 проц. и 7 проц. единовременной банкирской провизiи. Вслѣдъ за тѣмъ де–Вольфъ увѣдомилъ что случайно узналъ о совершавшемся займѣ въ Амстердамѣ изъ 4¹/₂ проц., а потому не можетъ найти подписчиковъ на 4 проц. заемъ. Комитетъ, не желая потерять эту негоцiацiю, согласился дать 4¹/₂ годовыхъ процентовъ. При этомъ комитетъ руководился слѣдующимъ воззрѣнiемъ.

При наступающихъ обстоятельствахъ, сопряженныхъ съ большими внѣшними издержками, эти послѣднiя ничѣмъ удобнѣе восполнены быть не могутъ какъ внѣшними займами, ибо этимъ способомъ охраняется вексельный курсъ отъ дальнѣйшаго упадка и удерживается вывозъ золота и серебра. Этого правила придерживаются также и прочiя знатныя европейскiя государства, особенно Англiя и Францiя, если онѣ находятся въ войнѣ «навлекающей за собою множество внѣшнихъ издержекъ”. Для внутреннихъ великихъ расходовъ «конечно и внутреннiе извороты могутъ быть достаточны”, но внѣшнiя потраты, особливо связанныя съ войною, облегчены могутъ быть только посредствомъ внѣшнихъ займовъ, выплачиваемыхъ постепенно по окончанiи войны. По всѣмъ этимъ уваженiямъ, полагалъ комитетъ «весьма удобнымъ заемъ де–Вольфа и имѣть впредь къ другимъ такого же рода прибѣжище, смотря по государственнымъ надобностямъ”.

Келей увѣдомилъ, отъ 8 iюля 1788 года, что набрано въ счетъ займа 2.100,000 гульд., на остальные же 900,000 гульд. нѣтъ болѣе охотниковъ, такъ какъ брабантская публика ожидаетъ скоро случая помѣстить свои деньги на болѣе выгодныхъ кондицiяхъ. При этомъ указано было на Швецiю и Данiю, кои, въ случаѣ войны, платили по займамъ 5 проц. интереса. По этому примѣру де–Вольфъ испрашивалъ разрѣшенiе на замѣну, по его займу, 4¹/₂ проц., пятипроцентными купонами. Комитетъ, какъ понятно, на это предложенiе не согласился и сообщилъ Келей что какъ де–Вольфъ отъ 12 января обязался выполнить весь заемъ въ три миллiона гульденовъ въ три мѣсяца, то, за поступленiемъ въ счетъ онаго по послѣднимъ свѣдѣнiямъ 2.200,000 гульд., просилъ приложить всевозможное старанiе на наборъ остальныхъ 800,000 гульд. и тѣмъ кончить эту первую негоцiaцiю. Что же касается до новаго займа, предлагаемаго де–Вольфомъ, то приступить къ оному и докладывать ея величеству комитетъ не осмѣливается.

По антверпенскому займу вступило въ 1788 году 2.500,000 гульд. и въ 1789 году 500,000 гульд., итого 3 мил. гульденовъ. Долгъ этотъ, какъ десятилѣтнiй, не былъ уплаченъ при жизни Екатерины II.

Едва поступили деньги этого займа въ распоряженiе комитета, какъ де–Вольфъ вошелъ въ оный съ новымъ предложенiемъ о займѣ, возобновленномъ чрезъ нѣсколько времени. Комитетъ отвѣтилъ на это уклончивымъ образомъ, извѣстивъ де–Вольфа что до новыхъ его предложенiй комитетъ имѣлъ уже переписку съ другими банкирами, съ которыми заключены окончательныя условiя, такъ что «обнадеживанiе де–Вольфа въ настоящее время излишне”. «Впрочемъ, присовокупляетъ комитетъ, мы были довольны вашимъ усердiемъ и старанiемъ, благодаримъ за оныя, прося васъ продолжать къ намъ дружбу, а коль скоро мы будемъ имѣть надобность въ вашихъ услугахъ, то тотчасъ поставимъ васъ объ этомъ въ извѣстность.”

Императрица вполнѣ справедливо замѣтила что обращаться не слѣдуетъ къ другимъ лицамъ, коль скоро уже занимаются деньги чрезъ банкирскiй домъ Гопе и К⁰, ибо начальникъ онаго извѣстилъ комитетъ что прибавка ¹/₂ проц., дарованная займу де–Вольфа, лишаетъ его возможности продавать облигацiи заключенныхъ чрезъ его посредство займовъ и что Вольфъ, желая отличиться, не разбираетъ средствъ въ помѣщенiю облигацiй и тѣмъ сильно вредитъ кредиту Россiи. Сверхъ того Гопе находилъ неразсудительнымъ открывать въ Антверпенѣ заемъ, противодѣйствующiй амстердамскому займу.

Императрица, желая имѣть фонды въ Италiи, по случаю отправленiя россiйскаго флота въ Средиземное море, заявила объ этомъ Гопе и К⁰, кои не теряя времени пригласили коммерческiй домъ Реньи, въ Генуѣ, «къ набранiю заимообразно денегъ”. Реньи изъявилъ на то готовность и согласился съ комитетомъ объ условiяхъ займа. Тогда, указомъ 3 апрѣля 1788 года, велѣно комитету отправить къ Реньи 5 процентныхъ облигацiй на 3 мил. пiастровъ, срокомъ на 10 лѣтъ и съ уплатою 4 процентовъ единовременной коммиссiи и сверхъ того 3 процента съ суммы займа коммиссiи Сутерланду.

Въ обезпеченiе этого займа предоставленъ былъ винный доходъ, возросшiй къ 1788 году до 10 мил. рублей. Проценты же условлено платить по полугодно, но принятому въ Италiи обычаю.

Вслѣдъ затѣмъ, именно 27 iюня, по желанiю Реньи, положено открыть, вмѣсто прежняго займа, два другихъ займа, одинъ послѣ другаго, каждый въ 1.200,000 пiастровъ, съ назначенiемъ Реньи 5¹/₂ процентовъ вознагражденiя и чиня уплату долга въ концѣ каждаго изъ послѣднихъ четырехъ лѣтъ займа.

Повидимому обстоятельства были выгодны для этого займа, ибо нашъ повѣренный въ дѣлахъ Акимъ Лизакевичъ доносилъ изъ Генуи, отъ 30 октября 1787 года, что всѣ богатые дворяне отказали дать свои капиталы Францiи, римскому императору и королю шведскому, въ упованiи что нашъ дворъ возьметъ оные на содержанiе флота въ здѣшнемъ морѣ. «Сверхъ сего, вчерашняго числа, пишетъ Лизакевичъ, на назначенной мнѣ конференцiи, статсъ–секретарь морскаго департамента г. Борелли, именемъ правленiя генуэзской республики, вручилъ мнѣ прилагаемую при семъ записку, въ отвѣтъ на мою, поданную ему въ силу высочайшаго повелѣнiя отъ 10 сентября, о намѣренiи республики «вступить въ нашу систему”, дѣлающую оной знатное приращенiе въ ея интересахъ. Г. Борелли увѣрялъ въ преданности республики ея величеству и въ привязанности къ ея имперiи. Относительно прибытiя въ здѣшнiе порты нашихъ кораблей, въ собранiяхъ малаго совѣта и коллегiи рѣшено единогласно, что республика душевно желаетъ при всякихъ случаяхъ «доказатъ ея величеству свою готовность къ ея желанiямъ и что она за счастiе почтетъ угождать завсегда нашей великой императрицѣ и пpiобpѣcть ceбѣ вящее ея благоволенiе и защиту”.

«Полученныя здѣсь съ вчерашнею почтою изъ Мадрида письма увѣряютъ что турецкiй тамъ посолъ усильно домогается, чтобы его католическое величество содержалъ свои обязательства въ заключенномъ съ Портою трактатѣ, гдѣ король «яко бы свято обѣщалъ не пропускать чрезъ Гибралтарскiй проливъ нашего флота въ Средиземное море”.

Такое усердное расположенiе генуэзской республики обѣщало полный успѣхъ нашему займу, но соперничество между Эме Реньи и Морицомъ Дураццо, принимавшимъ уже участiе въ займѣ, состоявшемся при посредствѣ маркиза Мавруцци, сильно вредило нашей негоцiацiи, пока, наконецъ, оба эти капиталиста не вошли между собою въ соглашенiе и посредствомъ заключеннаго между ними контракта обязались поставить заемъ. Однако и при этомъ обоюдномъ содѣйствiи, шла подписка на заемъ весьма медленно, такъ что только въ теченiе трехъ лѣтъ пополнился первый заемъ въ 1.200,000 пiастровъ.

На приглашенiе комитета уполномоченныхъ приступить къ открытiю втораго займа, Реньи, принимая съ признательностью новое уполномочiе, данное ему 15 ноября 1789 года, обѣщалъ приняться тотчасъ за оный, коль скоро выполненъ будетъ первый заемъ. Реньи почелъ долгомъ присовокупить что соблюдаемая со стороны Россiи исправность въ платежѣ процентовъ и капитала производитъ самое выгодное впечатлѣнiе на капиталистовъ.

Въ числѣ лицъ подписавшихся на второй заемъ, начатый и оконченный въ 1791 году, находилась, между прочимъ, Луиза Гарибалди со взносомъ 1,400 ливровъ (5 ливровъ = 1 пiастръ), дюкъ де–Сорбеллони на 100,000 ливровъ и даже нѣкоторые монастыри, искавшiе выгоднаго помѣщенiя для своихъ сбереженiй.

По надобности въ Италiи, для особаго употребленiя 500,000 руб., поручила императрица, 29 января 1791 года, князю Вяземскому, такъ какъ новый заемъ этой суммы выполнить не можетъ, оставшiяся въ наличности отъ прежняго генуэзскаго займа деньги хранить тамъ впредь до новаго повелѣнiя, а недостающiя къ этой суммѣ средства перевести изъ Амстердама въ Геную. Всѣмъ этимъ собраннымъ капиталомъ распорядился указъ 22 декабря 1791 г., требуя, чтобы въ число миллiона рублей, недосланныхъ въ тотъ годъ для чрезвычайныхъ расходовъ по екатеринославской и украинской армiямъ, а также по черноморскому флоту, употреблена была отложенная въ Генуѣ полумиллiонная сумма.

Получивъ 3 сентября 1791 г. увѣдомленiе Реньи о благополучномъ окончанiи втораго займа на 1.200,000 пiастровъ и начатiя третьяго займа въ 600,000 пiастровъ, комитетъ выслалъ ему на то уполномочiе и облигацiи. Но подписка шла опять туго и только въ продолженiи 1792 и 1793 годовъ могли собрать сказанную сумму. Изъ письма Реньи отъ 31 августа 1793 года, въ которомъ онъ извѣщаетъ о полномъ поступленiи займа, видно что медленность его пополненiя происходила отъ разныхъ дѣйствiй Францiи, произведшихъ замѣшательство въ Италiи и уничтожившихъ совершенно ея торговлю.

Также и Лизакевичъ доноситъ вице–канцлеру, отъ 21 января 1794 года, что благоразумные члены генуэзскаго правительства помышляютъ о спасенiи отъ французовъ своего имѣнiя и капиталовъ и желаютъ, чтобы какой либо дворъ открылъ здѣсь заемъ, въ который они могли бы помѣстить свои деньги, дабы на всякiй несчастный случай имѣть средства къ пропитанiю.

Въ видахъ такихъ много обѣщающихъ обстоятельствъ, комитетъ полагалъ пересрочить прежнiе займы, съ тѣмъ, чтобы не выплачивать капитала, а производить одни только проценты. На всеподданнѣйшемъ о семъ докладѣ императрица изволила отмѣтить что пересрочка прежнихъ займовъ, можетъ болѣе повредить кредиту Россiи, чѣмъ открытiе новаго займа, присовокупивъ къ тому, что въ первомъ случаѣ «ознаменуется недостатокъ въ изворотахъ, а въ послѣднемъ дается видъ что мы и при избыткѣ собственныхъ рессурсовъ дѣлаемъ заемъ для того только, чтобы, по отзыву Лизакевича, удовлетворять благоразумныхъ членовъ генуэзскаго правительства, заботящагося, по нынѣшнимъ обстоятельствамъ, о спасенiи своего имѣнiя и капиталовъ. Въ продолженiи же такого новаго займа, судя по его успѣху, представятся случаи пересрочки прежнихъ займовъ”.

За оказанныя г. Реньи услуги окончанiемъ трехъ займовъ и согласно его желанiю, пожалованъ онъ россiйскимъ генеральнымъ консуломъ при генуэзской республикѣ, съ тѣмъ однако, что онъ состоитъ «подъ распоряженiемъ тамошняго россiйскаго министра”, и вмѣстѣ съ тѣмъ поручено было ему, 23 марта 1794 года, открытъ четвертый заемъ на собственноручно императрицею выставленную сумму 3.500,000 пiастровъ.

Давъ тотчасъ, согласно этой высочайшей волѣ, надлежащiя кому слѣдуетъ предписанiя о наборѣ четвертаго генуэзскаго займа, получилъ комитетъ отъ Лизакевича, отъ 20 октября, донесенiе, въ которомъ онъ извѣщаетъ что дворянство, предложившее ему помѣщенiе своихъ капиталовъ въ русскiй заемъ, отказывается отъ онаго за опущенiемъ времени, ибо большая часть онаго положили уже свои капиталы въ вѣнскiй и лондонскiй банки. Не получивши кромѣ того уплаты просроченныхъ капиталовъ ни отъ вѣнскаго двора, ни отъ Францiи и заплативши принужденно большiя суммы на требованiе правительства, генуэзское дворянство осталось совершенно безъ денегъ.

По объясненiю Лизакевича, неудача въ займѣ зависѣла слѣдовательно не отъ банкировъ, а виновны въ этомъ французы, поставившiе въ самое несчастное положенiе Голландiю и дѣлающiе наступательное движенiе на Италiю. «Я могу увѣрить ваши сiятельства что ежели бы всѣ здѣсь пребывающiе банкиры сложились вмѣстѣ, чтобы открыть кредитъ на миллiонъ пiастровъ, то не въ состоянiи того учинить, за неимѣнiемъ достаточныхъ суммъ”.

«Справедливо что Деларю произвелъ для Швецiи послѣднiй заемъ въ 6 мил. ливровъ (1.200,000 пiастровъ); но эта операцiя стоила покойному королю весьма большихъ издержекъ на подарки капиталистамъ и половина этого займа учреждена на rentes viagéres по 8, 9 и 10 проц. Такимъ образомъ не представляется нынѣ ни малѣйшей возможности занять даже 100.000 руб.”.

Какъ полное разстройство обстоятельствъ въ Голландiи не представляло болѣе возможности занимать въ этой странѣ денегъ, то императрица воспользовалась сдѣланнымъ ей новымъ предложенiемъ со стороны Реньи въ Генуѣ, объ открытiи тамъ займа. Указъ 2 апрѣля 1795 года далъ приказанiе о заготовленiи 28 пятипроцентныхъ облигацiй въ 125.000 пiастровъ каждую, то есть на сумму 3.500,000 пiастровъ, считая пiастръ приблизительно въ 1 руб. 17 коп. По примѣру займа 1788 года, эти облигацiи отпечатаны были на русскомъ и французскомъ языкахъ.

«Въ исполненiе предподаннаго мнѣ наставленiя, доноситъ Лизакевичъ отъ 26 мая, по данному ему предписанiю о новомъ займѣ, я не теряя времени имѣлъ переговоръ какъ съ маркизомъ Дураццо, такъ и съ банкирами Реньи, и принявъ въ разсужденiе ихъ основательное мнѣнiе приступить сперва къ пересрочкѣ перваго займа, не объявляя ничего о новомъ, я тѣмъ скорѣе согласился съ онымъ, что по увѣренiямъ ихъ, пересрочка можетъ произведена быть безъ всякаго затрудненiя въ теченiе одного или двухъ мѣсяцевъ, а за симъ и новый заемъ откроется съ лучшею успѣшностью и безъ ущерба кредита Россiи.

«Въ теченiе сей недѣли Реньи съ одной, а маркизъ Дураццо и я съ другой стороны приложили старанiе прiуготовить капиталистовъ къ пересрочкѣ перваго займа на 10 лѣтъ и съ удовольствiемъ видѣли что наши труды были нетщетны, почему препровождаю при семъ заключенный по здѣшнему обряду договоръ, подобный прежнимъ.

«Для вящаго увѣренiя капиталистовъ что пересрочка сего займа предлагается имъ не за недостаткомъ денегъ, но за обстоятельствами нынѣшняго положенiя Голландiи, отнимающаго всѣ почти удобности переводить заграницу деньги для такого платежа потребныя, въ доказательство чего дано имъ знать что ежели кто либо изъ нихъ имѣетъ, паче чаянiя, малѣйшее въ томъ сомнѣнiе и не можетъ согласиться на отсрочку, то тому тотчасъ возвращены будутъ капиталы, для уплаты коихъ имѣется уже въ готовности сумма. Это средство вecьмa сильно подѣйствовало на капиталистовъ и послужило въ нихъ вселить неограниченную къ нашему двору довѣренность”.

Обѣщанiе о возвратѣ капиталовъ, приводимое Лизакевичемъ, основано было на отложенiи 300,000 пiастровъ, въ Гамбургѣ, въ iюнѣ мѣсяцѣ, для уплаты первой четверти генуэзскаго займа, такъ какъ не было никакой возможности доставить такую сумму изъ Голландiи въ Геную. Изъ этой суммы уплачено, въ 1795 и въ 1796 годахъ, 240, 914 пiастровъ.

Но уже отъ 25 августа 1795 года извѣщаетъ Лизакевичъ комитетъ что «многихъ капиталистовъ нельзя склонить къ отсрочкѣ, потому что они, не получая изъ Францiи ни возврата капиталовъ, ни платежа процентовъ, принуждены сами занимать деньги для собственнаго своего содержанiя. Къ тому же маркизъ Дураццо, не желая быть дожемъ республики, уѣхалъ изъ Генуи и возвратится не прежде выбора новаго дожа; не взирая на это Реньи неусыпно трудится о займѣ и собралъ уже 2.744,692 ливра (508,922 пiacтpa)”.

На письмо графа Самойлова, назначеннаго по смерти князя Вяземскаго генералъ прокуроромъ и завѣдывающимъ финансовою частью, отъ 31 октября, въ которомъ графъ жаловался на неизвѣщенiе его о протестѣ русскихъ облигацiй въ Генуѣ, Лизакевичъ донесъ, отъ 13 декабря 1795 года, что «протестовъ никакихъ не было и что если нѣкоторые капиталисты, по генуэзскому обыкновенiю, объявили словесно нотарiусу, хранящему у себя договоръ займа, что они, въ разсужденiи трудныхъ временъ и потери капиталовъ во Францiи, не могутъ согласиться на пересрочку, пожелаютъ получить уплату, то это нисколько не предосудительно для кредита нашего двора”.

«Не скрываю что вѣнскiй, датскiй, шведскiй и прочiе дворы успѣли пересрочить свои займы, но они это сдѣлали принужденнымъ образомъ, то есть тѣ дворы объявили здѣшнимъ капиталистамъ невозможность возвратить просроченные капиталы къ положеннымъ срокамъ, предлагая имъ пересрочку съ обѣщанiемъ платить исправно проценты, чрезъ что и принудили ихъ поневолѣ согласиться на отсрочку. Пересрочка же нашего займа основана на волѣ каждаго капиталиста отсрочить или взять обратно капиталъ. Этотъ великодушный и безпримѣрный здѣсь поступокъ нашего двора увѣнчанъ бы былъ желаемымъ успѣхомъ, ежели бы нынѣшнiя обстоятельства не воспрепятствовали. Но cie никакъ не потеряно, ибо кредитъ двора нашего много тѣмъ выигралъ и капиталисты единогласно объявляютъ что имѣютъ ко двору нашему безпредѣльное довѣрiе”.

Вслѣдъ за этимъ увѣдомленiемъ извѣщаетъ Лизакевичъ, отъ 22 декабря, что «Реньи прилагаетъ великое усердiе къ окончанiю отсрочки перваго займа и не щадитъ издержекъ къ склоненiю на то капиталистовъ, доказательствомъ тому служитъ что многiе, требовавшiе уплаты капитала, согласились наконецъ на отсрочку”. Вся сумма отсроченная капиталистами составляла въ началѣ 1796 года 764,473 пiастpa.

«Медленность отсрочки нашего займа происходитъ не отъ недовѣренности къ нашему двору, но отъ совершеннаго недостатка въ деньгахъ, ибо капиталисты раззорены Францiею и не получаютъ возвращенiя просроченныхъ капиталовъ отъ вѣнскаго, копенгагенскаго и стокгольмскаго дворовъ. А потому маркизъ Дураццо совѣтовалъ мнѣ (говоритъ Лизакевичъ), пообождать открытiемъ новаго займа до исхода будущаго мѣсяца, въ надеждѣ что къ тому времени подоспѣютъ уплаты процентовъ и капиталовъ изъ Лондона, Копенгагена и Стокгольма. Дураццо ѣздилъ въ Миланъ склонить тамошнихъ богатыхъ людей положить свои капиталы въ нашъ заемъ, но мало нашелъ денегъ въ томъ мѣстѣ”.

Въ донесенiи отъ 19 апрѣля 1796 года; Лизакевичъ жалуется на неуспѣхъ негоцiацiи, происходящiй отъ трудныхъ обстоятельствъ, угрожающихъ даже совершеннымъ раззоренiемъ отъ французовъ почти всей Италiи, а отъ 30 мая 1797 года увѣдомилъ онъ комитетъ уполномоченныхъ, что, «въ разсужденiе разрушенiя здѣшней формы правленiя и опасности, коей подвержено быть можетъ посольство”, онъ отправилъ переводчика Санковскаго, съ находящимися у него документами и бумагами, относящимися до займа въ 3¹/₂ миллiона пiастровъ, для передачи комитету, опасаясь что принужденъ будетъ оставить Геную, при чемъ документы могли затеряться.

Шторхъ.

(Продолженiе будетъ).

_______

КЪ ВОПРОСУ О МОНАСТЫРЯХЪ.

Чѣмъ яснѣе представляется высокая идея монашества, чѣмъ очевиднѣе та крѣпкая связь, какою оно связывается и сплетается съ народною жизнiю, тѣмъ, въ такой же степени, яснѣе видно несоотвѣтствie внутренняго устройства и быта нашихъ монастырей съ вѣковѣчною идеею монашества; тѣмъ очевиднѣе представляются многiя неблагопрiятныя условiя монастырской жизни, содѣйствующiя ослабленiю ихъ внутренней связи съ народной жизнью. Коренной недостатокъ большей части нашихъ монастырей, и особенно богатыхъ^*), — это неравенство бытоваго положенiя «братiй”. Въ то время какъ одни из «братiй” не знаютъ какъ убить свое свободное время, — другiе, «братiя” тоже, несутъ тяжелый, часто превышающiй силы трудъ разнообразныхъ послушанiй, и за трудами «на братiю” рѣдко даже случается имъ быть въ храмѣ при богослуженiи. Несмотря на идеальное «братство”, они третируются въ монастырѣ какъ слуги и рабочiе, и въ отношенiи къ нимъ старшая «братiя” держитъ себя свысока. Въ то время какъ одни, свободные отъ трудовъ тяжелыхъ послушанiй, получаютъ братскую кружку въ такомъ размѣрѣ, что, будучи обезпечены отъ монастыря кельею, дровами, столомъ, могутъ употреблять свои средства даже на излишества, — другiе ходятъ въ самомъ бѣдномъ одѣянiи, получаемомъ ими отъ монастыря, кормятся самою грубою пищею. Какъ служащiе въ разныхъ общественныхъ должностяхъ считаютъ годы своей службы — для отличiй и наградъ, для пенсiи; такъ и въ монастырѣ идетъ счетъ годамъ монашеской жизни — тоже для наградъ и своего рода пожизненной пенсiи. Проходитъ нѣсколько лѣтъ въ послушанiи, — изъ послушника представятъ въ «рясофоръ”; тамъ пройдетъ еще нѣсколько лѣтъ — и его представятъ въ «мантейные монахи”, еще выше — возведутъ въ санъ iеродiакона, а тамъ, — во iеромонаха. Въ монахи «представляютъ”; мантейное монашество дается какъ награда за долгiе годы труженической рабочей жизни, по представленiю ближайшихъ «начальниковъ” этой рабочей силы. Отъ него начинается повышенiе монастырской кружки, возрастающее съ движенiемъ по чиновной лѣстницѣ чрезъ iеродiаконство къ iеромонашеству. Съ нимъ соединяется увеличенiе монашескихъ порцiй вина и пива, доходящее во iеpомонашествѣ до удвоенiя. Оно первая ступень къ высвобожденiю изъ тяжелыхъ условiй «рядоваго” монашества и переходъ къ покою iеромонашества, развлекаемому только череднымъ, а иногда и не въ очередь назначаемымъ священнослуженiемъ. Оно для многихъ влечетъ за собою измѣненiе къ худшему добрыхъ привычекъ, воспитанныхъ и привитыхъ трудомъ, и вмѣстѣ съ нимъ духовное paзслабленie и облѣненiе въ соединенiи со скукою, этою неумолимою, неотвязчивою спутницею всякой праздной жизни. Такъ и устанавливается бытовое раздѣленiе между младшею и старѣйшею братiею монастыря и, можно сказать, вся его жизнь находится подъ всегдашнимъ давленiемъ этого неумѣстнаго раздѣленiя.

Исполняя дѣло благотворительныхъ заведенiй, почти всѣ наши монастыри даютъ у себя прiютъ несовершеннолѣтнимъ, даже дѣтямъ, сиротамъ, а если и имѣющимъ родителей, то на столько бѣдныхъ, что помѣстить сына въ монастырь — для нихъ предметъ особенныхъ желанiй и усиленныхъ просьбъ. Дѣти эти такъ и проживаютъ въ монастырѣ свое рѣзвое и живое дѣтство. Въ церкви они поютъ, по кельямъ прислуживаютъ монахамъ. Обученiемъ ихъ не очень–то интересуются въ монастырѣ; научатъ читать псалтирь, часословъ; бываютъ случаи что обученiе распространяется на элементарный курсъ народной школы; но этимъ и оканчивается все ученie; да и это скудное ученiе прерывается съ ранней весны и до осени, т. е. въ мѣсяцы богомолья. Выростаетъ такой мальчикъ, становится юношей. Тутъ его совсѣмъ оставляютъ самому себѣ: исполняетъ онъ свое послушанiе, отпѣлъ обѣдню, вечерню — отлично, онъ свободенъ. Читаетъ–ли онъ что, кáкъ складываются въ немъ понятiя о Богѣ, о душѣ, о жизни, — эти основанiя всей жизни, въ какую сторону развивается его умъ, его чувство — до этого никому нѣтъ ни малѣйшаго дѣла. И онъ пользуется своею свободою широко, и часто только черная полуряска отличаетъ его отъ тѣхъ повѣсъ, которые въ его лѣта, въ мipy, бездѣльничаютъ по кабакамъ и трактирамъ... Его терпятъ, впрочемъ, пока есть возможность, за голосъ, не употребляя, однако, никакихъ особенныхъ мѣръ нравственнаго свойства къ его исправленiю — и, наконецъ, выгоняютъ изъ обители. Но большая часть такихъ юныхъ обитателей монастыря, со включенiемъ въ ихъ число и исключенныхъ изъ духовной школы, ищущихъ прiютa въ монастырѣ, — не переходятъ терпимаго предѣла, бываютъ исправны по своему послушанiю, умѣютъ не попадаться на глаза благочинному и своему ближайшему «начальнику”, и съ внѣшней стороны безукоризненны, хотя въ душѣ холодны ко всему, съ чѣмъ судьба связала ихъ жизнъ, живутъ единственно обрядомъ, и такъ доживаютъ спокойно до той желанной поры, когда по «представленiи въ монахи” постепенно переходятъ къ повышенной кружкѣ. Денежный избытокъ не замедлитъ сказаться въ ихъ образѣ жизни. Не зная, не видя въ глаза мiрской жизни, какою она есть въ самой дѣйствительности, они, въ праздности, заглядываются на эту жизнь со стороны; въ часы частаго досуга одиночество свое они ставятъ въ cpaвненie съ тѣмъ счастiемъ, какое окружаетъ мимо ихъ проходящую чету супруговъ и увивающихся возлѣ нихъ дѣтей. Одиночество безъ труда, отъ котораго уже они нѣсколько поосвободили себя, становится для нихъ трудно–выносимымъ, они ищутъ развлечься, выходятъ въ городъ, завязываютъ знакомства. Внѣшность поражаетъ ихъ давящимъ впечатлѣнiемъ; мiръ кружитъ имъ пустыя и праздныя головы, и сердце, не менѣе пустое для благородныхъ и возвышенныхъ чувствъ (гдѣ имъ было воспитаться въ дикости того положенiя, какое составляетъ удѣлъ монастырскихъ служекъ?), не жившее никогда святою любовью къ чистому и прекрасному въ Богѣ, — волнуется при видѣ проходящей женщины. Женщина въ ихъ глазахъ понимается только съ чувственной стороны, — какъ орудiе дiавола, опасное, но и въ тоже время столь обаятельно влекущее къ себѣ. Выросши съ дѣтства въ монастырѣ, вдали отъ семьи, они не знаютъ въ женщинѣ матери, не понимаютъ ея нравственнаго облагораживающаго значенiя въ семьѣ, не видятъ ея жизненныхъ жертвъ для блага и счастья семьи; они вовсе не способны вникнуть въ смыслъ семейной жизни; видятъ только привлекательную внѣшность и, сравнивая свое положенiе, на досугѣ анализируютъ его, конечно, не въ пользу монашескаго самоотреченiя. У нихъ рождается скептицизмъ. За недостаткомъ сердечной жизни посягаетъ на ихъ свободу разсудочное отношенiе къ своему положенiю; они не видятъ его причины, не сознаютъ его цѣли, и чѣмъ безпокойнѣе становится отъ обезпеченной жизни плоть, тѣмъ холодный разсудокъ болѣе разыгрывается, и громче и громче бунтуетъ противъ монашескихъ обѣтовъ. Тутъ бы нужно отогнать этотъ соблазняющiй помыслъ молитвою, да къ молитвѣ, можетъ статься, никогда и не лежало у этого невольнаго подвижника сердце; онъ привыкъ не молиться, а машинально, по послушанiю, читать и пѣть молитвы, сопровождая ихъ такими–же машинальными поклонами. Тутъ–бы нуженъ спасительный трудъ, отгонитель нечистыхъ помысловъ; на бѣду нѣтъ у него труда обязательнаго, который бы занималъ его, не давалъ ему времени анализировать въ праздности свою жизнь, утомлялъ бы его безпокойную плоть, усыплялъ ея волненiя. А свой трудъ придумать — и воли нѣтъ, да и приняться обычаи не позволяютъ.. Тутъ–бы въ часы такихъ тягостныхъ боренiй прибѣгнуть къ спасительной бесѣдѣ съ великими отцами церкви въ ихъ безсмертныхъ творенiяхъ, чтенiемъ усладить томящуюся душу, озарить ее лучомъ этихъ свѣтлыхъ и возвышенныхъ жизней, согрѣться ихъ молитвеннымъ духомъ, ихъ вѣрою, ихъ небеснымъ миромъ утишить бунтующее сердце, ихъ жизнью, не чуждою страданiй и боренiй, укрѣпиться на подвигъ ради любви къ сладчайшему Iисусу; но читать–то онъ и въ юности читалъ только псалтирь да часословъ — и то кáкъ читалъ, развѣ сознательно? И чтенiе это не воспитывало въ немъ нисколько духовной силы, не трогало его холоднаго сердца, не пробуждало ума. А теперь уже не до чтенiя Василiя Великаго или Ефрема Сирина. Да если бы и вздумалось прочитать отъ страшной скуки, то — есть монастыри, гдѣ не найти ни Василiя Великаго, ни Ефрема Сирина, а если и найдется когда отеческое произведенiе, то въ старомъ славянскомъ переводѣ, неудобномъ для чтенiя. О монастырскихъ библiотекахъ и ихъ правильной организацiи и пополненiи книгами соотвѣтствующаго содержанiя, о развитiи любви къ чтенiю въ монастырской братiи, о воспитанiи ея чтенiями большею частью и рѣчи не заходитъ въ правящей братiи. Духовными интересами наше монашество вообще очень мало живетъ; за то газеты идутъ въ ходъ и даже въ значительномъ числѣ, т. е. такого рода чтенiе, которое менѣе всего можетъ развивать духовную сторону и давать серьозное направленiе мысли и жизни, а въ часы скуки въ одиночествѣ болѣе всего способно развлечь и помочь забыться. Понятно, такое чтенiе не даетъ нужной силы противостоять искушенiю, бороться со страстями. Мается, мается несчастный отреченникъ отъ мipa и не выдерживаетъ непосильной борьбы, начинаетъ пить, благо есть на что... пить и безобразничать. Тутъ–то уже монастырское начальство прибѣгаетъ къ мѣрамъ исправленiя: низводитъ на какое либо низкое послушанiе, уменьшаетъ кружку, переводитъ въ подначальную монастырю пустынь, наконецъ — въ заштатный монастырь на исправленiе. Но уже бываетъ поздно. Душа болѣе и болѣе огорчается, проклинаетъ и монастырь, и монашество, всѣхъ и все, болѣе и болѣе падаетъ и — погибаетъ. Справедливость требуетъ сказать что это явленiе далеко не общее, но чѣмъ богаче монастырь, чѣмъ больше въ немъ лицъ, привлеченныхъ въ монастырь нечистыми вожделѣнiями обезпеченной жизни или втиснутыхъ въ него гнетущею нуждою, тѣмъ явленiе это чаще можно соблюдать въ жизни нашихъ монастырей.

Исполняя дѣло служенiя религiозному чувству православнаго народа, монастыри сдѣлались предметомъ паломничества, стали принимать въ себя несчетныя массы народа. Этотъ народный обычай ставитъ монастыри въ несвойственное имъ положенiе, наполняетъ ихъ шумомъ житейской суеты. Сколько тpудъ въ полѣ, въ саду, вообще въ уединенiи, соединенный съ молитвою, способенъ располагать человѣка къ богомыслiю; сколько трудъ въ больницѣ, среди немощныхъ, требующихъ помощи, — въ школѣ, среди дѣтей, содѣйствуетъ къ воспитанiю чувства любви къ ближнему: столько трудъ, на который подвигается монастырь въ своихъ отношенiяхъ къ шумной массѣ богомольцевъ, способенъ развлечь мысли монашествующихъ и подвигу ихъ дать характеръ, въ ихъ собственныхъ глазахъ, чисто спекулятивный: вездѣ столики для записыванiя поминовенiй, вездѣ продажа свѣчъ, иконъ, масла, книгъ, вездѣ кружки для вклада пожертвованiй, и это не недѣлю, не мѣсяцъ, а отъ ранней весны — до поздняго лѣта, изо–дня въ день. Все это такъ несвойственно обители мира и уединенiя; все это такъ способно иныхъ изъ монашествующихъ увлечь при исполненiи возложенныхъ на нихъ обязанностей — записчиковъ, продавцовъ и пр. — въ житейское настроенiе духа, другихъ развлечь и привесть до забвенiя своего монашескаго званiя, третьихъ, особенно служащихъ по цѣлымъ часамъ молебны, довести до отупѣнiя въ нихъ живаго религiознаго чувства молитвы, — и все это, въ концѣ концовъ, повторяясь ежегодно, въ теченiе цѣлыхъ мѣсяцевъ, способно придать монастырю видъ какого–то религiознаго общества, съ волненiемъ преслѣдующаго какiя–то совсѣмъ ужь не–духовныя цѣли. Удивительно–ли, что въ монастяряхъ, поставленныхъ бытовою жизнiю народа въ такое несвойственное имъ положенie, исчезъ совершенно духъ старчества, духъ руководства, — и теперь нѣтъ тѣхъ «аввъ”, ученики которыхъ повѣряли имъ всѣ свои помыслы, всю тайну души, и въ духовномъ зрѣломъ опытѣ старца находили оплотъ для своей нравственной жизни!.. И не только духъ старчества исчезъ, но и «братiя” существуютъ только на оффицiальномъ языкѣ; на самомъ же дѣлѣ они — чужiе другъ другу, другъ друга назирающiе, другъ друга взыскивающiе и распекающiе, точно агенты какого–то учрежденiя, связанные между собою интересами спекулятивно–корыстными^*). Удивительно–ли что такая среда не даетъ дѣятельной поддержки тѣмъ изъ нравственно–слабыхъ членовъ братства, которые впечатлительно воспринимаютъ все внѣшнее, и особенно злое, а таковы именно эти сироты и эти юные невольные жители монастырей, поступающiе сюда по исключенiи изъ духовной школы, предоставленные сами себѣ, безъ всякаго духовнаго руководства, безъ всякаго содѣйствiя образованiя и всего, что такъ заставляетъ человѣка углубляться въ себя, познавать себя, наблюдать и судить себя? Удивительно–ли что такая среда представляетъ мало условiй для укрѣпленiя религiознаго настроенiя даже въ тѣхъ молодыхъ людяхъ, которые съ пламенною любовью къ Богу покидаютъ родную семью и спѣшатъ поступить въ монастырь? Извѣстно съ какимъ глубокимъ умиленiемъ говорятъ о высотѣ и святости иноческаго сана многie добродѣтельные мiряне той среды, изъ которыхъ преимущественно составляются «братiи св. обители”. «Это — ангелы земные, а мы — люди грѣшные!” И говорятъ такъ подъ впѣчатленiемъ образовъ подвижничества, которые представляются православному народу въ жизнеописанiяхъ святыхъ. До того сильно обаянiе этихъ св. образовъ, до того живучъ и осязателенъ для христiанской души ихъ св. подвигъ, что даже и въ наше время православный народъ не иначе представляетъ себѣ монашескую жизнь, какъ въ тѣхъ–же строгихъ и высокихъ чертахъ, какими въ его воображенiи отмѣчены древнiе подвижники. Начитавшись, наслушавшись четiй–миней, ревностныя къ Богу души, особенно юныя, стремятся въ монастыри, и особенно въ тѣ, гдѣ жили св. подвижники древле, гдѣ, имъ кажется, и нынѣ живетъ ихъ подвижническiй духъ, гдѣ все, имъ кажется, напоминаетъ о ихъ св. жизни. Вотъ они поступаютъ въ такой славный монастырь, съ самоотверженiемъ начинаютъ исполнять свои послушанiя, но съ первыхъ же дней видятъ, что вокругъ нихъ — не тотъ подвижническiй мiръ, въ какомъ они жили воображенiемъ по представленiю четiй–миней; того мира и уединенiя, той пламенной молитвы, того братскаго общенiя, которыя столь плѣнительными представлялись имъ въ св. примѣрахъ древнихъ отцевъ, они вокругъ себя почти не находятъ. И нужно бываетъ много запаса энергiи, любви къ Богу, вѣрности своему прежнему чувству, приведшему ихъ въ монастырь, чтобы не потерять уже совершеннаго подвига и не охладѣть душою, не сбиться съ пути...

Такъ, если въ нашихъ извѣстнѣйшихъ монастыряхъ такъ мало истинныхъ монаховъ и такъ мало истинно монашескаго, виною тому большею частью — тѣ условiя, въ которыя они поставлены историческимъ ходомъ вещей и дѣйствующими въ бытовой жизни обычаями и порядками. Поэтому, если для православнаго народа дороги монастыри, если они необходимы и въ наше время, то, конечно, было–бы свидѣтельствомъ совершенной холодности къ священнымъ и высочайшимъ интересамъ вѣры, церкви и народа, оставлять ихъ въ такомъ видѣ и при такихъ неблагопрiятныхъ условiяхъ, въ какихъ большая часть изъ нихъ нынѣ находятся. Но съ другой стороны, предпринимать какую–либо отдѣльную мѣру ихъ исправленiя, безъ радикальнаго измѣненiя всѣхъ неблагопрiятно дѣйствующихъ условiй современной жизни, — было–бы тоже свидѣтельствомъ недостаточно глубокаго вникновенiя въ первоначальныя причины, производящiя такое неутѣшительное оскудѣнiе духовной жизни нашихъ обителей!

Уже изъ вышеприведеннаго бѣглаго и далеко не полнаго очерка внутренней жизни нашихъ монастырей, можно было замѣтить главныя причины монастырскихъ нестроенiй.

1. Пpiемъ въ монастырь мальчиковъ въ самомъ раннемъ дѣтствѣ, когда не можетъ быть и рѣчи о сознательномъ избранiи этого рода жизни.

2. Поступленiе въ монастырь исключенныхъ изъ духовныхъ учебныхъ заведенiй, для которыхъ монастырь имѣетъ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ имѣлъ, значенiе мѣста, гдѣ можно преклонить главу въ тяжелую пору постигшаго ихъ горя.

3. Неравенство во всѣхъ отношенiяхъ въ бытовой жизни «братiй” обители. Отсюда градацiя кружечныхъ окладовъ отъ самаго низкаго, послушническаго, въ какой–нибудь десятокъ рублей, до самаго высокаго въ цѣлыя сотни рублей. Отсюда монашество, какъ «награда” за болѣе или менѣе продолжительное послушанiе и трудъ на монастырь. Отсюда — ограниченiе обязанности трудиться только низшею братiею и какъ бы въ законъ монастырской жизни вошедшее устраненie старшей братiи отъ всякаго физическаго труда и напряженiя и пpiуроченie жизни большей части изъ нихъ къ единственному послушанiю — чередному священнослуженiю и молебствованiю. Отсюда обычай возводить въ дальнѣйшемъ награжденiи въ санъ iеродiакона и iеромонаха безъ всякой въ томъ нужды, только ради «награды”. Отсюда же раннiя (по возрасту) и постриженiя, и рукоположенiя тѣхъ, которые если не по своимъ трудамъ, то по своему мipскому положенiю и образованiю «заслуживаютъ” этой награды. Отсюда, наконецъ, зависть однихъ, гордое сознанiе своего привиллегированнаго положенiя другихъ и нравственное pacпаденie «братiи”.

4. Многолюдство нашихъ извѣстнѣйшихъ монастырей, увеличивающее въ нихъ внутреннюю разладицу вслѣдствiе понятнаго увеличенiя всевозможныхъ различiй въ степени религiознаго настроенiя, умственнаго и нравственнаго развитiя, жизненной подготовки къ монастырской жизни, — и столкновенiя убѣжденiй, приводящихъ въ монастырь и сказывающихся во всей жизни монашествующихъ, — многолюдство, затрудняющее при подобномъ разнообразiи образованiе того духа «братства”, безъ котораго монастырь — случайное скопленiе людей, а не высокое выраженiе общенiя душъ, заодно стремящихся къ совершенству.

5. Назначенiе настоятелями такихъ монастырей лицъ, имѣющихъ другiя обязанности, другое служенie въ обществѣ и въ силу этого, такъ сказать спецiальнаго своего служенiя, связанныхъ съ интересами монастыря только административно. Ихъ спецiальное служенiе и обязанности оставляютъ имъ для руководства обителью меньше времени, чѣмъ сколько нужно, и отсюда недостатокъ сосредоточивающаго начала и столь нужнаго для нашихъ монастырей руководства въ духѣ строго иноческой жизни. Причинa эта — уже внѣшняго происхожденiя, и имѣетъ мѣсто въ жизни монастырей вслѣдствiе соображенiй, совершенно стороннихъ и, можно сказать, радикально противоположныхъ истиннымъ интересамъ монашества — финансовыхъ: доходами, получаемыми отъ монастыря, увеличить штатное жалованiе архiереевъ, крайне ограниченное въ большей части епархiй.

Если таковы разнообразныя внутреннiя и внѣшнiя причины настроенiй въ монастырской жизни; то, конечно, и мѣры въ устраненiи этихъ причинъ должны быть внутреннiя и внѣшнiя.

1. Первая и наиболѣе необходимая внутренняя мѣра — введенiе общежитiя на разумныхъ основанiяхъ, безъ всякихъ исключенiй для кого бы то ни было. Мѣра эта съ горячимъ нетерпѣнiемъ ожидается всѣмъ «рядовымъ” монашествомъ. Одна эта мѣра положитъ конецъ многимъ ненормальнымъ явленiямъ современной жизни нашихъ монастырей.

Она произведетъ равновѣсiе въ трудовыхъ силахъ — всѣ должны будутъ трудиться отъ младшаго брата до старѣйшаго; уравнитъ ихъ матерiальное содержанiе; не будетъ такихъ рѣзкихъ контрастовъ въ одеждѣ, пищѣ и вообще въ содержанiи, какiе теперь раздѣляютъ «братiю” одного и того же монастыря; вообще положитъ конецъ излишествамъ монашествующихъ: денегъ не будетъ, или если и будутъ, то въ одинаковой мѣрѣ у послушника, какъ и у iеромонаха, въ размѣрѣ, необходимомъ для удовлетворенiя самыхъ существенныхъ потребностей. Она сдѣлаетъ излишнимъ прибѣгать къ системѣ «наградъ” чрезъ возведенiе въ iеродiаконы и iеромонахи и послужитъ къ ограниченiю числа священнослужащихъ въ соотвѣтствiи съ необходимостью поддержанiя постояннаго священнослуженiя, этимъ положитъ конецъ зависти однихъ, заносчивости другихъ, уничтожитъ предлогъ къ уклоненiю отъ общаго труда обязанностью священнослуженiя; подниметъ iерейскiй санъ чрезъ удостоенiе имъ самыхъ достойныхъ и болѣе способныхъ къ руководству прочихъ братiй въ духовной жизни. Она вообще внесетъ въ обитель благодать спасительнаго труда, обязательнаго для всѣхъ; наполнитъ дѣломъ до сихъ поръ праздную жизнь многихъ монашествующихъ, выбывшихъ изъ трудовыхъ рядовъ, обновитъ эту вялую, сонную жизнь, изгонитъ эту заѣдающую благородныя души тоску, нравственно возвыситъ и облагородитъ многихъ, нынѣ презирающихъ самихъ себя въ мучительномъ сознанiи невозможности лучше жить при существующихъ условiяхъ.

Наконецъ, у лицъ, еще въ мipy наклонныхъ къ праздности, отобьетъ охоту идти въ монастырь, гдѣ предстоитъ имъ трудъ, даже лишенiя; оградитъ такимъ образомъ монастыри отъ наплыва мнимыхъ подвижниковъ, нынѣ столь вредно дъйствующихъ на монастырскую жизнь, дастъ возможность ищущимъ душевнаго мира въ отвлеченiи отъ утомившей ихъ мiрской суеты предаться въ уединенiи труду и подвигу безъ перспективы довольства и «наградъ” ieромонашествомъ и наперсными крестами.

Такимъ образомъ эта мѣра возстановитъ истинное значенiе монастырей, обративъ ихъ въ дѣйствительные центры — убѣжища отъ суеты, удовольствiй, прихотей и страстей мipa, въ мѣста духовныхъ подвиговъ по подражанiю древнимъ подвижникамъ.

2. Вторая внутренняя мѣра — необходимо прекратить прiемъ дѣтей въ монастырь на тѣхъ условiяхъ, на какихъ ихъ принимаютъ теперь — для усиленiя монастырскаго хора, для услуженiя монахамъ, съ облеченiемъ ихъ въ монастырскую одежду и введенiемъ въ число «братiй” тѣхъ, кто втолкнутъ въ монастырь безвыходною нуждою или односторонними пониманiями родителями своей власти надъ судьбою дѣтей. Но прiемъ дѣтей въ монастырь долженъ сохранить свой благотворительный характеръ въ полномъ смыслѣ этого слова: дѣтей монастыри должны принимать и впредь, но не для того, чтобы они услуживали монахамъ, а чтобы «братiя” монастыря сама служила имъ, ихъ христiанскому воспитанiю, ихъ обученiю какъ грамотѣ, такъ и полезнымъ въ жизни занятiямъ, показывая имъ примѣръ и строгой нравственности въ собственной жизни труда и молитвы. При общежитiи тѣ изъ «братiй” приняли бы на себя это святое и высокое дѣло воспитанiя, кто по своему образованiю и подготовкѣ въ мipѣ созналъ–бы себя способнымъ для такого не всѣмъ доступнаго служенiя; мастера разныхъ ремеслъ, которыхъ всегда довольно въ большомъ монастырѣ — цѣлью своихъ трудовъ поставили бы научить этихъ дѣтей ремесламъ; другiе послужили бы имъ другими видами услуги и физическаго труда. Дѣти эти, по праздникамъ, могли–бы участвовать въ монастырскомъ хорѣ, такъ какъ монастыри, конечно, не оставили бы безъ вниманiя развитiе въ своихъ питомцахъ и эстетически–религiозной стороны ихъ сердца и обучали бы ихъ пѣнiю, какъ серьозному предмету духовнаго воспитанiя.

3. Необходимо правильно организовать прiемъ немощныхъ, и особенно слабыхъ старцевъ, потерявшихъ силы трудиться и ждущихъ для своихъ послѣднихъ дней покоя; открыть имъ широко двери христiанскаго милосердiя и избавить ихъ отъ испытующаго ока монашескихъ разнаго рода «начальниковъ”, оцѣнивающихъ вообще возможность жить въ монастырѣ въ мѣрѣ способности работать «на братiю”, вслѣдствiе чего теперь хотя и принимаютъ иной разъ какого немощнаго, но какъ исключенiе, какъ знакъ особеннаго снисхожденiя начальства, не въ примѣръ другимъ. Тогда «братiя” не будетъ смотрѣть на нихъ, какъ на дармоѣдовъ, ихъ трудомъ живущихъ, а какъ на лицъ, которымъ они сами обязаны во имя христiaнскaго милосердiя трудомъ и служенiемъ. Въ числѣ этихъ старцевъ, конечно, будутъ многiе изъ немощныхъ пастырей церкви, за болѣзнями, cлѣпотою и другими физическими недостатками лишившихся штатнаго мѣста, а съ нимъ и всѣхъ средствъ къ жизни, и прежде всѣхъ имѣющихъ право на призрѣнiе церковью же въ монастырскихъ богадѣльняхъ, которыя должны не только содержаться на монастырскiй счетъ, но входить въ составъ монастыря, какъ его нераздѣлимая существенная часть, какъ предметъ труда, заботъ и братскихъ попеченiй остальныхъ братiй. А теперь иной престарѣлый, осиротѣлый священникъ сунется въ богатый монастырь: но примутъ ли? и каково ему слышать: «Батюшка, вы стары, трудиться «на братiю” не въ силахъ, а у насъ не богадѣльня, всѣ отправляютъ разныя послушанiя... Простите, Христа ради”.

Этихъ возмутительныхъ словъ никто не дерзнулъ бы не то что произнесть, а даже и подумать, въ преобразованномъ на началахъ христiанскаго братолюбiя монастырѣ.

При этихъ трехъ мѣрахъ внутренняго преобразованiя необходимо особенное устройство и организацiя собственно городскихъ монастырей. Прежде всего, въ эти монастыри ни въ какомъ случаѣ не должно принимать людей молодыхъ, не установившихся, не сознавшихъ своихъ силъ. Если монастыри не должны затворять для нихъ своихъ воротъ, въ уваженiе часто серьознаго и искренняго стремленiя; то во всякомъ случаѣ лучшее для ихъ молодыхъ силъ и подвиговъ мѣсто — пустынный монастырь, вдали отъ соблазновъ мipa. Въ городскихъ же монастыряхъ должны жить монашествующiе испытанные, строгихъ отношенiй къ себѣ и сознательно опредѣлившiе свои отношенiя къ окружающему мipy — по духу христiанской любви. Конечно, въ городскихъ монастыряхъ по преимуществу должны быть эти школы для дѣтей, эти больницы и мѣста призрѣнiя для престарѣлыхъ священнослужителей, и большинство братiй ихъ спецiально должно посвящать себя этому роду служенiя Богy.

Всѣ эти мѣры: общежитiя, воспитанiя дѣтей, служенiя больнымъ, немощнымъ, престарѣлымъ, представятъ такое широкое поле приложенiя труда — физическаго и духовнаго — къ жизни монашествующихъ, что съ измѣненiемъ условiй монастырской жизни въ такомъ духѣ не будетъ недостатка въ трудѣ ни одному брату, и благодѣянiе это оцѣнится многими изъ монашествующихъ, которые теперь, при настоящихъ условiяхъ жизни монастыря, — тоскуютъ и скучаютъ по трудѣ, ищутъ его, прибѣгая къ токарнымъ станкамъ, къ выдѣлкѣ рамокъ, плетенiю четокъ, изготовленiю ложекъ и пр., ищутъ, чувствуя, что — въ немъ cпaceнie. Вcѣ эти благородныя и добрыя души найдутъ тогда достойное, по силамъ, занятiе, и не будутъ тяготиться жизнiю, не будутъ сожалѣть о томъ времени, когда они, неразумные, обрекли себя на эту ужасную пытку — бездѣйствiя и тоски, столь мучительную для человѣческаго духа, призваннаго къ общенiю и самоусовершенiю чрезъ трудъ.

4. Управленiе на такихъ основанiяхъ преобразованными монастырями, конечно, должно быть изъято отъ лицъ, своимъ общественнымъ положенiемъ поставленныхъ въ условiя, несоотвѣтствующiя требованiямъ строго монашеской жизни, такъ какъ управленiе въ преобразованномъ монастырѣ потребуетъ отъ главы всей его дѣятельности, всей жизни, всей энергiи — и всей солидарности долга и обязанностей съ прочими «братiями” монастыря.

На помощь этимъ внутреннимъ мѣрамъ должны придти и мѣры внѣшнiя, не менѣе нужныя и вѣрныя какъ и внутреннiя. Уже общая воинская повинность, призывающая всѣхъ гражданъ къ служенiю защитѣ отечества благотворно отзовется на внутреннемъ бытѣ нынѣ многолюдныхъ монастырей, значительно уменьшивъ ихъ составъ. Со введенiемъ этой повинности поступленiе молодыхъ людей въ монастырь несомнѣнно будетъ ограничено закономъ до послѣдней возможности и останется только открытымъ для тѣхъ изъ нихъ, которые будутъ признаны, по своей болѣзненности или физическимъ недостаткамъ, — неспособными къ службѣ. Если изъ этихъ воиновъ иные, выслуживъ свои лѣта, поступятъ въ монастырь, то, конечно, поступятъ людьми, нравственно созрѣвшими, узнавшими мiрскую жизнь съ хорошей и дурной стороны, и внесутъ въ монастырь испытанныя жизнiю силы; съ искреннею, безкорыстною готовностью служить Богу, у нихъ соединится болѣе широкое пониманiе этого служенiя; они будутъ способны отрѣшиться отъ узкихъ воззрѣнiй тѣхъ изъ «братiй”, которые, въ молодости оставивъ родную семью и общество, и проживъ самыя энергическiя лѣта жизни, юность, въ монастырѣ, подчинились ограниченности понятiй, воспитанныхъ въ тѣсномъ кругу обрядности и монашескаго разобщенiя...

Не менѣе благотворное, очищающее влiянiе на внутреннiй бытъ монастырей должно произвесть распоряженiе правительства, въ силу котораго дѣти лицъ духовнаго званiя не удерживаются болѣе, по прежнему, въ званiи отцовъ, и получили свободу избирать для своей жизни всѣ гражданскiя поприща, вслѣдствiе чего исключенники изъ духовныхъ училищъ, — если и могутъ повторяться случаи исключенiй, — не будутъ ничѣмъ нудиться искать себѣ прiюта въ монастыряхъ, когда всѣ пути къ самостоятельному труду для нихъ открыты. Такимъ образомъ, случаи невольнаго поступленiя въ монастыри такихъ несчастныхъ дѣтей и молодыхъ людей должны значительно сократиться.

Изъ монастырскихъ.

_______

ОЛОНЕЦКIЕ ЗЕМСКIЕ ЦИВИЛИЗАТОРЫ И ПОЛОЖЕНIЕ ЦИВИЛИЗУЕМЫХЪ.

Sublata causa, tollitur effectus.

Не такъ давно въ «С.Пб. Вѣд.” съ живымъ интересомъ прочли мы корреспонденцiю изъ Петрозаводска г. К–ва, въ которой онъ весьма обстоятельно описываетъ положенiе народнаго образованiя въ Олонецкой губернiи. Разсматривая условiя, въ которыхъ стоитъ народная школа въ Олонецкой губ., авторъ натолкнулся на вопросъ объ экономическомъ положенiи мѣстнаго сельскаго населенiя, но не остановился на немъ. Мы намѣрены теперь познакомить читателей съ экономическимъ положенiемъ нашихъ олонецкихъ крестьянъ, хотя въ общихъ чертахъ, и показать кстати, что мѣстное земство создаетъ для него новый тормазъ въ видѣ обязательнаго обученiя.

Олонецкое земство ассигновало въ настоящемъ году на народныя школы 17,574 р. — сумму, сравнительно, довольно значительную, и, боясь, чтобъ сумма эта не была непроизводительнымъ расходомъ, такъ какъ многiя земскiя школы вовсе не посѣщаются крестьянскими дѣтьми, постановило ходатайствовать о введенiи обязательнаго обученiя въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ имѣются правильно организованныя народныя училища, даже вошло съ этимъ ходатайствомъ въ министерство народнаго просвѣщенiя. Вполнѣ раздѣляемъ мнѣнie г. К–ва, что подобная мѣра, какъ не уничтожающая причинъ непосѣщенiя школы, дѣлу не поможетъ, а только ляжетъ лишнимъ бременемъ на сельское населенiе. Посмотримъ насколько у насъ подготовлена почва для подобной мѣры. Въ какихъ условiяхъ стоитъ у насъ школьное дѣло? Заботясь о развитiи образованiя, устраняетъ–ли земство хоть сколько–нибудь капитальныя препятствiя, которыя преграждаютъ путь къ его развитiю? Разсмотримъ въ общихъ чертахъ условiя, которыя говорятъ у насъ за или противъ обязательнаго обученiя. Здѣсь намъ придется коснуться слѣдующихъ вопросовъ: экономическаго положенiя нашего олонецкаго сельскаго населенiя, положенiя въ семействѣ крестьянскихъ дѣтей и положенiя земскихъ «правильно–организованныхъ“ училищъ, какъ воспитательныхъ учрежденiй.

Только мимоходомъ, конечно, задѣнемъ здѣсь экономическое положенiе олонецкихъ крестьянъ. Главное ихъ занятiе составляетъ земледѣлiе. Земель удобныхъ для пашни очень мало, да и тѣ безъ удобренiя ничего не даютъ; для удобренiя нужно скотоводство, а его нѣтъ у насъ: по «Статист. Временнику” 1866 г. на десятину приходится всего ³/₅ шт. крупнаго и почти на 3 десятины 1 шт. мелкаго скота. Понятно что такое малое количество скота не даетъ нужнаго удобренiя. Скотъ вообще мелокъ и безсиленъ. Къ тому–же въ 60–хъ гг. были чуть не постоянные скотскiе падежи. Много есть у насъ и такихъ крестьянъ, которые вовсе не имѣютъ своихъ лошадей — потому–ли что они повымерли во время эпидемiй, или потому, что къ этому прямо или косвенно привела прежняя система взысканiя недоимокъ. Земли, и безъ того безплодныя, выпахиваются, неурожаи стали нормальнымъ явленiемъ, да и въ урожайный годъ одинъ Каргопольскiй уѣздъ можетъ просуществовать своимъ хлѣбомъ. Въ сѣверныхъ уѣздахъ Олонецкой губернiи крестьяне питаются обыкновенно около полугода хлѣбомъ съ разными вредными примѣсями: корой, мохомъ и т. п. Подобнымъ экономическимъ положенiемъ обусловливается, разумѣется, и громадная смертность, и ничтожное ежегодное приращенiе населенiя. За трехлѣтiе 1867–1870 г. населенiе даже убавилось на 382 ч. (календарь А. С. Суворина 1873). Нѣсколько лучше обезпечено населенiе въ тѣхъ уѣздахъ, гдѣ имѣются подсобные промыслы. Десятки тысячъ рабочихъ занято работой на водныхъ путяхъ, рыболовствомъ, звѣроловствомъ, рубкою и сплавомъ лѣса, горнымъ дѣломъ и т. п.; всѣ эти промыслы очень выгодны, но вся прибыль отъ нихъ попадаетъ, какъ водится, въ карманы капиталистовъ, какихъ нибудь кулаковъ; крестьянину–же работнику остается лишь столько, сколько ему необходимо для поддержанiя существованiя, такъ какъ онъ, за неимѣнiемъ денегъ, не можетъ самостоятельно вести никакого промышленнаго предпрiятiя. Заработная плата опредѣляется поэтому не степенью доходности промысла, а количествомъ предложенiя рабочихъ рукъ и минимумомъ средствъ существованiя. При такихъ условiяхъ трудъ нуждается болѣе всего въ кредитѣ. Что–же сдѣлано у насъ земствомъ по этой отрасли народнаго хозяйства? Рѣшительно ничего. По отчету комитета о сельскихъ ссудо–сберегательныхъ товариществахъ («Спб. Вѣд.” № 11), въ Олонецкой губ. имѣется всего одна ссудо–сберегательная касса, въ Каргопольскомъ уѣздѣ. Кто жъ между тѣмъ изъ насъ не знаетъ всей пользы отъ народнаго кредита и всего вреда отъ его отсутствiя? Мы плачемся, напр., на скотскie падежи и т. п. и всѣ отлично сознаемъ что нашъ крестьянинъ до тѣхъ поръ только и можетъ перебиваться съ грѣхомъ пополамъ, пока здоровъ его скотъ, пока здорова и жива его лошадь; падаетъ лошадь и онъ со всѣмъ своимъ семействомъ дѣлается пролетарiемъ: существовать безъ пашни онъ не можетъ, для обработки ея нужна лошадь, лошади у него нѣтъ, купить не на что, въ долгъ ему никто не вѣритъ, а кассы ссудной въ его волости нѣтъ; вотъ онъ и отправляется мыкать горе по чужимъ людямъ, да за нимъ по–пятамъ уходятъ изъ деревни и всѣ члены его семьи... и побираются они по–полугодно у насъ по дворамъ, по «подоконьямъ”, Христовымъ именемъ, съ которымъ на Руси, говорятъ, существовать можно... Между тѣмъ на этомъ крестьянинѣ лежатъ такiя–же повинности, какiя были и прежде... Чѣмъ онъ будетъ ихъ уплачивать? Сможетъ–ли онъ поправить свое хозяйство безъ посторонней помощи? — Очевидно нѣтъ. А будь поставленъ у насъ кредитъ на хорошую ногу, — путь къ благосостоянiю облегчился–бы на половину: онъ, кредитъ, парализовалъ–бы въ сильнѣйшей степени вредъ эпидемiй и др. несчастiй, да и далъ–бы большую возможность предупреждать ихъ появленiе, искоренилъ–бы паразитовъ–мiроѣдовъ, далъ бы возможность самому крестьянину получать доходъ отъ промысловъ, укрѣпилъ–бы тѣлесно и духовно рабочiя силы и тысячи, десятки тысячъ крестьянскаго населенiя принесли–бы сердечную благодарность зa это избавленiе отъ исконнаго ига своихъ односельцевъ–кулаковъ, за это избавленiе отъ пролетарiата, изъ котораго имѣется печальный исходъ — это смерть, смерть медленная, обусловливаемая недостаточнымъ питанiемъ, или грязный развратъ и преступленiе.

Народный кредитъ — вотъ больное мѣсто, на которое, по нашему мнѣнiю, прежде и больше всего должно бы обратить вниманiе наше земство! Этой мѣрой и ей подобными можно–бы поднять, по возможности, экономическiй уровень населенiя, а тогда сама собой явилась–бы потребность въ духовномъ развитiи; тогда народное образованiе имѣло–бы подъ ногами твердую почву и пошло бы твердыми шагами по пути развитiя само безъ всякихъ принудительныхъ мѣръ; искусственное–же развитiе образованiя на почвѣ совсѣмъ для этого неподготовленной не получитъ надлежащаго хода и силою вещей будетъ осуждено на коснѣнiе. Наше земство, не позаботясь нисколько объ улучшенiи экономическихъ условiй нашего крестьянскаго населенiя, хочетъ навязать ему грамотность. Оно жертвуетъ на этотъ предметъ 17¹/₂ тысячъ р. и, боясь, чтобъ деньги не пропали даромъ, хочетъ, изволите видѣть, заставить крестьянъ посылать своихъ дѣтей въ школу, а не подумаетъ оно о томъ, что и безъ этого у нашихъ крестьянъ еле хватаетъ времени и силъ на непосильную борьбу за жалкое существованiе; что и безъ того они совершенно растерялись отъ различныхъ государственныхъ, волостныхъ, земскихъ и т. п. сборовъ, такъ что имъ некогда и подумать о духовномъ развитiи своихъ дѣтей. Земство ко всему этому хочетъ присоединить еще обязательность обученiя и, разумѣется, пустить въ ходъ нужныя при этомъ принудительныя мѣры по отношенiю къ родителямъ, которые не будутъ отправлять своихъ дѣтей въ школу безъ особо уважительныхъ причинъ. Если признать уважительными причинами неимѣнiе одежды, пищи и т. п., то обязательность обученiя потеряетъ у насъ всякiй смыслъ; если принудительныя мѣры будутъ состоять въ лишенiи свободы родителей или въ денежныхъ штрафахъ, то мѣры эти лягутъ новымъ тяжелымъ пластомъ на наше обнищавшее сельское населенiе. Штрафными очевидно окажутся прежде всего тѣ крестьяне, которые и теперь уже въ податныхъ спискахъ числятся въ разрядѣ недоимщиковъ; а много–ли найдется въ Олонецкой губернiи волостей, за которыми бы не числилось значительныхъ недоимокъ? двѣ–три и обчелся. И безъ того ужь нашъ крестьянинъ платитъ чуть–ли не ¹/₃ своего годоваго дохода въ видѣ различныхъ налоговъ, — дохода, который безъ всякихъ обложенiй едва–ли могъ бы обезпечить на круглый годъ содержанiе крестьянской семьи, не подвергая ее лишенiямъ всякаго рода. Въ Пруссiи и въ Прирейнскихъ германскихъ провинцiяхъ, гдѣ давненько уже введено обязательное обученiе, по отзывамъ людей компетентныхъ, крестьянинъ часто охотно подвергается штрафамъ, лишь–бы отправить своего сына вмѣсто школы на фабрику, потому что въ то время когда отецъ выплатитъ одинъ талеръ штрафа, сынъ мальчикъ заработаетъ для семейства 15–20 талеровъ. И подобнаго то, — грустнаго правда, переложенiя штрафа на дѣтскiй трудъ не можетъ сдѣлать нашъ олонецкiй крестьянинъ: у насъ дѣтскiй трудъ не находитъ ceбѣ примѣненiя; онъ если и существуетъ, то въ крайне ничтожныхъ размѣрахъ и притомъ потому, что у насъ крайне дешевыхъ взрослыхъ работниковъ дѣвать некуда; гдѣ–же съ ними конкурировать безсильному малолѣтнему работнику? — Если принудительныя мѣры будутъ состоять въ выговорахъ или въ лишенiи свободы, то они или не будутъ имѣть никакого репрессивнаго значенiя, или послѣдняя изъ нихъ будетъ столь–же обременительна, какъ и денежный штрафъ, потому что будетъ значительной помѣхой крестьянскому труду, чтò неминуемо неблагопрiятно отразится на экономическомъ положенiи крестьянина.

Теперь посмотримъ въ какихъ условiяхъ стоитъ крестьянскiй мальчикъ къ своей семьѣ. Положенiе крестьянскихъ дѣтей, конечно, вполнѣ зависитъ отъ положенiя ихъ родителей: если бѣдны родители, то непремѣнно бѣдны и ихъ дѣти; а послѣдствiемъ этого является то, что мальчику совсѣмъ не до школы: онъ или помогаетъ отцу на работѣ, или идти въ школу ему не въ чемъ и не съ чѣмъ — нѣтъ ни одежды, ни хлѣба и т. п... На поставленный нами вопросъ даютъ отвѣтъ офицiальные отчеты училищныхъ совѣтовъ («С.–Петерб. Вѣд.” № 95). Въ нихъ мы читаемъ: «многiе изъ учащихся поставлены въ необходимость помогать отцамъ при вывозкѣ дровъ и бревенъ”; или: «неимѣнiе теплой одежды и прочной обуви въ зимнее время есть одна изъ обыкновенныхъ причинъ непосѣщенiя дѣтьми школы”; или: «случается то, что ученики, истребивъ весь принесенный съ собой запасъ хлѣба, должны отрываться отъ занятiй для собиранiя милостыни”... Въ этихъ немногихъ словахъ какъ нельзя болѣе ярко обрисовывается положенiе сельскаго ученика. Нашъ крестьянинъ, въ самомъ дѣлѣ, непрiязненно смотритъ на всѣхъ непроизводительныхъ членовъ своей семьи, «хлѣботравовъ”, а потому и малолѣтняго своего сына онъ выкручиваетъ некрасовскимъ Власомъ («Крестьянскiя дѣти” Н. Некрасова) и беретъ съ собой на работу; если–же этого нельзя сдѣлать, то начинаетъ смотрѣть на него какъ на какую–то обузу, бремя, и въ большинствѣ случаевъ старается спровадить на зиму куда–нибудь въ услуженiе «изъ хлѣбовъ” или просто по–мipy съ сумой, лишь–бы избавиться отъ лишняго потребителя, отъ лишняго рта. Умѣстна развѣ при такихъ условiяхъ обязательность обученiя? Да наконецъ, настолько–ли хорошо поставлены у насъ народныя школы, чтобы можно было отъ нихъ ожидать крестьянину болѣе или менѣе значительной пользы, и чтобъ могъ онъ помириться съ тѣми ограниченiями, которыя принесетъ съ собою обязательное обученiе? «Учителями въ земскихъ школахъ, по словамъ корреспондента (№ 95 «С.Петерб. Вѣд.”) являются бывшiе воспитанники духовной семинарiи, поступившie въ школу на непродолжительное время и не получившiе педагогической подготовки. Буквослагательный методъ, исключительное чтенiе церковныхъ книгъ и механическiй способъ ариѳметическихъ вычисленiй были обыкновенными явленiями въ земскихъ школахъ. Только школы Вытегорскаго уѣзда и нѣкоторыя школы въ другихъ уѣздахъ составляли отрадное явленiе въ дѣлѣ обученiя”. Нечего и говорить, что крестьянинъ если бы и могъ, то не съ большой охотой отправилъ бы своего сына въ такую школу по той простой причинѣ, что не видѣлъ–бы отъ школы никакой практической пользы. Корреспондентъ также замѣчаетъ, что ³/₄ всего числа школъ существуютъ только фиктивно, на бумагѣ. Это всѣ церковно–приходскiя школы. Подобное неудовлетворительное состоянiе нашихъ народныхъ школъ зналъ, конечно, и самъ докладчикъ, г. Лавровъ, по иницiативѣ котораго земство и начало свое ходатайство. Онъ предложилъ ввести обязательное обученiе «на первый разъ” въ тѣхъ сельскихъ приходахъ, гдѣ имѣются «правильно–организованныя” народныя училища отъ земства или отъ минист. народн. просвѣщ. Да помилуйте, гдѣ вы нашли въ Олонецкой губернiи «правильно–организованныя” школы, даже въ скромномъ смыслѣ слова? Кто–же назоветъ правильно–организованными школы, въ которыхъ учителями являются часто семинаристы–философы, «убоявшiеся бездны премудрости”, и которые черезъ нѣсколько лѣтъ съ грѣхомъ пополамъ выучиваютъ дѣтей кой–какъ читать и писать? Неужели будетъ справедливо наказывать крестьянъ за то, что они не захотятъ послать своихъ дѣтей въ такую школу?!.. Кстати напомнимъ земству что Вытегорскiй уѣздъ почти голодаетъ. Впрочемъ, земство не нуждается въ такомъ напоминанiи: оно не можетъ не знать этого, потому что бѣдняки осаждаютъ земскую управу просьбами о помощи, но она ничего сдѣлать не можетъ. Мы полагаемъ что и другiе уѣзды не далеки отъ этого. Не лучше–ли будетъ поэтому обратить скорѣе земству вниманiе и на удовлетворенiе матерiальныхъ потребностей населенiя?

Принимая во вниманiе все вышесказанное, мы считаемъ себя въ правѣ сдѣлать слѣдующiй выводъ: при настоящихъ условiяхъ школьнаго дѣла въ Олонецкой губ., обязательное обученiе существенной пользы не принесетъ, а будетъ лишь способствовать прогрессивно–идущему обѣднѣнiю нашего сельскаго населенiя прежде всего въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ оно введется «на первый разъ”, а если введется во всей губернiи, то будетъ способствовать повсюдному обѣднѣнiю, да встрѣтитъ еще сильное препятствiе въ рѣдкости населенiя, въ разбросанности мелкихъ деревень; что экономическое положенiе нашихъ крестьянъ до того неутѣшительно, что на него должно быть обращено серьозное вниманiе, и за нимъ уже, или, по крайней мѣрѣ, наряду съ нимъ, но никакъ не прежде, должны идти заботы и объ образованiи. Только тогда будетъ имѣть ycпѣхъ всякая реформа въ дѣлѣ народнаго образованiя, когда ей фундаментомъ будетъ служить матерiальное благосостоянiе жителей, когда устроятся школы съ хорошими учителями. Тогда только можно быть увѣреннымъ, что земскiя деньги не пропадутъ даромъ, безслѣдно, непроизводительно.

Ив. Пришвицынъ.

_______

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

«Нашъ Другъ». Книга для чтенiя учащихся въ школѣ и дома. Барона Н. А. Корфа.

Книга барона Корфа назначается не только для читателя въ школѣ и семьѣ, но и для чтенiя преимущественно въ сельской школѣ. Это послѣднее обстоятельство придаетъ книгѣ барона Корфа особенно важное значенiе; ибо здѣсь, т. е. въ сельской школѣ, она не служитъ только исходнымъ пунктомъ для дальнѣйшаго образованiя, она составляетъ весь курсъ ученiя. Составитель этой книги для чтенiя безусловно находится подъ влiянiемъ педагогическихъ авторитетовъ Германiи, Дистервега, Любена и потому основная, руководящая мысль вполнѣ выражена въ предисловiи словами Любена о средствахъ для духовнаго развитiя народа. «Матерiалъ обученiя, говоритъ Любенъ, надъ которымъ должно совершиться духовное развитiе юношества, долженъ быть, въ тоже время, годнымъ для улучшенiя матерiальнаго благосостоянiя народа”. «Требованiе Песталоцци, говоритъ онъ далѣе, о развитiи силъ учащагося, должно оставаться ненарушимымъ; но необходимо добавить, что слѣдуетъ достигать развитiя только на такомъ матерiалѣ, который самъ по себѣ имѣетъ значенiе для человѣка, какъ человѣка, и для практической жизни”. Баронъ Корфъ, опасаясь: «смѣть свое сужденiе имѣть”, не видитъ въ этихъ словахъ прославленнаго педагога поверхностнаго взгляда и легкомысленнаго реализма. Поверхностный взглядъ въ вышеприведенныхъ словахъ высказывается тѣмъ, что Любенъ какъ будто и не подозрѣваетъ, что развитiю народнаго благосостоянiя помогаютъ не одни знанiя, непосредственно пригодныя для улучшенiя матерiальнаго благосостоянiя народа, что нравственныя силы народа содѣйствуютъ этому благосостоянiю неменѣе, если неболѣе, чѣмъ непосредственно практическiя знанiя. Послѣднiя очень важны; но только въ такомъ случаѣ, если опираются на нравственныя силы народа, которыя почерпаются однако не изъ матерiала, годнаго непосредственно для практической пользы. Легкомысленный же реализмъ отзывается уже весьма рѣзко въ словахъ Любена, что духовное развитiе юношества должно совершиться надъ матерiаломъ, (?) годнымъ для матерiальнаго благосостоянiя народа. Духовное развитiе мы понимаемъ въ обширномъ смыслѣ, въ смыслѣ умственнаго и нравственнаго развитiя вкупѣ и потому недоумѣваемъ, какой матерiалъ для духовнаго развитiя могутъ дать необходимыя, и полезныя сами по себѣ, краткiя свѣдѣнiя изъ зоологiи, ботаники и минералогiи? Разовьется пожалуй до нѣкоторой степени наблюдательность надъ непосредственно окружающей природой; но, изъ наблюденiй своихъ, умъ не въ состоянiи будетъ сдѣлать какихъ–либо обобщенiй. Естественно–историческiя свѣдѣнiя, въ учебной книгѣ, помогаютъ развитiю не столько сами по себѣ, сколько грамматическимъ разборомъ, для котораго онѣ служатъ матерiаломъ, дающимъ полезныя свѣдѣнiя для жизни, развитiе же ума совершается процессомъ грамматическаго анализа. Слѣдовательно разсказы изъ окружающей природы — матерiалъ относительно бѣдный для умственнаго развитiя и строить исключительно на этомъ матерiалѣ зданiе духовнаго развитiя юношества дѣло весьма нерацiональное. А что же дастъ вышеозначенный матерiалъ для нравственнаго развитiя? На сусликахъ, блохахъ и вшахъ не воспитаете ни чувства любви къ ближнему, ни кроткихъ семейныхъ отношенiй, ни уваженiя къ гражданскимъ обязанностямъ, ни пониманiя ихъ, однимъ словомъ не воспитаете человѣка–гражданина.

При составленiи учебной книги, назначенной для чтенiя въ школѣ, весьма важно различать и точнѣе опредѣлять, какой матерiалъ даетъ главныя силы для духовнаго развитiя и какой сообщаетъ только необходимыя, практически–полезныя свѣдѣнiя для жизни. Отъ этого различенiя и опредѣленiя зависитъ весьма многое и въ выборѣ учебнаго матерiала и въ распредѣленiи онаго. При отсутствiи опредѣленнаго, строгаго взгляда на это дѣло составители книгъ для чтенiя необходимо будутъ впадать въ ту или другую односторонность, смотря по личнымъ взглядамъ, что мы и видимъ въ книгахъ барона Корфа и графа Толстого. — Одинъ впалъ въ узкiй утилитаризмъ, другой въ противуположную крайность и — таково свойство непослѣдовательной односторонности — оба одинаково оказались несостоятельны въ выборѣ матерiала для чтенiя, особенно по предмету исторiи и особенно религiознаго воспитанiя, самаго реальнаго вопроса въ дѣлѣ народнаго обpaзовaнiя. Одинъ съ утилитарной точки зрѣнiя задумалъ построить весь ходъ религiознаго образованiя около годовыхъ праздниковъ, другой, давши по этому предмету обильный матерiалъ для чтенiя, считалъ ненужнымъ какую бы то ни было систему и 10–ть заповѣдей помѣстилъ послѣ Символа Вѣры! Какъ тотъ и другой распорядились съ исторiей, увидимъ ниже.

Одностороннiй и поверхностный взглядъ Любена, авторитету котораго безусловно подчинился баронъ Корфъ, отразился вполнѣ на книгѣ послѣдняго, планъ которой повидимому принадлежитъ самому барону Корфу. Вотъ что онъ caмъ говоритъ о планѣ своей книги для чтенiя (стр. IX, предисловiе): «въ значительномъ большинствѣ книгъ, предназначенныхъ для учащихся, авторы располагаютъ статьи по отдѣламъ: нѣсколько десятковъ страницъ посвящаютъ описанiю животныхъ, за тѣмъ нѣсколько страницъ посвящаютъ описанiю растенiй и т. д. Наблюденiя научили насъ тому, что такой составъ книги для чтенiя, установляя однообразiе чтенiя на продолжительное время, утомляетъ учащагося. Въ нашей книгѣ мы восходимъ отъ ближайшаго къ отдаленному, но не располагаемъ статей по отдѣламъ; напротивъ, желая разнообразiя въ занятiяхъ учащихся, мы старались такъ расположить и статьи для чтенiя — гигiена смѣняется исторiей, исторiя — зоологiей”.

Изъ такого расположенiя выходитъ дѣйствительно разнообразiе; но только разнообразiе въ высшей степени безпорядочное, изъ котораго толку выдти не можетъ. Педагогическое разнообразiе — дѣло великое въ системѣ обученiя, оно много помогаетъ развитiю; но только въ такомъ случаѣ, когда не вредитъ основательности. Послѣднее же условiе возможно соблюсти только тогда, когда разнообразiе строго регулировано и когда не теряется связь въ однородныхъ занятiяхъ. Напрасно авторъ возстаетъ противъ общепринятой системы изложенiя матерiаловъ въ книгахъ, назначенныхъ для учебнаго употребленiя. Нужды нѣтъ, что въ одномъ отдѣлѣ говорится о русской исторiи, въ другомъ — о священной истоpiи, въ третьемъ — объ исторiи естественной: и при этомъ изложенiи можно избѣжать однообразiя въ чтенiи на продолжительное время и вотъ какимъ образомъ:

Два дня въ недѣлю (положимъ, понедѣльникъ и середу) будетъ читаться и объясняться одинъ отдѣлъ, напр. священная исторiя.

Два дня (вторникъ и пятница) — естественная исторiя.

Два дня (четвергъ и суббота) — русская исторiя.

Разнообразiе бы сохранилось; но оно получило бы извѣстную правильность. Въ занятiяхъ, при разнообразiи, сохранилась бы система, что особенно важно для логическаго развитiя мыслительной способности учащагося; частыя же перескакиванiя, допущенныя въ разбираемой нами книгѣ, отъ одного предмета къ другому, неизбѣжно мѣшаютъ правильному развитiю логическаго мышленiя. Правильность, система въ разнообразiи умственныхъ упражненiй, вотъ задача педагогiи: разнообразiе мѣшаетъ умственному усыпленiю, а система спасаетъ правильное развитiе логическаго мышленiя. А безъ этого, къ чему же поведетъ разнообразiе, измышленное авторомъ (а можетъ быть и взятое у какой–либо знаменитости)? Къ чему поведетъ это скаканiе отъ водки къ блохѣ, отъ блохи къ молоку, или ото вши къ аттестату, отъ аттестата къ растительному маслу? (См. стр. 108, 110, 112, 122, 124, 125).

Согласно авторитету нѣмецкихъ педагоговъ, баронъ Корфъ далъ въ своей книгѣ рѣшительный перевѣсъ якобы исключительно практически–полезному матеpiaлy надъ матерiаломъ, изъ котораго могло бы выработаться болѣе солидное духовное развитiе. Мы уже сказали, что практически полезныя свѣдѣнiя тогда только могутъ сдѣлаться дѣйствительно полезными, когда будутъ опираться на умственное и нравственное развитiе. Великое божественное слово: «не о хлѣбѣ единомъ живъ будетъ человѣкъ” приложимо къ жизни человѣческой во всѣхъ отношенiяхъ, но особенно оно приложимо къ выбору учебнаго матерiала, изъ котораго должно выработаться духовное развитiе юношества. Не о хлѣбѣ единомъ, значитъ и хлѣбъ нуженъ и о немъ слѣдуетъ позаботиться; поэтому–то въ учебной книгѣ матерiалъ, изъ котораго будетъ вырабатываться духовное развитiе юношества, долженъ быть распредѣленъ соразмѣрно и всему должно быть отведено свое мѣсто, — и тому матерiалу, который наиболѣе способенъ дать пищи духовному развитiю, и тому, который сообщаетъ свѣдѣнiя непосредственно практическiя. Послѣднiй одинъ, самъ по себѣ не можетъ дать пищи для духовнаго развитiя; но въ соединенiи съ первымъ матерiаломъ онъ играетъ въ этомъ развитiи не маловажную роль. Учебная книга, книга для чтенiя въ классѣ должна занимать середину между сухими учебниками (у насъ уже рѣшено, что учебники должны быть сухи) и книжками назначенными для чтенiя занимательнаго, т. е. такого, которое должно болѣе обращать вниманiе на живость изложенiя, на занимательность, чѣмъ на послѣдовательность и серьозность содержанiя. Учебная книга или книга для чтенiя въ классѣ должна быть и занимательна до нѣкоторой степени; но главное послѣдовательна и съ серьознымъ содержанiемъ. Чтобы выразить нашу мысль яснѣе и показать каково должно быть содержанiе и распредѣленiе матерiала въ учебной книгѣ, мы представимъ свой планъ таковой книги.

Первое мѣсто разумѣется должно занимать религiозное образованiе и одна треть книги должна быть посвящена исторiи Ветхаго и Новаго Завѣта и объясненiю православной вѣры. Изъ исторiи Ветхаго и Новаго Завѣта должны быть выбраны, разумѣется, главнѣйшiе факты; но въ послѣдовательномъ порядкѣ. Вотъ матерiалъ, который, по нашему мнѣнiю, долженъ былъ бы войдти въ учебную книгу: о сотворенiи мipa, о грѣхопаденiи, о потопѣ, объ Авраамѣ, Исаакѣ, Iаковѣ, о Моисеѣ и десяти заповѣдяхъ, о Давидѣ, о Соломонѣ и о важнѣйшихъ пророкахъ: объ Илiи, объ Исаiи, о Iерeмiи и Данiилѣ; изъ новозавѣтной исторiи: Благовѣщенiе, рождество Спасителя, Iоаннъ Креститель, бракъ въ Канѣ Галилейской, изгнанiе торгующихъ изъ храма, исцѣленiе сына царедворца, разслабленнаго, при овчей купелѣ, исцѣленiе слѣпыхъ и бѣсноватыхъ, нагорная проповѣдь, притчи Iисуса: объ овцѣ пропавшей, о распутномъ сынѣ, Лазарь, крестныя страданiя, смерть и воскресенiе Спасителя. Если у составителя учебной книги нѣтъ охоты или умѣнья разсказать самому эти факты по книгамъ Ветхаго Завѣта и по евангелiю; то онъ могъ бы взять эти разсказы изъ очень хорошаго учебника священной исторiи протоiерея марiинскаго дворца Димитрiя Соколова. Послѣ передачи этихъ разсказовъ — краткое начальное наставленiе въ православной вѣрѣ. Все это могло бы занять сто страницъ и даже менѣе; при чтенiи, при разборѣ, при повторительныхъ разсказахъ весь этотъ матерiалъ легко усвоился бы учениками и легъ бы въ основанiе ихъ нравственнаго развитiя. Второй отдѣлъ книги — статьи изъ русской географiи и исторiи. Этому отдѣлу въ видѣ предисловiя должны предшествовать двѣ или три статейки о звѣздахъ, о солнцѣ, о лунѣ и о землѣ: какой видъ она имѣетъ, отчего день и ночь мѣняются; отчего времена года смѣняются, отчего на землѣ бываютъ дождь, снѣгъ, градъ, громъ; что такое туманъ и облака. Образчикомъ могли бы служить нѣкоторыя страницы изъ старой книги Оссовскаго и Данилевскаго. За этимъ введенiемъ должны слѣдовать статейки, изъ которыхъ каждая должна дать понятiе о той или другой мѣстности по рѣкамъ, напр. Нева (Петербургъ) Ладожское озеро (Валаамъ) Волховъ (Новгородъ), Свирь съ Онежскимъ озеромъ (Петрозаводскъ). Статья, которая описывала бы эту мѣстность, заняла бы страницы двѣ, не болѣе. Послѣ разбора такой статьи, хорошо было бы указать всѣ мѣста на картѣ, которую слѣдуетъ имѣть въ классѣ. Карта Россiи для первоначальнаго обученiя должна быть раскрашена по бассейнамъ рѣкъ, границы губернiй должны быть означены точками, желѣзныя дороги синею или другою краскою; но только чтобы они рѣзко отдѣлялись отъ краски рѣкъ. Для чтенiя по русской исторiи должны быть составлены статьи въ слѣдующемъ порядкѣ: 1) Основанiе Русскаго Государства. Олегъ, Игорь и Ольга, Святославъ. 2) Крещенie Руси при Владимiрѣ. Святополкъ: убiйство Бориса и Глѣба. Ярославъ. 3) Владимiръ Мономахъ, Андрей Боголюбскiй. 4) Битвы на Калкѣ и Сити, Александръ Невскiй. 5) Иванъ Калита и митрополитъ Петръ, митрополитъ Алексѣй, св. Сергiй Радонежскiй, Куликовская битва. 6) Иванъ III, бѣгство Ахмата и конецъ татарскому игу. Покоренiе Новгородa, Псковъ покоряется Василiю III–му. 7) Iоаннъ IV — покоренiе Казани, Астрахани, Сибири. 8) Мининъ и Пожарскiй, избранiе Михаила Ѳедоровича Романова, 9) Никонъ. 10) Богданъ Хмѣльницкiй. 11) Петръ I; Петръ въ Саардамѣ, Нарва, Полтава, Прутъ, празднованiе Ништадтскаго мира. Сенатъ. Синодъ. 12) Ломоносовъ. Елизавета Петровна: отмѣна смертной казни. 13) Екатерина II: Наказъ, возвращенiе русскихъ областей отъ Польши; Кагулъ (Румянцевъ), Чесмa (Орловъ), Очаковъ (Потемкинъ), Измаилъ (Суворовъ). 14) Суворовъ въ Италiи и Швейцарiи. 15) 1812–й годъ. 16) Сводъ Законовъ (законодатели до Николая I–го: Ярославъ (Рус. Правда), Иванъ III (Судебникъ), Иванъ IV (Судебникъ), Алексѣй Михайловичъ (Уложенiе). 17) Севастополь. 19–ое февраля 1861–го годa. При этомъ отдѣлѣ хорошо и даже необходимо помѣстить подходящiя стихотворенiя, такъ при описанiи Полтавскаго боя стихи изъ «Полтавы”, при 1812 «Бородино” Лермонтова. Сюда же хорошо было бы помѣстить крыловскiя басни «волкъ на псарнѣ”, «котъ и щука”. Третiй отдѣлъ долженъ быть посвященъ естествознанiю, который болѣе или менѣе удовлетворителенъ у барона Корфа, разумѣется въ сравненiи съ другими отдѣлами.

У барона же Корфа отдѣлъ по русской исторiи изъ рукъ вонъ плохъ; онъ говоритъ о событiяхъ русской исторiи вскользь, мимоходомъ, по поводу постороннихъ предметовъ. Такъ на стр. 102, по поводу Рождества Христова сообщается и о крещенiи Руси: «Предки наши славяне приняли христiанство при Вел. Кн. Владимipѣ Святомъ. Этого князя народъ любилъ и прозвалъ краснымъ солнышкомъ и много сложилъ про него пѣсенъ. Нѣмцы, французы, англичане — тоже христiане; но мы исповѣдуемъ православную вѣру, а они вѣруютъ по своему. Евреи не xристiaне; но они люди, а Христосъ училъ насъ любить всѣхъ людей”. Не говоря о томъ, что въ учебной книгѣ не нашлось болѣе мѣста для такого важнаго событiя, какъ крещенiе Руси, вглядитесь въ этотъ тонъ, въ неудачную поддѣлку подъ простонародную рѣчь... Вмѣсто того, чтобы просвѣтлять понятiя народа, авторъ самъ сходитъ до низменнаго уровня оныхъ: «вѣруютъ по своему”! Да это и безъ книги, и безъ школы знаетъ всякiй неграмотный крестьянинъ; а назначенiе книги и школы и состоитъ въ томъ, чтобы сказать, какъ по своему–то они вѣруютъ! А за открытiе, вновь появившееся въ книгѣ Корфа, что «жидъ тоже человѣкъ” евреи должны быть ему безконечно благодарны и мы глубоко сожалѣемъ, что не имѣемъ права выразить этой благодарности за народъ Израиля. Ну что бы не сказать: «евреи не христiане; но Христосъ велѣлъ любить всѣхъ людей”. Тонъ–то вышелъ бы другой; а то, помилуйте, сообщить за новость, что жидъ тоже человѣкъ! Сообщивши о крещенiи Руси по поводу праздника Рождества, авторъ по поводу Новаго Года сообщаетъ нѣчто и о Петрѣ Великомъ и объ Александрѣ Благословенномъ! Какъ жаль, что по поводу масляницы онъ ничего не сообщилъ о русскихъ педагогахъ! «Петръ Великiй, сообщаетъ къ свѣдѣнiю авторъ, былъ изъ того же семейства, изъ дома Романовыхъ, отъ котораго происходитъ и теперь благополучно царствующiй Императоръ Александръ II. Дядюшка того Царя нашего, который намъ волю далъ (никогда не слыхалъ, чтобы бароны Корфы были изъ крѣпостныхъ! что за жалкая и ненужная поддѣлка подъ народный тонъ!) также царствовалъ, его также звали Александромъ; но какъ до него не было русскаго императора съ его именемъ, то его прозвали Александръ I. Вотъ почему нашего царя Александра Николаевича называютъ Александромъ Вторымъ”! Объ Александрѣ I, вмѣстѣ съ Екатериною II, упоминается еще по поводу оспы на стр. 209 и на стр. 213 о немъ сказано еще 8 строкъ: «царствованiе Александра I памятно русскому народу еще тѣмъ, что въ 1812 годy нашъ народъ сладилъ (опять жалкая поддѣлка подъ народный тонъ) съ французами, которые дошли до самой Москвы. Въ трудное время мы, для спасенiя отечества, не пощадили и столицы: мы сожгли Москву, а французовъ–то изгнали, побѣдили ихъ. Еще тѣмъ памятно намъ царствованiе Александра Благословеннаго, что при немъ основаны приходскiя училища, гимназiи и университеты”. Всѣ эти сообщенiя о событiяхъ русской исторiи мимоходомъ напоминаютъ помѣтки на поляхъ календарей; а между тѣмъ авторъ въ предисловiи говоритъ о какихъ–то историческихъ статьяхъ! Зачѣмъ это и для кого это? У него во всей книгѣ только объ одномъ событiи отдѣльная статья, это о 19 февраля 1861. Событiе великое и славное; но изъ этого не слѣдуетъ о всѣхъ событiяхъ до 19 февраля 1861 года говорить à propos. Конечно, ни у Дистервега, ни у Любена составитель книги не прочелъ простой истины, что разрывъ съ прошлымъ подготовляетъ почву, на которой каждый перстъ будетъ писать что ему угодно... Полезно ли это въ будущемъ? Графъ Толстой въ своей «Азбукѣ” отнесся съ большимъ уваженiемъ къ прошлому Россiи; но сдѣлалъ педагогическую ошибку, помѣстивъ въ своей книгѣ извлеченiя изъ лѣтописи, которыя заканчиваются Владимiромъ Святымъ. — Онъ, безъ сомнѣнiя, сдѣлалъ это съ добрымъ желанiемъ — посредствомъ лѣтописнаго разсказа установить живую связь у читающаго юношества съ прошлымъ. Оно хорошо и хорошо если это сдѣлаетъ учитель въ классѣ, т. е. прочтетъ нѣкоторыя мѣста изъ лѣтописи; но нельзя на Владимiрѣ Святомъ закончить свѣдѣнiя изъ русской исторiи.

Что касается до статей по естественной исторiи, то и здѣсь авторъ не соблюлъ должной равномѣрности; царству животному отведено гораздо болѣе мѣста, чѣмъ царству растительному, притомъ же авторъ безъ ущерба для книги могъ бы выбросить статьи о вшахъ съ блохами, о чесоткѣ. Здѣсь утилитаризмъ дошелъ уже до крайнихъ предѣловъ! И еще съ большею пользою для учебной книги онъ могъ бы выкинуть слѣдующiя статьи:

1) Счетъ портнаго деревни Веселой,

2) Какъ занимаютъ деньги,

3) Прошенiе къ мировому судьѣ,

4) Разсчетная книга Ивана Пѣтухова,

5) Хозяйственная приходо–расходная книга Барсукова.

6) Довѣренность.

Всѣ эти статьи и свѣдѣнiя въ нихъ заключающiяся полезны и даже скажемъ болѣе — необходимы крестьянину; но мало–ли что полезно и необходимо, всего не помѣстишь въ учебной книгѣ. Но какъ же быть? Что же дѣлать? спроситъ читатель. Знаете–ли вы что нибудь о книгѣ прошлаго столѣтiя, именуемой «Письмовникъ”? Книга эта составлена Кургановымъ, въ ней было все, и образчики писемъ и форменныхъ бумагъ и т. д. Въ такомъ родѣ слѣдуетъ составить книгу для крестьянъ и вообще для рабочаго люда. Въ эту книгу должны войти:

1) Описанiе годовыхъ праздниковъ и почему они празднуются.

2) Гигiеническiя наставленiя; въ этомъ отдѣлѣ мѣсто такимъ статьямъ кàкъ обходиться съ утопленниками, съ угорѣвшими и пр., а не въ учебной книгѣ.

3) Земледѣльческiй календарь съ агрономическими наставленiями, съ наставленiями объ огородничествѣ, объ уходѣ за скотомъ, за птицею.

4) Наставленiя (техническiя) ремесленникамъ.

5) Законы, относящiеся до крестьянскаго быта и законы, касающiеся рабочихъ, мастеровыхъ и пр.

6) Краткiй очеркъ государственныхъ и губернскихъ учрежденiй.

Вопросъ, какъ распространить такую книгу? Первый ходъ слѣдуетъ дать черезъ училища, даря лучшимъ ученикамъ за успѣхи и въ то же время обратиться къ московскимъ книгопродавцамъ, которые торгуютъ черезъ офеней.

Учебная же книга, сообщивъ основныя, необходимыя свѣдѣнiя въ практической жизни, должна преимущественно позаботиться о воспитанiи человѣка, какъ семьянина и какъ гражданина. Книга барона Корфа не удовлетворяетъ этому требованiю, забывъ божественное изрѣченiе: не о хлѣбѣ единомъ живъ будетъ человѣкъ, онъ все вниманiе устремилъ только на хлѣбъ и въ этомъ отношенiи книга его, какъ мы уже замѣтили, составляетъ контрастъ съ книгою графа Толстого, который въ свою очередь забылъ, что въ словахъ Спасителя нѣтъ запрета заботиться о хлѣбѣ. У обоихъ, впрочемъ, одинаковая страсть открывать Америку гдѣ не нужно; такъ баронъ Корфъ измышляетъ особенное расположенiе учебнаго матерiала, графъ Толстой придумываетъ самъ или беретъ откуда–то сложнѣйшiе прiемы при объясненiи ариѳметическихъ дѣйствiй, замѣняя ими простыя, обшепринятыя! Стоитъ просмотрѣть у него напр. способъ приведенiя дробей къ одному знаменателю. Книга Корфа требуетъ передѣлки, точно также какъ и книга графа Толстого; но книга послѣдняго и въ настоящемъ видѣ можетъ служить учебнымъ пособiемъ, по обилiю матерiала для чтенiя; тѣмъ болѣе, что она даетъ относительно болѣе пищи для нравственнаго воспитанiя. А такая пища весьма требуется, особенно въ сельской–то школѣ. Крестьянинъ нашъ гигантъ въ работѣ, даже по мнѣнiю людей строго его судящихъ; но этотъ гигантъ, по справедливому замѣчанiю тѣхъ же людей — пигмей, какъ только миновала рабочая пора, это силище боится тогда всего... А отъ чего? Отъ темноты духовной, отъ недостатка умственнаго и нравственного развитiя, отъ этого гигантъ этотъ боится всякаго старосты, который въявѣ нарушаетъ законъ и правду. Разставаясь съ книгою барона Корфа, мы скажемъ два слова о «Наглядной Азбукѣ”, изд. книгопродавца Черкесова, неизвѣстно кѣмъ составленной, но которую баронъ Корфъ пропагандировалъ на вѣнской выставкѣ. Мы ничего не скажемъ противъ нагляднаго обученiя чтенiю, оно хорошо; но только зачѣмъ же въ азбукѣ помѣщать такiе анекдоты: “Какъ прiятно умиpaть за царя и отечество! сказалъ солдатъ, убѣгая съ поля сраженiя. Вполнѣ согласенъ съ тобой, отвѣчалъ другой, перегоняя его!” Развѣ мѣсто въ азбукѣ такому водевильному остроумiю? Азбука можетъ попасться въ полковыя школы и тамъ не мѣсто оному остроумiю.

Евгенiй Бѣловъ.

_______

ПОПРАВКИ ВЪ № 30.

(Письма вольнодумца IV и V).

На страницѣ 828 на 11 строкѣ 1–го столбца сверху:

напечатано: слѣдуетъ читать:

съ особымъ пискомъ съ особымъ шикомъ

на страницѣ 829 на 17 строкѣ 2–го столбца сверху:

напечатано: слѣдуетъ читать:

по 700 пудовъ льна по 700 пудовъ сѣна

на страницѣ 830 на 30 строкѣ 1–го столбца сверху:

напечатано: слѣдуетъ читать:

нести оброки всѣхъ натураль– нести бремя всѣхъ натуралъ–

ныхъ повинностей: ныхъ повинностей

на страницѣ 831 на 18 строкѣ 2–го столбца сверху:

напечатано: слѣдуетъ читать:

страшная жизнь, страшная странная жизнь, странная

личность. личность.

ОБЪЯВЛЕНIЕ.

Поступилъ въ продажу II томъ русскаго перевода

ИСТОРIИ ЦЕРКВИ

ОТЪ РОЖДЕСТВА ГОСПОДА НАШЕГО IИСУСА ХРИСТА ДО НАШИХЪ ДНЕЙ,

НАПИСАННОЙ ПО ПОДЛИННЫМЪ И ДОСТОВѢРНЫМЪ ПАМЯТНИКАМЪ

Докторомъ Богословiя Священникомъ

Владимiромъ Геттэ.

СПБ. 1873. Тип. Морскаго Министерства. Цѣна II т. 2 руб. Цѣна I т. 1872 г. 2 р. 50 к.

Изъ типографiи отпускается гг. книгопродавцамъ не менѣe 5 экземпл. съ уступкою.

Содержанiе I тома. Вступленiе. Земная жизнь Христа Спасителя, Его Апостоловъ и дѣятельность мужей апостольскихъ: ихъ творенiя и начало гоненiй на христiанство.

Содержанiе II тома. Философiя исторiи, общiя соображенiя о первыхъ трехъ столѣтiяхъ эры христiанской. Дѣятельность церковныхъ писателей третьяго столѣтiя. Борьба ихъ съ гностикою и различными ересями. Гоненiя и мученичество. Торжество христiанства при царствованiи Константина Великаго. Учрежденiе отшельничества. Начало арiанства до перваго вселенскаго собора. Изложенiе богослуженiя Церкви и ея правилъ, которыми ясно доказывается что только одна Церковь Православная нисколько не отступила до нашихъ дней отъ ученiя и учрежденiй апостольскихъ.

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пp. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) См. «Гражд.» № 29 и 30.

^*) Мы ихъ преимущественно и имѣемъ въ виду, не забывая что есть у насъ монастыри, гдѣ вся братiя, съ настоятелемъ во главѣ, работаетъ при уборкѣ хлѣба, сѣна и пр.; въ иныхъ монастыряхъ свободны отъ подобныхъ работъ только настоятель, казначей и очередной iеромонахъ.

^*) Пишущiй былъ свидѣтелемъ одного факта, глубоко его огорчившаго: чередной iеромонахъ, утомленный много–часовымъ молебномъ, не пришелъ вó–время для совершенiя другаго новаго молебна. «Начальникъ», ближайшiй, присылаетъ къ нему послушника, который, въ самой грубой формѣ, устраняющей всякую искренность и задушевность братскихъ отношенiй, объявляетъ iеромонаху что «начальникъ» за неисправность штрафуеть его вычетами изъ кружки. Вотъ поразительный образчикъ тѣхъ «братскихъ» отношенiй, какiя господствуютъ въ наше время въ иныхъ богатыхъ монастыряхъ.