№ 10 1873 5 Марта

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 2 до 4 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К⁰. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина", въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « .....5 »

« треть года. « « ..3 » « « .....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ ВТОРОЙ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77.

СОДЕРЖАНIЕ: Петербургское обозрѣнiе. — Дневникъ писателя. VIII. Полписьма «одного лица». Ѳ. М. Достоевскаго. — Политическое обозрѣнiе. — Областное обозрѣнiе. Пермскiя дороги и почтовыя барыши; а все же пермское земство не совсѣмъ право. Не очень виноваты и гнѣдинскiе крестьяне, отказавшiеся имѣть учителя. Градъ, бури, язва, чума, холера, неурожай, голодъ — такова жизнь будинскаго прихода. Полторы копѣйки въ день дохода и 37,000 рублей сборовъ Курмышевской волости. Сколько бѣдъ отъ безграмотности понесли рабочiе Смоленской губернiи и на лозово–севастопольской дорогѣ. Терпѣнiе и убѣжденiе священника довели до процвѣтанiя школу въ Полтавской губ.; — ложный взглядъ посредника разстроилъ школу въ Одесскомъ уѣздѣ: чтò изъ этого слѣдуетъ? Начала школьнаго дѣла, принятыя череповецкимъ земствомъ. Земля и школы, и достойный подражанiя проектъ о надѣленiи землею школъ сѣверо–западнаго края. — Подкопы. Комедiя въ пяти дѣйствiяхъ. (Окончанiе). А. Писемскаго. — Плутократiя. М. Степанова. — Еще о касимовскомъ земствѣ. — Гаваньскiя сцены. III. Наводненiе. И. Генслера.

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Въ пятницу 2–го марта, въ 8 часовъ по полудни, Ея Величество Государыня Императрица, въ сопровожденiи Великой Княжны Марiи Александровны и Великаго Князя Владимiра Александровича, выѣхала изъ Петербурга въ Сорренто. Какъ мы слышали, Ея Величество возвратится въ iюнѣ мѣсяцѣ.

__

Отцы церкви, установившiе великiй постъ, были бы крайне изумлены смысломъ и характеромъ этого учрежденiя, если–бы имѣли возможность съ ними познакомиться въ Петербургѣ. Никогда заботы и разговоры о ѣдѣ и гастрономiи не становятся такъ на первый планъ, какъ въ первую седмицу поста въ Петербургѣ, когда умъ благочестиваго петербургскаго православнаго изощряется надъ изобрѣтенiемъ прiятныхъ, но постныхъ явствъ, и сердце надрывается отъ стоновъ души его надъ тѣмъ, что онъ долженъ ѣсть то, а не можетъ ѣсть другое. Я знаю департаменты, гдѣ дѣла въ своемъ рѣшенiи получаютъ мрачный характеръ только оттого, что рѣшающiе ихъ не въ духѣ и очень не въ духѣ отъ страданiй и заботъ о постномъ кушаньѣ.

Тоже самое относительно увеселенiй. Великiй постъ насталъ: Императорскiе театры закрываются для драмы, оперы и балета, и вдругъ наступаетъ эпоха не столько слезнаго умиленiя и сокрушенiя о грѣхахъ, сколько какого–то бѣшенства по увеселенiямъ: нѣтъ театровъ, такъ давайте изощрять умъ надъ придумываньемъ увеселенiй всякаго рода. Во главѣ этихъ увеселенiй всякаго рода для Петербурга стоитъ театръ Берга, гдѣ, какъ извѣстно, все есть, начиная съ пьесъ и кончая куплетами и танцами, и гдѣ, какъ тоже извѣстно, драма, балетъ и пѣсня существуютъ для того чтобы дать возможность самымъ эротическимъ жестамъ и словамъ, а подчасъ просто пьянымъ женщинамъ являться на сцену и производить впечатлѣнiе на публику. Вотъ для такого театра въ Петербургѣ великiй постъ не только не существуетъ, но напротивъ, въ силу привиллегiи имъ владѣемой, театръ этотъ одинъ во всей русской землѣ пользуется правомъ, поста ради, усугублять свои прелести. По этому поводу намъ разсказывали два анекдота, за достовѣрность которыхъ, впрочемъ, не ручаемся: будто–бы содержатель театра Берга, ревнуя о соблюденiи постовъ въ Россiи, для вящаго спасенiя ея нравственности, подалъ прошенiе о примѣненiи нынѣшняго порядка относительно театровъ въ великомъ посту ко всѣмъ постамъ въ теченiи года; и что содержатели балагановъ съ своей стороны подали тоже прошенiе, въ которомъ, предлагая поставить свои представленiя въ уровень нравственности театра Берга, просятъ вслѣдствiе этого дозволенiя пользоваться, подобно ему, правомъ давать великопостныя представленiя!

Но довольно объ этомъ предметѣ. Есть вещи въ Петербургѣ, которыя потому и обезпечены въ своемъ прочномъ существованiи, что онѣ немыслимы и невообразимы.

Дѣло Квитницкаго хотя и давно кончилось, но все еще, благодаря газетамъ, продолжаетъ быть предметомъ оживленныхъ толковъ. Говорятъ, что по разжалованiи виновнаго въ солдаты, онъ будетъ опредѣленъ въ дѣйствующiе отряды хивинской экспедицiи. Но интересъ не столько въ томъ чтò будетъ съ Квитницкимъ, сколько въ томъ что вы слышите кругомъ себя объ его дѣлѣ. Есть маленькая фаланга военной молодежи, которая, неизвѣстно почему, считаетъ себя обязанною стоять безусловно за тѣхъ обиженныхъ, будто–бы, на судѣ офицеровъ, которые не съумѣли доказать, что обвиненный нарушилъ законы о военной чести. Кто ихъ обидѣлъ, этихъ офицеровъ? никто: мы рѣдко читали процессъ, на которомъ, не смотря на страстную, такъ сказать, сущность дѣла, дебаты велись бы съ большею умѣренностью, съ большимъ тактомъ, съ большимъ уваженiемъ къ личностямъ, а если из сущности самыхъ показанiй того или другаго лица вышла правда, не совсѣмъ соотвѣтствовавшая цѣлямъ и намѣренiямъ этихъ свидѣтелей, то неужели можно винить общество за то, что оно этотъ разладъ между показанiемъ и цѣлью инаго показанiя замѣтило. Но audiatur et altera pars; намъ кажутся странными и тѣ, которые изъ Квитницкаго во что бы то ни стало хотятъ сдѣлать полубога, и готовы даже, того и гляди, ему дать обѣдъ и поднести адресъ, а такiе есть, ибо мы прежде всего русскiе, и никакъ не можемъ остановиться на той точкѣ, гдѣ кончается разумная средина и начинается преувеличенiе. Обвиненный можетъ заслуживать симпатiи общества, но вызывать восторга, полагаемъ, онъ даже самъ не желалъ бы.

На истекшей недѣлѣ, какъ мы слышали, было уже два засѣданiя главной коммиссiи по разсмотрѣнiю военной реформы. Не смотря на свою обширность и многосложность, проектъ общей военной повинности надо полагать пройдетъ черезъ общее собранiе государственнаго совѣта еще въ нынѣшнюю сессiю, а если не успѣетъ, то все же, поступивъ осенью на законодательное утвержденiе, войдетъ, какъ слышно, въ законную силу съ 1874 года. Всего ближе къ дѣлу этому стоятъ высшiе и низшiе слои государства: высшiе, то есть члены государственныхъ учрежденiй, занятыхъ этою реформою, а низшiе—то есть тѣ крестьяне, начиная съ 21 лѣтокъ, которые получили въ нынѣшнемъ году красные паспорты — въ огромномъ, небываломъ еще количествѣ, и ведущiе на счетъ этихъ красныхъ билетовъ нескончаемыя оживленныя бесѣды!

По вопросу о раскольникахъ, дѣло, какъ мы слышали, еще находится въ разсмотрѣнiи департамента государственнаго совѣта, гдѣ было пока еще лишь два засѣданiя, такъ что поступленiе его на разсмотрѣнiе общаго собранiя ожидается не ранѣе какъ черезъ мѣсяцъ.

Кстати о раскольникахъ: 25 февраля было новое собранiе петербургскаго отдѣла общества любителей духовнаго просвѣщенiя, гдѣ, въ присутствiи Е. И. В. Великаго Князя Константина Николаевича, профессоръ с.–петербургской духовной академiи И. Ѳ. Нильскiй, въ превосходно составленной рѣчи, длившейся около трехъ часовъ (онъ говорилъ въ два прiема съ перерывомъ минутъ въ 20) представилъ свои возраженiя на разсужденiе г. Филиппова «о нуждахъ единовѣрiя”, которое, какъ читатели помнятъ, было читано въ предыдущемъ засѣданiи общества, и о содержанiи котораго мы уже сообщали. Такъ какъ для обратныхъ возраженiй г. Филиппова не осталось времени (г. Нильскiй кончилъ рѣчь свою въ половинѣ двѣнадцатого), то рѣшено было отложить продолженiе пренiй до слѣдующаго собранiя.

Со стороны г. Филиппова была сдѣлана попытка сообщить диспуту, вмѣсто монологической формы, какую онъ принялъ, дiалогическую; но это сдѣлано было не совсѣмъ кстати и чуть было не испортило всего вечера. Къ счастью, завязавшiйся вслѣдствiе этого обмѣнъ возраженiй продолжался не долго.

Послѣ обычнаго перерыва засѣданiя, г. Нильскiй снова вступилъ въ исключительное обладанiе словомъ и его соперникъ до конца засѣданiя слушалъ его рѣчь, уже не возражая и не объясняясь, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда самъ г. Нильскiй вызывалъ его на это своими вопросами, на которые требовалъ тутъ же отвѣта.

Рѣчь г. Нильскаго была покрыта громкими рукоплесканiями. Въ высшей степени любопытно будетъ узнать; чтò на эти возраженiя, предложенныя однимъ изъ лучшихъ знатоковъ дѣла, скажетъ въ свою очередь нашъ почтенный сотрудникъ, который занимается вопросомъ о единовѣрiи и вообще старообрядствѣ отъ дней своей юности, и какъ намъ извѣстно, былъ, пока жилъ въ Москвѣ, постояннымъ участникомъ въ пренiяхъ съ раскольниками, происходившихъ въ ту пору около Кремлевскихъ соборовъ.

Во всякомъ случаѣ не можемъ не поздравить общество любителей духовнаго просвѣщенiя съ тѣмъ направленiемъ, которое принимаетъ его дѣятельность посреди Петербурга, столь чуждаго этому духовному просвѣщенiю, и отъ души желаемъ ему съ достойнымъ предмета успѣхомъ потрудиться надъ разработкою вопросовъ, касающихся жизни и положенiя нашей церкви, и послужить дѣлу оживленiя церковнаго сознанiя въ нашемъ обществѣ. Задача завидная, призванiе возвышенное: наше православiе есть главное и, можетъ быть, даже единственное право на всемiрное значенiе Россiи; наша церковь есть спасенiе обществъ, а мы вѣдь ея вовсе почти не знаемъ и до послѣдняго времени даже не хотѣли знать.

На сихъ дняхъ въ Петербургѣ было другаго рода собранiе, о которомъ слѣдуетъ упомянуть въ нашей лѣтописи, потому что оно, вопреки обычаю, не переступило за предѣлы тѣхъ неудержимыхъ восторговъ, о которыхъ мы упоминали въ послѣднемъ обозрѣнiи, а во вторыхъ и потому, что герой собранiя этого весьма почтенная и симпатичная личность. Собранiе это было ничто иное какъ обѣдъ съ сотнею гостей въ клубѣ художниковъ въ честь пятидесятилѣтняго юбилея ветерана драматической русской сцены — П. А. Каратыгина. На этомъ обѣдѣ присутствовали представители всѣхъ слоевъ петербургскаго общества, присутствовали представители всѣхъ образовъ мыслей, и даже игралъ роль вопросъ о нацiональности, ибо представитель нѣмецкой труппы г. Толлертъ очень остроумно замѣтилъ въ своемъ привѣтствiи, что юбиляръ на своемъ долгомъ вѣку съумѣлъ, между прочимъ, создать петербургскаго нѣмца. Не смотря на разнообразiе элементовъ, обѣдъ удался какъ рѣдко удаются у насъ обѣды: онъ былъ безусловно веселъ и безусловно приличенъ: никто не сказалъ П. А. Каратыгину въ порывѣ восторга: «ты генiй”, никто не сказалъ ему въ упрекъ: «ты не современенъ”: всѣ почтили въ немъ одинаково почтительно и одинаково радушно — человѣка и актера, съумѣвшаго въ теченiи пятидесяти лѣтъ служить искусству благородно и добросовѣстно и всѣми всегда и вездѣ быть уважаемымъ и любимымъ. Ни тогда когда братъ его былъ первымъ трагикомъ на русской сценѣ, ни прежде, ни послѣ, П. А. Каратыгинъ никому не подставлялъ ноги, никому не позавидовалъ, никому не сдѣлалъ зла умышленно, ни про кого изъ товарищей не сказалъ дурнаго слова; ѣдкость онъ приберегалъ развѣ на свои эпиграммы, изъ которыхъ нѣкоторыя весьма мѣтки и умны. Юбиляру были поднесены и адресы, и вѣнокъ, и чайный сервизъ, и множество тостовъ, на которые онъ отвѣчалъ весьма бойко и живо.

Рядъ собранiй с.–петербургскаго городскаго общества заключился въ минувшую среду 28 февраля выборомъ городскаго головы, и, какъ надо было ожидать, разрѣшился весьма просто: въ день собранiя всѣ предложенные къ балотированiю въ головы отказались, и балотировались — въ головы Н. И. Погребовъ, прежнiй городской голова, а въ кандидаты г. Глазуновъ; огромнымъ большинствомъ г. Погребовъ былъ избранъ, и всѣ 230 человѣкъ избирателей разошлись весьма довольные, ибо избранный ими голова давно уже съумѣлъ заслужить своими личными качествами, своею опытностью, и въ особенности своимъ тактомъ въ многоразличныхъ отношенiяхъ своей должности къ разнымъ учрежденiямъ и лицамъ, почтенное количество приверженцевъ и весьма искреннее къ себѣ уваженiе.

На дняхъ мы получили письмо отъ одного помѣщика съ вопросомъ: чтò дѣлается съ проектомъ положенiя о рабочихъ? На этотъ вопросъ мы уже разъ отвѣчали: объ немъ въ области законодательной ни слуха, ни духа; другими словами, въ государственный совѣтъ, какъ слышно, онъ еще не поступалъ, а находится въ разсмотрѣнiи отдѣльныхъ министерствъ. Вообще, какъ мы слышали, проектъ этотъ принадлежитъ къ категорiи вопросовъ не спѣшныхъ.

За то мы слышали о томъ, что въ скоромъ времени законодательному обсужденiю подлежать будетъ то именно, что мы въ настоящее время дѣлаемъ, пиша эти строки, т. е. вопросъ о сообщенiи газетами разныхъ извѣстiй и слуховъ изъ области внутренней высшей политики. Предметомъ и цѣлью обсужденiя и законоизданiя будетъ регулированiе тѣхъ предѣловъ, далѣе которыхъ газетамъ будетъ воспрещено сообщать въ видѣ слуховъ извѣстiя о тѣхъ или другихъ мѣрахъ въ сферѣ высшей администрацiи, также тѣхъ мѣръ, которыя удобно и возможно было бы принимать въ случаяхъ, когда извѣстные вопросы должны быть вовсе изъяты изъ области обсужденiя въ печати.

Въ послѣднемъ обозрѣнiи мы сообщали извѣстiе о прiѣздѣ коронованныхъ особъ. По достовѣрнымъ свѣдѣнiямъ нами дознано, что прiѣздъ Императора Вильгельма ожидается къ 15 апрѣля нашего стиля, и что остается онъ въ Россiи до начала мая; прiѣздъ же персидскаго шаха послѣдуетъ по отъѣздѣ императора Германiи изъ Петербурга, т. е. около 10 мая. Послѣднiй, какъ мы слышали, будетъ тоже помѣщенъ въ Зимнемъ дворцѣ; главные дары имъ приносимые въ Европу заключаются, какъ говорятъ, въ шаляхъ и изобилiи драгоцѣнныхъ камней, въ особенности рубиновъ. Говорятъ тоже, что петербургскiе нѣмцы, съ свойственной имъ аккуратностью и добросовѣстностью, уже теперь учредили оберъ–коммиссiи, просто коммиссiи и субъ–коммиссiи, чтобы выработать до послѣдней подробности церемонiалъ ихъ участiя въ прiемѣ императору Вильгельму; но признаемся, что Петербургъ съ своею публикою такъ старательно съумѣлъ опошлить всякiя прiемы и всякiя проводы, чему доказательствомъ послужили проводы пѣвицы г–жи Нильсонъ, что бѣднымъ нѣмцамъ придется очень усердно себѣ головы ломать, чтобы изобрѣсть какiя либо экстраординарныя овацiи и демонстрацiи.

Въ «Правительственномъ Вѣстникѣ” сегодня мы находимъ весьма интересныя данныя о дешевыхъ столовыхъ, учрежденныхъ покойною Великою Княгинею Еленою Павловною, которыми спѣшимъ подѣлиться съ читателями.

Изъ отчета о дѣятельности дешевыхъ столовыхъ, учрежденныхъ въ Бозѣ почившею Великою Княгинею Еленою Павловною и состоящихъ подъ покровительствомъ Ея Императорскаго Высочества Государыни Великой Княгини Екатерины Михайловны, съ 1–го октября 1872 г. по 1–е февраля 1873 г., между прочимъ, видно: по 1–й столовой (въ зданiи медико–хирургической академiи) въ теченiе отчетнаго времени отпущено полныхъ обѣдовъ 33,431 и отдѣльныхъ порцiй 44,241; по 2–й столовой (на углу Большаго Царскосельскаго проспекта и Клинскаго переулка) отпущено полныхъ обѣдовъ 22,179 и отдѣльныхъ порцiй 14,412. По первой столовой выручено 8,624 р. и по второй 5,199 р. За то же время по первой столовой израсходовано 10,162 р. и по второй 5,864 р. Слѣдовательно, превышенiе расхода надъ приходомъ составляетъ по 1–й столовой 1,538 р., а по 2–й 675 р.

Наконецъ, въ полученномъ нами сегодня № »Allgemeine Zeitung” мы находимъ весьма интересную статью г. Вюрстембергера о балтiйскихъ губернiяхъ и объ отношенiяхъ въ нихъ православнаго духовенства къ лютеранскому духовному начальству по поводу возвращенiя когда–то обращенныхъ въ православiе латышей въ лоно лютеранской церкви. Статья эта только первая: ожидается еще продолженiе; но съ г. Вюрстембергеромъ мы познакомили уже читателей въ прошломъ году: онъ изъ германскихъ нѣмцевъ, ѣздившiй по остзейскимъ провинцiямъ чтобы убѣдиться въ томъ на сколько лютеране угнетены православiемъ, и пришедшiй къ убѣжденiю, что если кто либо угнетенъ въ остзейскихъ провинцiяхъ, то это скорѣе русская церковь, чѣмъ лютеранская. Въ нынѣшней статьѣ интереснѣе всего поводъ, по которому Вюрстембергеръ ее пишетъ: въ одной корреспонденцiи изъ остзейскаго края онъ нашелъ извѣстiе о томъ, что въ виду перехода обратившихся въ православiе латышей обратно въ лютеранство, въ количествѣ отъ 15,000 человѣкъ до 30,000, нельзя не признать, что теперь господствуетъ въ Лифляндiи полная анархiя и безправiе. На это г. Вюрстембергеръ отвѣчаетъ, что напротивъ, въ виду именно этого факта, то есть возвращенiя 30,000 латышей къ лютеранству, нельзя не признать начало водворенiя порядка и правильной жизни въ Лифляндiи, причемъ для вящаго утѣшенiя мрачнаго корреспондента, изъ тайника своихъ свѣдѣнiй объ остзейскомъ краѣ онъ сообщаетъ, что всѣ жалобы православныхъ поповъ на эти переходы велѣно оставлять безъ послѣдствiй, а когда однажды св. синодъ–де получилъ оффицiальныя заявленiя о томъ, что усилiями пасторовъ тысячи православныхъ обращены вновь въ лютеранство, то онъ, будто, постановилъ дѣло оставить безъ послѣдствiй.

Спрашивается: чтó могъ сообщить отраднѣе для нѣмца г. Вюрстембергеръ!

_______

ДНЕВНИКЪ ПИСАТЕЛЯ.

VIII.

Полписьма ,,одного лица’’.

Ниже я помѣщаю письмо, или лучше сказать полписьма «одного лица" въ редакцiю «Гражданина"; все письмо напечатать было никакъ невозможно. Это все тоже «лицо", вотъ тотъ самый, который уже отличился разъ въ «Гражданинѣ" насчетъ «могилокъ". Признаюсь, печатаю единственно чтобы отъ него отвязаться. Редакцiя буквально задавлена его статьями. Во первыхъ, это «лицо" рѣшительно выступаетъ моимъ защитникомъ противъ литературныхъ «враговъ" моихъ. Онъ написалъ уже за меня и въ пользу мою три «антикритики", двѣ «замѣтки", три «случайныя замѣтки", одно «по поводу" и наконецъ «наставленiе кáкъ вести себя". Въ этомъ послѣднемъ полемическомъ сочиненiи своемъ, онъ, подъ видомъ наставленiя «врагамъ" моимъ, нападаетъ уже на меня самого и нападаетъ въ такомъ даже тонѣ, что я ничего подобнаго, по энергiи и ярости, не встрѣчалъ даже и у «враговъ" моихъ. Онъ хочетъ чтобы я это все напечаталъ! Я рѣшительно заявилъ ему, что, во первыхъ, «враговъ моихъ" никакихъ не имѣю, и что все это только тàкъ и призраки; во вторыхъ, что и время уже прошло, ибо весь этотъ гамъ журналистовъ, раздавшiйся съ появленiя перваго № »Гражданина" сего 1873 года съ такою неслыханною литературною яростью, безпардонностью и простодушiемъ прiемовъ атаки, теперь, недѣли двѣ, даже три тому назадъ, вдругъ и неизвѣстно почему прекратился, точно также какъ неизвѣстно почему и начался. Наконецъ, что если бы я и вздумалъ кому отвѣчать, то съумѣлъ бы это сдѣлать самъ, безъ его помощи.

Онъ разсердился и поссорясь со мною вышелъ. Я даже былъ радъ тому. Это человѣкъ болѣзненный... Онъ въ напечатанной у насъ еще прежде статьѣ уже сообщилъ, отчасти, нѣкоторыя черты изъ своей бiографiи: человѣкъ огорченный и ежедневно себя «огорчающiй". Но главное, меня пугаетъ эта непомѣрная сила «гражданской энергiи" сего сотрудника. Представьте, онъ съ первыхъ словъ заявилъ мнѣ, что не требуетъ ни малѣйшаго гонорарiя, а пишетъ единственно изъ «гражданскаго долга". Даже признался мнѣ, съ гордою, но вредящею себѣ откровенностью, что писалъ вовсе не для того чтобы защищать меня, а единственно чтобы провести при семъ случаѣ свои мысли, такъ какъ ихъ ни въ одной редакцiи не принимаютъ. Онъ просто за просто питалъ сладкую надежду отмежевать себѣ, хоть задаромъ, постоянный уголокъ въ нашемъ журналѣ чтобы имѣть возможность постоянно излагать свои мысли. Какiя же это мысли? Пишетъ онъ обо всемъ, отзывается на все, съ горечью, съ яростью, съ ядомъ и со «слезой умиленiя". «Девяносто процентовъ на ядъ и одинъ процентъ на слезу умиленiя!" объявляетъ онъ самъ въ одной своей рукописи. Начнется новый журналъ или новая газета, и онъ уже немедленно тутъ: поучаетъ и даетъ наставленiя. Это совершенная правда что, въ одну газету онъ отослалъ до сорока писемъ съ наставленiями, то есть кáкъ издавать, кáкъ вести себя, объ чемъ писать и на чтò обращать вниманiе. Въ нашей редакцiи накопилось его писемъ, въ два съ половиною мѣсяца, до двадцати осьми штукъ. Пишетъ онъ всегда за своею полною подписью, такъ что его вездѣ уже знаютъ, и мало того что тратитъ послѣднiя копѣйки на франкировку, но еще въ письма же вкладываетъ свѣжiя марки, предполагая, что добьется таки своего и затѣетъ гражданскую переписку съ редакцiями. Всего болѣе удивляетъ меня, что я никакъ не могъ, даже изъ двадцати восьми его писемъ, открыть какого онъ направленiя и чего собственно такъ добивается? Это какой–то сумбуръ... Рядомъ съ грубостью прiемовъ, съ цинизмомъ краснаго носа и «огорченнаго" запаха, изступленнаго слога и разорванныхъ сапоговъ, мелькаетъ какая то скрытая жажда нѣжности, чего то идеальнаго, вѣра въ красоту, Sehnsucht по чему то утраченному, и все это выходитъ какъ–то до крайности въ немъ отвратительно. И вообще онъ мнѣ надоѣлъ. Правда, онъ грубитъ открыто и денегъ за это не требуетъ, стало быть отчасти лицо благородное; но Богъ съ нимъ и съ его благородствомъ! Не далѣе какъ три дня послѣ нашей ссоры онъ явился опять, съ «послѣднею уже попыткой", и принесъ вотъ это «Письмо одного лица". Нечего дѣлать я взялъ и долженъ теперь напечатать.

Первую половину письма рѣшительно нельзя напечатать. Это — однѣ только личности и ругательства чуть не всѣмъ петербургскимъ и московскимъ изданiямъ, выходящiя изо всякой мѣрки. Ни одно изъ упрекаемыхъ имъ изданiй не возвышалось до такого цинизма въ ругательствахъ. И главное, самъ–то онъ ихъ ругаетъ единственно за цинизмъ и за дурной тонъ ихъ полемики. Я просто отрѣзалъ ножницами всю первую часть письма и возвратилъ ему. Заключительную же часть печатаю лишь потому, что тутъ, такъ сказать, тема общая: это нѣкое увѣщанiе какому–то воображаемому фельетонисту, — увѣщанiе даже пригодное для фельетонистовъ всѣхъ вѣковъ и народовъ, до того оно общее. Слогъ возвышенный, причемъ сила слога равняется лишь наивности изложенныхъ мыслей. Обращаясь съ увѣщанiемъ къ фельетонисту, онъ говоритъ ему ты, какъ въ одахъ стараго времени. Онъ ни за что не хотѣлъ чтобы я началъ съ точки и настоялъ на томъ чтобы печатанiе полуписьма его началось съ полуфразы, именно такъ какъ отрѣзалось ножницами: «пусть, дескать, увидятъ какъ меня исказили!" Онъ же отстоялъ и заглавiе: я хотѣлъ все–таки написать: «Письмо одного лица"; онъ непремѣнно потребовалъ чтобы озаглавлено было: «Полписьма одного лица".

Итакъ вотъ эти полписьма...

«Полписьма одного лица".

...и неужели въ словѣ «свинья" заключается столь магическiй и заманчивый смыслъ, что ты тотчасъ же и несомнѣнно принимаешь его на свой счетъ? Я давно уже сталъ замѣчать, что въ русской литературѣ это словцо постоянно имѣетъ нѣкоторый особенный и даже какъ бы мистическiй смыслъ. Даже дѣдушка Крыловъ, понимая это, употреблялъ съ особою любовью «свинью" въ своихъ апологахъ. Читающiй литераторъ, даже въ уединенiи и про себя, встрѣтившись съ словомъ симъ, немедленно вздрагиваетъ и тотчасъ же начинаетъ задумываться: «Не я–ли это? Не про меня ли написано?" Согласенъ, что словцо энергическое, но зачѣмъ же подразумѣвать непремѣнно себя и даже себя одного? Есть и другiе кромѣ тебя. Ужъ не имѣешь ли тайныхъ причинъ къ сему? Ибо чѣмъ иначе могу объяснить твою мнительность?*).

Второе, что замѣчу тебѣ, о другъ мой фельетонистъ, это то, что ты невоздерженъ въ планировкѣ своихъ фельетоновъ. Ты напихиваешь въ столбцы свои столько генераловъ, акцiонеровъ, князей, въ тебѣ и въ острыхъ словахъ твоихъ имѣющихъ нужду, что поневолѣ заключаю, читая, что за обилiемъ многихъ не имѣешь ни одного. Здѣсь ты присутствуешь на значительномъ засѣданiи совѣта и изрекаешь бонмо, свысока и небрежно, но тѣмъ бросаешь лучъ свѣта и совѣтъ немедленно и торопливо перемѣняется къ лучшему. Тамъ въ глаза осмѣялъ одного богатаго князя, за чтò онъ немедленно зоветъ тебя на обѣдъ, но ты проходишь мимо и гордо, но либерально отъ обѣда отказываешься. Тамъ заѣзжему милорду, въ интимномъ разговорѣ, въ салонѣ, въ шутку открываешь всю тайную подкладку Россiи: онъ, въ страхѣ и въ восхищенiи, тутъ же телеграфируетъ въ Лондонъ и на другой же день министерство Викторiи падаетъ. Тамъ, на Невскомъ, на прогулкѣ отъ двухъ до четырехъ, ты разрѣшаешь государственную задачу тремъ отставнымъ, но бѣгущимъ за тобою министрамъ; встрѣчаешь проигравшагося гвардейскаго ротмистра и бросаешь ему двѣсти рублей взаймы; съ нимъ ѣдешь къ Фифинѣ для благороднаго (будто бы?) негодованiя... Однимъ словомъ, ты тутъ, ты тамъ, ты вездѣ; ты разсыпанъ въ обществѣ, тебя рвутъ на расхватъ; глотаешь трюфели, ѣшь конфекты, разъѣзжаешь на извощикахъ, въ дружбѣ съ половыми у Палкина, — словомъ, безъ тебя ничего. Столь высокая обстановка твоя является наконецъ подозрительною. Тихiй читатель провинцiи сочтетъ тебя можетъ быть и вправду за обойденнаго наградой или по крайней мѣрѣ за отставнаго министра, желающаго вновь путемъ свободной, но оппозицiонной печати возвратить свою должность. Но опытный житель обѣихъ столицъ знаетъ иное: ибо знаетъ онъ, что ты не болѣе, какъ нанятой борзописецъ у антрепренера–издателя; ты нанятъ и обязанъ его защищать. Онъ же (но никто другой) натравливаетъ тебя на кого ему вздумается.

Итакъ, весь этотъ гнѣвъ и азартъ въ тебѣ, весь этотъ лай твой, — все это лишь наемное и натравленное чужою рукой. И добро бы ты самъ за себя стоялъ! Напротивъ, чему всего болѣе удивляюсь въ тебѣ — это тому, что ты, наконецъ, горячишься дѣйствительно, принимаешь къ сердцу какъ будто въ самомъ дѣлѣ свое, ругаешься съ фельетонистомъ–соперникомъ какъ бы изъ–за какой–то любимой идеи, изъ–за дорогаго тебѣ убѣжденiя. Между тѣмъ, знаешь самъ, что своихъ идей не имѣешь, а убѣжденiй и подавно. Или можетъ быть, вслѣдствiе многолѣтней горячки и упоенiя смраднымъ успѣхомъ своимъ, ты возмечталъ, наконецъ, что у тебя есть идея, что и ты способенъ имѣть убѣжденiе? Если такъ, то какъ же расчитываешь послѣ сего на мое уваженiе?

Нѣкогда ты былъ честнымъ и благообразнымъ юношей... О, вспомни у Пушкина, если не ошибаюсь съ персидскаго: почтенный старецъ говоритъ рвущемуся сразиться юношѣ:

Я боюсь среди сраженiй

Ты утратишь навсегда

Скромность робкую движенiй,

Прелесть нѣги и стыда.

Увы, ты все это и давно уже навсегда утратилъ! Смотри самъ, какъ ты споришь съ фельетоннымъ врагомъ твоимъ и пойми до чего вы, наконецъ, доругались! Ибо вовсе вы уже не такъ подлы, какъ другъ друга рисуете. Вспомни, что въ дѣтскомъ возрастѣ дѣти дерутся наиболѣе потому, что не научились еще разумно излагать свои мысли. Ты же, сѣдое дитя, за неимѣнiемъ мыслей, бранишься всѣми словами разомъ, — худой прiемъ! Именно за неимѣнiемъ убѣжденiй и настоящей учености, ты стараешься болѣе вникнуть въ частную жизнь своего соперника; съ жадностью узнаешь проступки его, искажаешь ихъ и предаешь ихъ благодѣтельной гласности. Не жалѣешь жены и дѣтей его. Предполагая другъ друга умершими, пишете каждый и обоюдно одинъ другому, въ видѣ пашквиля, по надгробному слову. Скажи же, кто повѣритъ тебѣ наконецъ? Читая фельетонъ твой, обрызганный слюной и чернилами, я невольно наклоненъ подумать, что ты неправъ, что въ фельетонѣ твоемъ особый и секретный смыслъ, что вы вѣрно гдѣ нибудь подрались на дачѣ и не можете позабыть сего. Невольно заключаю въ пользу твоего соперника и эффектъ твой манкированъ. А къ тому ли стремился ты?

И какая дѣтская неумѣлость въ тебѣ! Обругавъ соперника, ты заключаешь свой фельетонъ словами: «Вижу васъ, господинъ NN, какъ вы, прочитавъ эти строки, бѣгаете внѣ себя по комнатѣ, рвете ваши волосы, кричите на вбѣжавшую въ испугѣ жену свою, гоните прочь дѣтей и, скрежеща зубами, колотите въ стѣну кулакомъ отъ безсильнаго бѣшенства"...

Другъ мой, простодушный, но изступленный страдалецъ своего фиктивнаго, напускнаго въ пользу антрепренера бѣшенства, о другъ мой фельетонистъ! Скажи: прочитавъ въ твоемъ фельетонѣ подобныя строки будто бы о твоемъ соперникѣ, неужели я не догадаюсь, что это ты, ты самъ, а не соперникъ твой, бѣгаешь по своей комнатѣ, рвешь свои волосы, бьешь вбѣжавшаго въ испугѣ лакея, если онъ есть у тебя и съ 19 февраля еще не утратилъ первобытной невинности; съ визгомъ и скрежетомъ кидаешься ты на стѣну и отбиваешь въ кровь кулаки свои! Ибо кто повѣритъ, что можно послать такiя строки сопернику не отбивъ въ кровь своихъ собственныхъ кулаковъ предварительно? Такимъ образомъ, самъ выдаешь себя.

Очнись же и прiобрѣти стыдъ. Прiобрѣтя стыдъ, прiобрѣтешь и умѣнье писать фельетоны, — вотъ выгода.

Представлю тебѣ аллегорiю. Ты вдругъ публикуешь въ афишкѣ, что на будущей недѣлѣ въ четвергъ или въ пятницу (словомъ, представь себѣ день, въ который пишешь свои фельетоны) въ театрѣ Берга или въ особо устроенномъ для того помѣщенiи, будешь показывать себя нагишомъ и даже въ совершенной подробности. Вѣрю, что найдутся любители; такiя зрѣлища особенно привлекаютъ современное общество. Вѣрю, что съѣдутся и даже во множествѣ, но для того ли, чтобы уважать тебя? А если такъ, то въ чемъ же твое торжество?

Теперь разсуди если можешь: не то ли самое изображаютъ твои фельетоны? Не выходишь ли каждую недѣлю, въ такой–то именно день, нагишомъ и со всѣми подробностями передъ публику? И для чего, для кого ты стараешься?

Тутъ смѣшнѣе всего, что вся публика знаетъ весь секретъ войны вашей, знаетъ и знать не хочетъ, проходитъ мимо васъ равнодушно; вы же рветесь изъ себя и думаете, что всѣ берутъ въ васъ участiе. Человѣкъ простодушный! Публикѣ слишкомъ извѣстно, что антрепренеръ столичной газеты, когда, по примѣру его, основалась другая газета, въ испугѣ сказалъ себѣ, схватясь за карманъ: «Эта новооснованная негодница можетъ лишить меня двухъ или двухъ съ половиною тысячъ подписчиковъ. Найму же кудлашку и натравлю на соперницу". Кудлашка — вѣдь это ты!

Антрепренеръ тобою доволенъ; онъ гладитъ свои бакенбарды и, послѣ завтрака, съ улыбкою думаетъ: «Какъ я однако же натравилъ его! «

Помнишь–ли ты Антропку въ Тургеневѣ? Сiя вещь любимаго писателя публики — по истинѣ генiальная. Антропка есть провинцiальный мальчишка или вѣрнѣе братъ другаго провинцiальнаго мальчишки, и уже Антропки, (а первый положимъ Нефедъ), скрывшагося изъ избы въ темную лѣтнюю ночь, по поводу сдѣланной шалости. Строгiй отецъ послалъ старшаго мальчика привести нашалившаго братишку домой. И вотъ надъ обрывомъ оврага раздаются раздирательные вопли:

— Антропка! Антропка!

Долго не откликается виноватый шалунъ, но наконецъ «какъ бы съ того свѣта" раздается дрожащiй и робкiй голосенокъ его, съ другой стороны оврага.

— Чиво–о?

— А тебя тятенька выси–ичь хочи–итъ! съ злобною и торопливою радостью подхватываетъ старшiй братишка.

Голосъ «съ того свѣта" разумѣется затихаетъ. Но вотъ съ надрывомъ и съ безсильнымъ, самоскребущимъ озлобленiемъ все еще слышатся въ темную ночь безконечные, но безсильные вопли:

— Антропка–а! Антропка–а–а!

Сей генiальный возгласъ къ Антропкѣ и — чтò главное — безсильный, но злобный надрывъ его, можетъ повториться не только среди провинцiальныхъ мальчишекъ, но и между взрослыми, дошедшими до почтенныхъ сѣдинъ, членами современнаго, но взволнованнаго реформами общества. И не напоминаетъ–ли тебѣ хотя бы что либо сихъ Антропокъ въ столицѣ? Ибо между сими двумя антрепренерами столичныхъ изданiй не замѣчаешь ли нѣчто антропочное? Ты и соперникъ твой — не высланы–ли вы оба своими хозяевами для отысканiя Антропокъ? Антропки — не тѣ–ли это изъ предполагаемыхъ вами новыхъ подписчиковъ, которые могли–бы повѣрить вашей невинности? Вы знаете оба, что вся ваша ярость, весь надрывъ и старанiя ваши останутся втунѣ, что не отзовется Антропка, что не отобьете вы другъ у друга ни одного подписчика, что у каждаго будетъ довольно и безъ того; но вы уже такъ въѣлись въ игру сiю и такъ нравится вамъ этотъ скребущiй сердца ваши до крови фельетонный безсильный надрывъ, что вы уже не можете удержаться! И вотъ, еженедѣльно и въ извѣстные дни, среди темной ночи объявшей нашу литературу, съ надрывомъ и съ яростью раздается: Антропка–а! Антропка–а! И мы это слушаемъ.

Позволю себѣ и еще аллегорiю.

Представь, что тебя пригласили въ порядочное общество; ибо предполагаю, что ѣздишь и ты въ порядочные круги общества. Ты прибылъ на званую вечеринку къ статскому даже совѣтнику, въ день его именинъ. Гости уже заранѣе предувѣдомлены хозяиномъ о твоемъ остроумiи. Ты входишь съ приличiемъ, одѣтъ хорошо, расшаркиваешься съ хозяйкою и говоришь ей любезности. Съ удовольствiемъ ощущаешь, что на тебя смотрятъ и готовишься отличиться. И вдругъ, о ужасъ! замѣчаешь въ углу залы литературнаго твоего соперника, прибывшаго раньше тебя и котораго даже и знакомымъ въ семъ мѣстѣ не предполагалъ до послѣдней минуты. Ты измѣнился въ лицѣ; но хозяинъ, относя сiе къ минутному твоему нездоровью, спѣшитъ, по наивности, познакомить тебя съ литературнымъ врагомъ твоимъ. Вы мычите и тотчасъ же повертываетесь другъ къ другу спинами. Хозяинъ въ смущенiи, но ободряется, полагая, что это лишь новый литературный прiемъ, неизвѣстный ему за дѣлами службы. Между тѣмъ спѣшатъ картами, и хозяйка приглашаетъ тебя въ ералашъ, съ свойственною ей любезностiю. Чтобъ избавиться отъ соперника, ты берешь карту съ радостiю; новый ужасъ: оказывается, что вы за однимъ столомъ. Отказаться уже нельзя, ибо причиною тому обѣ развязныя и любезныя свѣтскiя дамы, ваши партнерки. Обѣ садятся спѣша, а кругомъ нихъ нѣсколько родственницъ и знакомыхъ и всѣ жаждутъ слушать двухъ литераторовъ, всѣ смотрятъ на ваши рты, всѣ ловятъ ваше первое слово, не спуская съ васъ глазъ своихъ. Соперникъ твой обращается къ дамѣ съ спокойствiемъ и говоритъ ей: «Кажется, сдача за вами, сударыня". Всѣ улыбаются, всѣ переглядываются, остроумное слово получаетъ успѣхъ и сердце твое сжимается завистью. Но слѣдуетъ сдача. Открываешь свои карты: тройки, двойки, шестерки и самая старшая — валетъ. Ты скрежещешь зубами, а соперникъ твой улыбается. Къ нему пришли карты и онъ съ гордостью объявляетъ коронку. Взоръ твой тускнѣетъ. Схватываешь бронзовый вѣскiй фамильный подсвѣчникъ, которымъ гордится хозяинъ, хранящiйся весь годъ у хозяйки въ шкафу и выставляемый на видъ лишь единственно въ дни ангеловъ — схватываешь и стремительно пускаешь его въ лобъ своему сопернику. Крикъ и недоумѣнiе! Всѣ вскакиваютъ, но вы уже бросились и съ пѣной ярости вцѣпились другъ другу въ волосы*). Ибо судя по твоему нетерпѣнiю въ литературѣ и неумѣнiю сдержать себя имѣю право заключить и о нетерпѣнiи твоемъ въ частныхъ обществахъ. Партнерка твоя, молодая дама, ожидавшая отъ тебя столько остроумiя, съ крикомъ спасается подъ крыло своего супруга, значительнаго инженеръ–подполковника. Тотъ, указывая на васъ, обоихъ, крутящихся за волосы, говоритъ ей: «Я предварялъ тебя, миленькая, чего можно ожидать отъ современной беллетристики"! Но васъ уже стащили вонъ съ лѣстницы и выпихнули на улицу. Именинникъ хозяинъ, чувствуя вину свою передъ созваннымъ обществомъ, проситъ у всѣхъ извиненiя, рекомендуя забыть о русской литературѣ и продолжать ералашъ. Ты же лишилъ себя свѣтскаго вечера, прiятныхъ, хотя и невинныхъ минутъ съ петербургскою дамой и ужина. Но вамъ обоимъ не до того: вы схватываете по легковому извощику и несетесь по зловоннымъ петербургскимъ улицамъ каждый въ квартиру свою, чтобы тотчасъ же сѣсть за фельетонъ. Ты погоняешь извощика, мимоходомъ завидуя его невинности, но уже обдумываешь статью свою. Ты прилетѣлъ, схватываешь перо свое и разсказываешь точь въ точь и въ малѣйшей подробности все чтó случилось съ тобой у совѣтника!

Ты обличаешь именинника, ты обличаешь жену его, угощенiе ихъ, возстаешь противъ обычая именинъ, противъ инженеръ–подполковника, противъ дамы своей партнерки и наконецъ–то добираешься до соперника. О, тутъ уже все до послѣдней подробности, по извѣстной нынѣшней общей манерѣ вашей выставлять подноготную. Ты разсказываешь какъ онъ билъ тебя и какъ ты его билъ, обѣщаешь что будешь бить и какъ онъ обѣщался бить. Ты хочешь приложить къ статьѣ своей пачку вырванныхъ у него волосъ. Но вотъ уже утро... Ты бѣгаешь по комнатѣ и ждешь редакцiоннаго часа. Являешься къ редактору и вдругъ тотъ, съ спокойнымъ видомъ, объявляетъ тебѣ, что еще наканунѣ, примирился съ антрепренеромъ–соперникомъ, прекратившимъ изданiе и сдавшимъ ему подписчиковъ, самъ же запилъ съ нимъ миръ у Дюссота бутылкой шампанскаго. Затѣмъ благодаритъ тебя за услуги и объявляетъ, что ты ему больше не нуженъ. Скажи, каково положенiе твое!

Всего болѣе не люблю я послѣднихъ дней масляницы, когда черный народъ допивается до послѣдней степени своего безобразiя. Отупѣлыя рожи пьяницъ, въ рваныхъ халатахъ и сюртучишкахъ, толпятся у кабаковъ. Вотъ двое остановились на улицѣ: одинъ увѣряетъ, что онъ генералъ, а другой ему: врешь! Тотъ бѣсится и ругается, а этотъ: вр–решь! Тотъ еще пуще, а этотъ все тоже: вр–решь! и такъ далѣе, до двухсотъ даже разъ! Оба именно находятъ красоту въ безсильномъ и въ безконечномъ повторенiи одного и того же слова, такъ сказать погрязая въ услажденiи безсилiемъ своего униженiя.

Читая фельетоны твои, невольно воображаю себѣ слишкомъ уже долго продолжающуюся въ литературѣ нашей какую–то безконечную, пьяную, безтолковую масляницу. Ибо не тоже ли и у васъ какъ и у этихъ двухъ остановившихся у перекрестка безтолковыхъ, пьяныхъ халатниковъ? Не увѣряетъ–ли твой соперникъ въ каждомъ фельетонѣ своемъ, что онъ генералъ, и не отвѣчаешь–ли ты ему какъ халатникъ на перекресткѣ: «Вр–решь!" И все это такое безконечное число разъ, безъ малѣйшаго даже предчувствiя какъ все это наконецъ надоѣло. Воображаю васъ именно какъ на масляницѣ, обезумѣвшихъ и упившихся, въ послѣднiй (прощеный!) день; воображаю какъ вы валяетесь каждый передъ окнами своей редакцiи и копошась въ грязномъ, столичномъ, буромъ снѣгу, кричите изо всей мочи, другъ на друга, сиплыми голосами:

— Караулъ! кар–раулъ! кар–раулъ!

Но молчу и поспѣшаю мимо...

Молчаливый наблюдатель.

NВ. «Молчаливый наблюдатель" — это псевдонимъ «Одного лица"; я забылъ о томъ предувѣдомить.

Ѳ. Достоевскiй.

________

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Вико говорилъ: ничто не ново подъ луною, перемѣняются образы явленiй; но суть ихъ остается постоянно одна и таже. Такимъ образомъ въ исторiи встрѣчаются одни лишь повторенiя.

И дѣйствительно, безпристрастному наблюдателю нельзя не согласиться, что это такъ, что это — истина неопровержимая.

Для доказательства возьмемъ, напримѣръ, хоть явленiе такого рода:

Всякое большое государство, окрѣпнувъ и почувствовавъ свои силы, стремится къ распространенiю своего моральнаго влiянiя на ближнiе и дальнiе народы и къ расширенiю своихъ территорiальныхъ владѣнiй. Такъ было во всѣ времена. Въ древности такъ дѣйствовалъ Римъ, въ среднiе вѣка Германская Имперiя, въ новѣйшiя времена Францiя при Наполеонахъ. Но, говорятъ, опытъ Наполеона I и доказалъ, что отнынѣ уже мiродержавство немыслимо, и что всякое государство, какъ ни будь оно сильно, должно довольствоваться только своимъ и строго уважать права своихъ сосѣдей, какъ бы тѣ ни были слабы и ничтожны. А теперь Соединенные Штаты, едва вышедши крѣпкими изъ отчаянной междоусобной войны, почувствовали свою силу и думаютъ уже подобрать къ своимъ рукамъ всю Америку. Они очень подбираются къ Канадѣ, и сенъ–хуанскiй вопросъ, улаженный посредничествомъ Вильгельма прусскаго, оставилъ только на нѣсколько лѣтъ эту область во владѣнiи англичанъ. Но ея присоединенiю къ Соединеннымъ Штатамъ должно предшествовать присоединенiе Кубы, о чемъ уже и были переговоры не разъ у генерала Гранта, прямые и косвенные, съ испанскимъ правительствомъ, да присоединенiе и всей группы Антильскихъ острововъ. Вступая въ исправленiе президентской должности на новое четырехлѣтiе, генералъ Грантъ, въ посланiи своемъ, адресованномъ имъ по этому случаю къ конгрессу, выражаетъ сожалѣнiе, что конгрессъ «не согласился на присоединенiе всего острова Сенъ–Доминго къ Соединеннымъ Штатамъ, присоединенiе, по словамъ его, столь желанное и совмѣстное съ интересами обѣихъ странъ."

Впрочемъ, это присоединено de facto уже осуществилось на половину. На островѣ Сенъ–Доминго одна главнѣйшая бухта — Самана — уступлена подъ морскую станцiю одной сѣверо–американской компанiи, получившей отъ своего правительства огромныя привиллегiи, вслѣдствiе которыхъ она теперь будетъ пользоваться на водахъ и прибрежьяхъ Антильскихъ правами независимаго государства — status in statu. Кромѣ того, правительство Сандвичевыхъ острововъ уступаетъ Соединеннымъ Штатамъ также подъ морскую станцiю — бухту Гонлулу. Правительство Соединенныхъ Штатовъ думало прiобрѣсти себѣ такую же морскую станцiю — или даже нѣсколько такихъ — и въ Европѣ, преимущественно въ Средиземномъ морѣ. Въ послѣднiй разъ, въ 1867 году, оно едва было не успѣло въ этомъ, совсѣмъ уже сторговавши у греческаго правительства (бывшаго тогда въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ по случаю критскаго возстанiя), одинъ изъ маленькихъ острововъ Архипелага. Только энергическое противудѣйствiе, выказанное тогда со стороны Францiи, помѣшало совершиться окончательно этому торгу. Дѣйствительно, если бы онъ состоялся, то постоянное присутствiе американскаго флота доставило бы Соединеннымъ Штатамъ влiянiе и на дѣла Европы. Теперь покуда еще оно угрожаетъ одной Америкѣ, въ отношенiи которой генералъ Грантъ и не скрываетъ же своихъ намѣренiй, ясно говоря въ посланiи 1–го марта, что «онъ вовсе не раздѣляетъ столь многимъ свойственной боязни, будто бы государства ослабляются и падаютъ черезъ свое увеличенiе". Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ заявляетъ, «что будетъ вносить цивилизацiю къ индѣйцамъ и другимъ племенамъ; если же они не примутъ ея добровольно, то онъ будетъ воевать съ ними до совершеннаго ихъ истребленiя".

И такъ гегемонiя Соединенныхъ Штатовъ въ Новомъ Свѣтѣ уже объявлена; конечно, не далеко то время, когда она перейдетъ изъ намѣренiя въ совершившiйся фактъ!

__

Замечено въ исторiи, что народы, пользующiеся государственными успѣхами и побѣдами, становятся горды и надменны въ обращенiи съ другими, а вожди и правители ихъ любятъ выражать эту гордость оффицiальнымъ языкомъ; такъ было всегда во всѣ времена, и чтобы не ходить за безчисленными примѣрами далеко, стоитъ только припомнить французовъ, при Наполеонахъ (I и III). Посланiе генерала Гранта представляетъ и въ этомъ родѣ подтверждающiй старую истину образецъ. Упоенный славой своей республики, снова избранный президентъ говоритъ: «Я имѣю твердое убѣжденiе, что образованный мiръ тянетъ къ республикѣ: наша великая республика предназначена служить путеводною звездою для другихъ".

__

Генералъ Грантъ, отступая традицiонной практичности, также испестрилъ свое посланiе туманными фразами о цивилизацiи. Затѣмъ вдается въ умозрительную политику, и наконецъ, переходя оттуда въ область чистѣйшей утопiи, кончаетъ свое посланiе заявленiемъ вѣрованiя, что «Богъ готовитъ мiру удѣлъ — сдѣлаться одною нацiею, говорящею однимъ языкомъ и неимѣющею надобности ни въ какихъ войскахъ — ни въ морскихъ, ни въ сухопутныхъ." Не подразумѣвается ли тутъ и еще одна перспектива, т. е., что все человѣчество должно признать надъ собой, — для достиженiя вышерѣченныхъ благъ — гегемонiю Соединенныхъ Штатовъ?

Естъ наконецъ и еще одна историческая истина, — къ сожалѣнiю, нынѣ многими позабытая, но тѣмъ не менѣе часто напоминаемая безчисленными фактами, а именно: что съ расширенiемъ государственнаго могущества и съ прiобрѣтенiемъ военной славы, въ гражданахъ утрачивается духъ патрiархальной чистоты и честности нравовъ. Для доказательствъ этой истины тьма примѣровъ въ исторiи и въ томъ числѣ одинъ изъ такихъ примѣровъ представляютъ Соединенные Штаты. Въ этомъ отечествѣ Вашингтона и Франклина — нѣкогда столь знаменитомъ честностью своихъ гражданъ, нынѣ совершаются такiя безчестныя дѣла, передъ которыми изображенное Гоголемъ и Щедринымъ русское взяточничество — становится блѣдно и ничтожно. Не далѣе, какъ полтора года тому назадъ, почти весь нью–iоркскiй муниципалитетъ уличенъ былъ въ покражѣ городскихъ суммъ на нѣсколько миллiоновъ долларовъ. А нынѣ нѣсколько членовъ конгресса, и въ томъ числѣ одинъ вице–президентъ, изобличены въ прiнятiи отъ учредителей даромъ на важныя суммы акцiй одной желѣзной дороги, которой они за это обѣщали выхлопотать выгодныя условiя отъ правительства. Не даромъ одинъ изъ иностранныхъ дипломатовъ, представлявшiй въ Соединенныхъ Штатахъ одну изъ великихъ европейскихъ державъ, недавно поссорился съ мѣстными властями и долженъ былъ оставить свой постъ, изъ за того, что онъ въ какомъ–то публичномъ собранiи выразился, что «весь конгрессъ купить можно". Опять, какъ не припомнить тутъ одну старую, но дышащую вѣчно живымъ смысломъ пословицу: «правда глаза колетъ".

А въ Пруссiи, богатой, счастливой и могучей Пруссiи, какiе громадные размѣры взяточничества и подкуповъ раскрыло недавно поднятое дѣло о концессiяхъ желѣзныхъ дорогъ, и сколько громкихъ именъ оказалось съ ними связанныхъ...

Но мы въ Европѣ. Здѣсь за послѣднiя двѣ недѣли сколько новыхъ, крупныхъ событiй!

Въ Испанiи только что родившаяся республика продолжаетъ невѣдать чѣмъ ей быть и кàкъ ей быть: красною или бѣлою, демократическою, консервативною, или просто республикою анархiи. Нацiональное собранiе пока держится, министръ иностранныхъ дѣлъ разослалъ всѣмъ государствамъ Европы ноту, удостовѣряющую о порядкѣ въ Испанiи, но никто въ эту ноту не вѣритъ, и ни одно государство не рѣшается признать Испанiю республикою совершеннолѣтнею.

Возлѣ, въ республикѣ французской, Тьеръ, опираясь, на огромное большинство собранiя, собираетъ лавры своей побѣды. Проектъ коммиссiи тридцати, установляющiй основы политической программы республиканскаго правительства и отношенiя вcѣхъ представителей власти къ президенту республики, — одобренъ палатою, въ томъ видѣ, въ какомъ желалъ его видѣть Тьеръ. Знаменитая оппозицiя орлеанистовъ и бурбонистовъ вó время поняла, что борьба противъ Тьера есть борьба противъ цѣлой Францiи, и держала себя въ послѣднее время съ бóльшимъ тактомъ и большею умѣренностью чѣмъ прежде.

Въ Англiи пало либеральное министерство Гладстона — и пало вслѣдствiе того, что билль о реформѣ университета въ Ирландiи, надъ которымъ Гладстонъ трудился съ особеннымъ усердiемъ и особенною увѣренностью въ успѣхѣ, отринутъ былъ большинствомъ палаты общинъ. По свѣдѣнiямъ, которыя объ этомъ вопросѣ имѣются, видно что билль Гладстона имѣлъ цѣлью сосредоточить все высшее образованiе въ Ирландiи, доселѣ раздѣленное по вѣроисповѣданiямъ между нѣсколькими университетами и колледжами въ одномъ центральномъ ирландскомъ королевскомъ университетѣ, — для всѣхъ вѣроисповѣданiй безразлично, устранивъ зависимость университета отъ духовенства и подчинивъ его главнымъ образомъ и непосредственно правительству.

Но судя по отличительнымъ чертамъ этого билля, надо полагать, что Гладстону неудалось удовлетворить ни одной партiи этимъ проектомъ: напротивъ, онъ вооружилъ противъ себя столько же католиковъ, сколько протестантовъ, столько же либераловъ, сколько консерваторовъ, и вотъ въ палатѣ общинъ большинство голосовъ высказывается противъ билля, не только въ первоначальномъ его видѣ, но даже послѣ уступокъ, предложенныхъ Гладстономъ.

Послѣднiя извѣстiя рисуютъ положенiе дѣлъ въ Англiи вслѣдствiе этого весьма натянутымъ. Министерство Гладстона подало въ отставку. Королева призываетъ тори къ составленiю кабинета въ лицѣ Д'Израели. Онъ отказывается послѣ неудавшейся попытки сформировать кабинетъ съ другомъ своимъ графомъ Дерби.

Теперь газеты возвѣщаютъ о предложенiи сдѣланномъ графу Дерби непосредственно составить министерство, и полагаютъ, что если и эта попытка не удастся, Гладстонъ будетъ снова призванъ въ премьеры.

________

ОБЛАСТНОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

Мы были правы, когда не повѣрили на слово неизвѣстному обвинителю пермскаго земства, взвалившему на земскихъ дѣятелей всю вину въ неисправномъ состоянiи мѣстныхъ дорогъ, и особенно сибирскаго тракта. Мы сказали тогда, (областн. обозр. № 33 прошлаго года), что за ревностью о пермскихъ дорогахъ едва ли не скрывается ревнивое подсматриванье за немилымъ человѣчкомъ. Такъ, повидимому, случилось и на самомъ дѣлѣ. На дняхъ появился въ печати отвѣтъ предсѣдателя пермской земской управы, проливающiй довольно печальный свѣтъ на всю исторiю. Оказывается, что неизвѣстнымъ, для всѣхъ на мѣстѣ однако хорошо знакомымъ, обвинителемъ руководятъ прежде всего своекорыстные расчеты. Именно — время, выбранное для обвиненiя земства въ поголовномъ неумѣньи вести хозяйственныя дѣла губернiи, какъ разъ совпало съ начавшимися въ земствѣ толками о передачѣ на слѣдующее шестилѣтiе содержанiя вольныхъ почтъ въ непосредственное завѣдыванiе земства, что угрожаетъ нынѣшнему почт–содержателю потерею до 1,200.000 рублей чистаго барыша (?). Такъ что, въ сущности, борьба идетъ не о дорогахъ, но о правѣ извлеченiя доходовъ изъ дорогъ — дурныхъ ли, хорошихъ ли — вопросъ второстепенный. Этого указанiя для насъ довольно, чтобы еще разъ выставить на видъ, какъ несообразно изъ того или другаго частнаго факта, недостаточно яснаго, извлекать огульное обвиненiе противъ земскаго самоуправленiя. Слѣдуетъ сказать, что многiе, даже весьма почтенные люди заражены въ этомъ случаѣ неисправимою слабостью методики мышленiя. Въ одномъ земскомъ собранiи такой почтенный мыслитель видѣлъ, напримѣръ, трехъ фразеровъ, краснобайствующихъ два часа объ истинахъ, не требующихъ доказательствъ: выводъ — земство наше состоитъ изъ тертыхъ фразеровъ. Въ одномъ уѣздѣ до земства было 20 школъ, при земствѣ осталось только 10, выводъ — въ дѣлѣ народнаго образованiя земство ровно ничего не смыслитъ. Такими–то поспѣшными выводами, такими тощими ссылками на «практику опыта жизни", какъ непроницаемою бронею, прикрывается недовѣрiе къ свободѣ и жизненности земскаго самоуправленiя, и затѣмъ уже само очевидное добро представляется только случайностью, — всякiй же недостатокъ, промахъ или даже злоупотребленiе кажутся проявленiемъ истинной природы учрежденiя въ данныхъ политическихъ, историческихъ, экономическихъ и вообще нацiональныхъ условiяхъ Мы, впрочемъ, соблюдая справедливость, не перейдемъ мѣры въ самой защитѣ, ибо не годится и то защищать, что дѣйствительно плохо. Такъ изъ самаго отвѣта предсѣдателя пермской губернской управы чтó между прочимъ видно? То, что сибирскiй трактъ, дѣйствительно, въ плачевномъ находится состоянiи. Оказывается, что въ теченiе двухъ лѣтъ, какъ онъ принятъ въ земское вѣдѣнiе, исправить его сперва помѣшали осень и зима, — а потомъ проливные дожди, а потомъ ужь въ три мѣсяца всего–де исправить нельзя; а потомъ «если–де въ чемъ и можно упрекнуть земство, то лишь въ недостаткѣ техниковъ (малая вещь!?) и въ томъ что уѣздныя земства увлеклись ложною увѣренностью, будто дорожное полотно легко исправить, не прибѣгая къ помощи спецiалистовъ по этой части", — а потомъ виноваты вообще уѣздныя земства, а не губернская управа, на которую до настоящаго года губернское собранiе не возлагало никакихъ порученiй, касающихся исправленiя сибирскаго тракта. И такъ далѣе — все чувствуется какъ бы желанiе найти кого нибудь, на кого можно было бы свалить вину. Для насъ же, въ сущности, все равно: губернская ли управа виновата или уѣздная, или губернское собранiе, которое только въ самое послѣднее время высказало намѣренiе принять содержанiе сибирскаго тракта на губернскiй сборъ. Важно то, что въ этомъ такъ или иначе виноваты мѣстныя земскiя учрежденiя, изъ которыхъ напримѣръ пермская уѣздная управа прямо отвѣтила губернской, что она, съ утвержденiя уѣзднаго земскаго собранiя, не намѣрена исполнять никакихъ порученiй губернской управы по исправленiю тракта и считаетъ нужнымъ предварить ее объ этомъ. Нравственный кредитъ земства, въ сущности, нисколько не поднимется отъ того, что небрежно къ своему дѣлу или не довольно распорядительно не губернское, но уѣздное земство, и уже не наше дѣло, то есть, не дѣло общества, разбирать здѣсь правыхъ и виноватыхъ, когда мы прямо имѣемъ ст. 66 пол. о зем. учр., гласящую, что губернскiя земскiя собранiя могутъ издавать обязательныя для мѣстныхъ земскихъ учрежденiй той же губернiи постановленiя, уѣздныя же земскiя собранiя — давать съ своей стороны инструкцiи управамъ своихъ уѣздовъ, равно какъ подчиненнымъ имъ лицамъ собственно о способѣ исполненiя постановленiя губернскихъ собранiй. Пpoтивополагать въ этомъ случаѣ губернское земство уѣзднымъ, хотя по буквѣ земскихъ учрежденiй было бы можно, — однако въ сущности никакъ не должно, — ибо гласные губернскаго земскаго собранiя выборные тѣхъ же уѣздныхъ земскихъ собранiй, и слѣдовательно, между обѣими формами земскаго самоуправленiя не можетъ и не должно быть такаго раздѣленiя, какое, напримѣръ, очень было–бы возможно, если бы губернское земское собранiе выходило изъ прямыхъ выборовъ. Земскiе интересы всей губернiи солидарны и, какъ разъяснено было нѣсколько лѣтъ тому назадъ (1868) министерствомъ, въ силу этой «солидарности земскихъ интересовъ" весьма неудобно было бы даже предоставить земству одного уѣзда начинать въ судебномъ порядкѣ иски съ другаго земства. Слѣдовательно, не все–ли равно, кто виноватъ изъ мѣстныхъ земскихъ учрежденiй; честь, обязанность и кредитъ земства одинаково требуютъ, чтобы вся сила внутренняго и внѣшняго общеземскаго воздѣйствiя была устремлена къ отвращенiю злоупотребленiй или исправленiю недостатковъ, вмѣсто безплоднаго изысканiя, не виновата ли въ чемъ via major — неотвратимая сила природы, или не киваетъ ли Климъ на Петра?

Намъ это привело на память другой случай, давшiй нашимъ мыслителямъ вышеуказаннаго типа хорошiй поводъ поглумиться надъ толками народолюбцевъ о скорѣйшемъ распространенiи грамотности въ народѣ. Вы хотите дать народу школы, — а вотъ посмотрите, гнѣдинскiе крестьяне, броварской волости, остерскаго уѣзда постановили даже на сельскомъ сходѣ общественный приговоръ о томъ, что учителя имъ вовсе не нужно. «Земская школа, говорятъ гнѣдинскiе крестьяне, болѣе двухъ лѣтъ у насъ уже упразднена и ученики занимаются хозяйственными работами, и, по расчисленiю нашему, мы уже довольно знаемъ — и въ нашемъ селенiи нѣтъ состоятельныхъ хозяевъ, которые могли бы отдать своихъ дѣтей въ школу". Оказалось, что среди этихъ довольно знающихъ крестьянъ нашелся всего одинъ грамотный, чтобы за нихъ за всѣхъ подписаться. Ну, вотъ вамъ народъ, сторонящiйся отъ грамотности, — вотъ вамъ школы, насильно навязываемыя безграмотному народу! и т. д.; одна же петербургская газета прямо назвала этотъ приговоръ «по истинѣ постыднымъ для крестьянъ". Между тѣмъ, право, если только вдуматься, дѣло это весьма просто и никакихъ поводовъ къ огульному обвиненiю нашего крестьянства не даетъ, а въ гнѣдинскихъ крестьянахъ обнаруживаетъ не слѣпое ихъ упорство дѣлу просвѣщенiя, а совершенно сознательное отношенiе къ вопросу, имѣющему для нихъ прежде всего экономическое значенiе. Это уже не то, что слѣпое упорство. Пишущему эти строки одинъ весьма почтенный коммерсантъ изъ деревенскихъ буквально говорилъ: «не люблю я этого ученья, не надо никакихъ школъ, — не надо никого учить, — кто захочетъ и кому надо — самъ научится", и привелъ два, три примѣра самоучекъ. Вотъ это, если хотите, слѣпое упорство, но даже и оно не совсѣмъ слѣпо: «въ этихъ школахъ, говоритъ онъ, только портятъ мальцевъ". — Докажите же ему, что школа не портитъ, или по крайней мѣрѣ, что семья грязная, пьяная, суевѣрная, грубая, даже нерѣдко безнравственная болѣе портитъ, нежели школа, которая все же имѣетъ въ основанiи нравственный принципъ и цѣлью имѣетъ облагородить инстинкты и духъ человѣка, ибо школа, сознательно развращающая, во всѣ времена считалась явленiемъ чудовищнымъ и заслуживала наибольшей ненависти, къ какой способны современныя общества. Гнѣдинскiе же крестьяне разсуждаютъ иначе. У нихъ была школа, но земствомъ закрыта: слѣдовательно естественно спросить, почему же закрыта и не само ли земство признало школу ненужною? Затѣмъ — дѣти служатъ имъ работниками, а такихъ состоятельныхъ хозяевъ, которые въ дѣтской работѣ не нуждались бы и могли бы дѣтей посылать въ школу, въ ихъ селенiи нѣтъ. Очень ясно: крестьяне стоятъ на экономической точкѣ зрѣнiя; попробуемъ мы усвоить ее себѣ и какъ бы мы стали разсуждать? Представимъ себѣ, вотъ селенiе, подобное тому, о которыхъ мы прочли подробныя свѣдѣнiя въ церковно–приходской лѣтописи села Будина. Въ 1855 году страшный и градъ избилъ и изсѣкъ въ этомъ селенiи полевую траву и хлѣба; въ 1862 году буря разрушила много крестьянскихъ зданiй; въ 1864 год сибирская язва погубила множество лошадей и коровъ; въ 1865 году къ ней присоединилась чума на скотъ; въ 1866 и 1867 она продолжалась, — въ 1868 году она свирѣпствовала съ особенною силою, къ чему присоединились еще совершенное бездождiе и лѣсные пожары. Въ 1831, 1848 и въ 1855 году въ предѣлахъ будинскаго прихода свирѣпствовала холера; въ 1856, 1861, 1868 и 1869 — гнилая горячка; съ 1844–1869 года — шесть разъ корь и столько же разъ оспа. Въ 1866 году былъ плохой урожай отъ сильныхъ дождей во все почти лѣто, въ 1867 году отъ холоднаго лѣта; 1868 былъ въ собственномъ смыслѣ голодный годъ, цѣна ржи доходила до 13 рублей, овса до 6 рублей. Въ 1869 году, за неимѣнiемъ корма, погибло множество скота. Въ 1870 году, вслѣдствiе частыхъ дождей, разливовъ рѣкъ и наводненiй, уборка хлѣба была весьма затруднительная и много луговъ осталось некошенныхъ. Вмѣстѣ съ такимъ селомъ, ослабленнымъ болѣзнями, падежами, неурожаями, всякими невзгодами, представимъ себѣ и другую волость, напримѣръ Курмышскую, о которой мы нашли очень любопытныя свѣдѣнiя въ одной московской газетѣ. При существующей тамъ трехпольной системѣ хозяйства и при 1,9 десятины земли на душу наличнаго населенiя, доходы жителей представляются въ слѣдующемъ видѣ. Чистый урожай хлѣба, т. е., за вычетомъ сѣмянъ, даетъ въ годъ на душу наличнаго населенiя 12 пуд. 12 ф. иди 1¹/₃ ф. въ день, пшеницы 1 п. 5 ф., ячменя 31 фунтъ, гречи 9 ф., прочаго яроваго хлѣба 1 п. 15 ф., овса 444 гарнца на лошадь. Изъ этого урожая долженъ крестьянинъ питаться самъ, поддерживать свое хозяйство и кромѣ того уплачивать государственныя подати и всѣ прочiе сборы. Въ волости изъ 1700 дворовъ въ ¹/₃ ихъ нѣтъ ни одной лошади, нѣтъ и коровы, — въ остальныхъ по 1¹/₄ лошади и по 1¹/₃ рогатаго скота на дворъ. Кромѣ земледѣлiя, волость промыслами заработываетъ до 15,000 рублей ежегодно. Но затѣмъ волость должна уплатить до 37,200 рублей всякаго наименованiя денежныхъ сборовъ; по расчету на земельный доходъ это составить на каждые 100 р. столько, что на прожитокъ имъ всего остается:

государственнымъ

крестьянамъ . . . отъ 62 р. 20 к. до 64 р. 74 к. въ годъ.

удѣльнымъ . . . « « « « « « 63 « 16 » « «

временно–обязан–

нымъ . . . . . « « « « « « 50 » 41 » « «

Или, за исключенiемъ различныхъ сборовъ, среднiй доходъ отъ земли составитъ 5 р. 14 коп. на человѣка въ годъ, т. е. 1¹/₂ коп. въ день. По расчету же рабочей силы оказывается, что одинъ взрослый работникъ (18—60 лѣтъ) долженъ уплатить подати за 1³/₄ души и прокормить 4¹/₂ души, — между тѣмъ какъ одно рекрутство въ девять лѣтъ, т. е. съ 1867 по 1872 г., лишило волости 8 проц. работниковъ, замѣнивъ ихъ только 2 проц. воротившихся.

Вотъ, если на основанiи этихъ и подобныхъ фактическихъ данныхъ, мы попробуемъ вообразить себя въ положенiи гнѣдинскихъ крестьянъ, находящихся, можетъ быть еще въ худшихъ экономическихъ условiяхъ, — то еще неизвѣстно: не отвѣтили–ль бы мы еще хуже на предложенiе завести намъ своего учителя, то есть, по просту взять на свои скудныя средства ежегодный значительный расходъ и кромѣ того лишиться, въ лицѣ дѣтей—школьниковъ, такой–ли, сякой–ли, а все таки рабочей силы и подмоги въ хозяйствѣ. Значитъ, въ сущности къ чему же сводится все дѣло? Къ тому, что крестьяне выставили свои резоны весьма основательные и противъ этихъ резоновъ невозможно отдѣлываться ни безплодными iеремiадами, ни воздыханiями голубицы. Тупость тупостью, а правда правдою. Истинный гуманистъ и просвѣтитель народа съумѣетъ не приходить въ негодованiе отъ равнодушiя къ его теоретическимъ измышленiямъ о народномъ благѣ; онъ станетъ дѣйствовать противъ корня зла и слѣдовательно не закроетъ глазъ на бѣдность народа, хотя бы она чувствительно вредила идеямъ о быстромъ народномъ просвѣщенiи; противъ же убѣжденiя, которое долговременно вырабатывалось суровыми невзгодами крестьянской жизни, также сочтетъ за лучшее дѣйствовать соотвѣтственными убѣжденiями, пользуясь всякими случаями и всѣми лицами, имѣющими какое либо влiянiе на бѣдствующихъ въ невѣжествѣ и убожествѣ крестьянъ. Такъ какъ мы предпочтительнѣе обращаемся къ фактамъ, то приведемъ и къ этому нѣсколько случаевъ, сдѣлавшихся на дняхъ извѣстными. Напримѣръ, во всѣхъ газетахъ было перепечатано изъ «Петербургскихъ Вѣдомостей" о бѣдствiяхъ, претерпѣваемыхъ рабочими на одномъ участкѣ лозово–севастопольской желѣзной дороги. До 400 человѣкъ изъ 6,000 нашли себѣ безвременную смерть отъ убiйственныхъ лихорадокъ въ днѣпровскихъ плавняхъ. Изъ остальныхъ — нѣсколько сотъ, не получивъ расчета и потерявъ всякую надежду и бодрость, разбрелись по домамъ. Этихъ несчастныхъ, еле дотащившихся до родины христовымъ подаянiемъ, воротили въ кандалахъ (?) только для того, чтобы мировой судья призналъ, послѣ разбора дѣла, обвиненiя подрядчиковъ противъ рабочихъ неосновательными, а жалобы рабочихъ на подрядчиковъ за неправильный расчетъ и постоянное обсчитыванiе вполнѣ справедливыми. А между тѣмъ корень всѣхъ претерпѣнныхъ бѣдствiй одинъ — темнота и безграмотность. Оказалось, что рабочiя книжки или вовсе не были подписаны, или за неграмотностью подписаны однимъ и тѣмъ же лицомъ, котораго рабочiе никогда не видали и не знаютъ, — цѣны оказались ниже договорныхъ и получка денегъ въ книжкахъ записывалась подрядчиками часто по два раза, — а при наймѣ большая часть рабочихъ подрядчиковъ — нанимателей и въ глаза не видали, положась на одно заявленiе старшины, что недоимки за нихъ подрядчиками уплачены. Все это, очевидно, такiя событiя, которыя съ грамотнымъ человѣкомъ невозможны, и уже конечно, можно поручиться, что эти рабочiе, побываютъ въ такихъ передрягахъ за свое безграмотство, будутъ въ своихъ деревняхъ первыми защитниками скорѣйшаго заведенiя учителей и школъ. Таже самая, конечно, причина послужила къ бѣдствiю рабочихъ и въ Смоленской губернiи, о которыхъ корреспондентъ «Совр. Извѣстiй" писалъ, что сотни ихъ воротились съ желѣзныхъ дорогъ домой безъ денегъ и даже безъ одежды, въ которой отправились на заработки, — многимъ же первый разъ въ жизни пришлось надѣть и суму и, вмѣстѣ съ семействомъ, собирать милостыню. Здѣсь рабочiе жалуются на подрядчика, обидѣвшаго расчетомъ, — а подрядчиковъ опять обидѣли строители, и гдѣ же причина? Тоже невѣжество. «Юридическое невѣжество подрядчиковъ, говоритъ корреспондентъ, дало поводъ развиться злу такъ сильно, что эти несчастные вынуждены были получить изъ своихъ денегъ только то, что имъ давали, боясь, что и вовсе ничего не получать". Подрядчикъ грамотнѣе рабочаго, — но, прiучившись подписать каракулями свою фамилiю и не смѣшивать въ написанномъ Петра съ Павломъ, онъ еще безграмотенъ для подрядчика, потому что въ его рукахъ заработокъ сотни людей и ему тѣмъ необходимѣе имѣть точное понятiе о своихъ правахъ и обязанностяхъ, что эти сотни людей ввѣрили ему радѣнiе также о своемъ правѣ и, можно сказать, почти о судьбѣ столькихъ же сотенъ семействъ. Такъ вотъ, если противъ экономическихъ резоновъ крестьянъ не въ пользу школы да выставить имъ съ полною ясностью, что ихъ расчетъ на подмогу дѣтей можно сказать — мимолетный и кажущiйся, — а что, въ сущности, экономическiя невзгоды съ крестьянами, въ родѣ вышеописанныхъ бѣдствiй съ рабочими желѣзныхъ дорогъ, бываютъ гораздо чаще, глубже и непоправимѣе именно отъ недостатка между ними грамотности, — то едва ли сами крестьяне могли бы что нибудь сказать противъ этого довода. Дѣло такъ очевидно и сумы нищихъ, разоренныхъ по своему безграмотству, такъ непривлекательны! Затѣмъ постепенность вмѣстѣ съ постоянствомъ въ убѣжденiи также составляютъ незамѣнимое средство, и мы этому средству гораздо болѣе сочувствуемъ, нежели пресловутой обязательности обученiя, отъ которой ожидаютъ чудесъ, въ особенности петербургскiя газеты, ссылаясь, будто бы, на мнѣнiе земства, хотя скорѣе наоборотъ: именно земства нѣкоторыхъ мѣстностей въ этомъ случаѣ увлекаются радужными мечтаньями газетъ и классическими ссылками ихъ на Пруссiю. Объ обязательности обученiя можно говорить за и противъ, какъ и обо всякомъ другомъ вопросѣ; но непростительно, предрѣшивъ себѣ этотъ вопросъ, совсѣмъ упускать изъ виду, что всегда слѣдуетъ распространенiе грамотности путемъ необязательнымъ предпочесть обязательному, если только есть хотя малѣйшая возможность достигнуть цѣли безъ принужденiя, регламентовъ и штрафовъ.

Но объ этомъ вопросѣ мы еще будемъ имѣть довольно, вѣроятно, случаевъ поговорить пообстоятельнѣе, — теперь же мы хотѣли бы только привести одинъ примѣръ того, какъ, среди полнѣйшаго равнодушiя крестьянъ, удалось однако, благодаря постепенности и постоянству въ убѣжденiи, завести школу и довести ее до процвѣтанiя. Bъ одномъ изъ приходовъ Полтавской губернiи новопоступившiй священникъ, въ одинъ изъ праздничныхъ дней, созвалъ прихожанъ и сталъ имъ говорить о пользѣ грамотности, повторяя то, что уже не разъ онъ имъ говорилъ и съ церковной каѳедры; но хохлы–крестьяне преравнодушно возразили ему, что «пускай–де заводитъ школы кто хочетъ — а намъ не на что заводить — и дѣлу конецъ". Священникъ не упалъ духомъ и сталъ на слѣдующей сходкѣ намекать, что, собственно говоря, не слѣдовало бы и къ причастiю допускать такихъ взрослыхъ прихожанъ, которые не знаютъ двухъ–трехъ молитвъ, — да и въ воспрiемники при крещенiи кàкъ допускать лицъ, не знающихъ символа вѣры. На это изъ сотни собравшихся человѣкъ двое пробормотали было, что «въ самомъ дѣлѣ, чего добраго, насъ еще большихъ заставитъ священникъ «азы" на старости лѣтъ учить, — такъ ужь пускай лучше дѣти принимаются за науку". Впрочемъ, и на этотъ разъ дѣло не кончилось ничѣмъ, какъ и въ нѣсколько другихъ сходокъ, — и только, наконецъ, священникъ до того надоѣлъ прихожанамъ, что они изъявили согласiе открыть училище и посылать дѣтей, — но, въ сущности, они отвели только полуразрушенную избу и ни единой копѣйки не назначили ни на учителя, ни на учебныя пособiя. Недѣли полторы походило въ эту избушку мальчиковъ 15, а потомъ ужь осталось не болѣе 8, да и тѣмъ родители уже начали говорить, что «нечего вамъ забивать головы грамотою: хлѣба эта грамота не даетъ". Священникъ опять сходку: подождите, говоритъ, какъ мѣсяца черезъ три дѣти ваши будутъ отлично въ церкви пѣть и читать; но старики безмолвно только отвѣчаютъ священнику маханiемъ рукъ и покачиванiемъ головъ. Дѣйствительно, какъ ужъ тамъ священникъ ухитрился, но только чрезъ три мѣсяца мальчики, дѣйствительно, стали читать на клиросѣ; смотрѣли при этомъ въ книгу, слова произносили громко, отчетливо и не спѣшно, — а тутъ какъ разъ священникъ и проповѣдь сказалъ въ похвалу грамотности и въ похвалу учащихся, такъ что нѣкоторые прихожане въ церкви даже прослезились. Что же вышло? У другихъ родителей явилось соревнованiе къ тѣмъ родителямъ, чьи дѣти уже читаютъ въ церкви; у дѣтей опять явилась сильная охота къ ученью, и скоро послѣ этого событiя приливъ учениковъ сталъ такъ значителенъ, что избушка оказалась уже очень тѣсною, а наставникъ–священникъ долженъ былъ въ подмогу себѣ взять еще и дiакона и дьячка. Тутъ священникъ перемѣнилъ уже тактику и сталъ добиваться, чтобы крестьяне ассигновали уже отъ себя учителю какое либо жалованье и выстроили нарочно для училища домъ. На это крестьяне, сравнительно съ прежнимъ, почти не ломались и отпустили на учителя по 30 руб. въ годъ, — а въ 1869 г. нашли средства выстроить и довольно хорошiй училищный домъ и учителю ассигновали уже по 120 рублей. Въ 1870 г. учениковъ прибавилось еще болѣе и понадобился учителю помощникъ; а въ настоящее время это училище слыветъ почти первымъ въ своемъ уѣздѣ. Тѣ же прихожане, которые въ прежнее время и слышать не хотѣли объ открытiи училища, теперь съ гордостью отзываются о своемъ училищѣ предъ сосѣдними поселянами и съ упрекомъ относятся къ ихъ малограмотности и нежеланiю имѣть также у себя училище.

Не правда ли, что эта картина, которой, быть можетъ, тысячи найдутся подобныхъ въ развитiи нашего народно–школьнаго дѣла, ясно показываетъ, чего можно достигнуть убѣжденiемъ и любовью къ дѣлу? Это — формальная война между просвѣтителемъ и темною массою, и темная масса казалась неприступною въ своемъ послѣднемъ окопѣ, говоря, что на школу нѣтъ срѣдствъ и грамота не даетъ хлѣба; однако, просвѣтитель подвелъ такiя мины и съумѣлъ устроить взрывъ такихъ ощущенiй въ непрiятелѣ, противъ которыхъ не устояли окопы и темная масса сдалась, впрочемъ, не постыдно сдалась, но достохвально, для вѣчнаго благословенiя и пользы потомковъ. Такъ же точно мы вправѣ разсуждать и о гнѣдинскихъ крестьянахъ, приговоромъ положившихъ не имѣть учителя. Это лишь одна изъ перипетiй вѣковой борьбы тьмы со свѣтомъ, объ исходѣ которой не можетъ быть сомнѣнiя, но которая тѣмъ не менѣе въ каждомъ своемъ моментѣ поучительна. Гнѣдинскiе мудрецы, умудрившiеся, по ихъ расчисленiю, уже на столько, что не умѣли подписать своихъ именъ, заперлись въ свой окопъ и откровенно убѣждаютъ всѣхъ согласиться, что дѣти имъ нужны для собственныхъ работъ. Теперь уже очередь за остерской управой. Мы не знаемъ, какъ она ведетъ свои дѣла; но, конечно, она очень мало я еще сдѣлала тѣмъ, что дала приговору крестьянъ огласку, полагая, вѣроятно, что предъ звукомъ гласности падетъ упорство крестьянъ, какъ пали стѣны Iерихона отъ звука еврейскихъ трубъ. Но дѣло здѣсь не въ трубахъ. Уже одна провинцiальная газета не безъ ѣдкости замѣтила, что приговоръ гнѣдинскихъ крестьянъ болѣе характеризуетъ остерскую земскую управу, нежели самихъ крестьянъ. Въ самомъ дѣлѣ, почему училище, бывшее среди нихъ, два года тому назадъ земствомъ закрыто? Тогда какъ всякую искру образованiя въ народѣ надобно раздувать, слѣдуя въ этомъ случаѣ лисьей политикѣ, чтобы, вставивъ одну лапку, помѣститься потомъ и со всѣми четырьмя и съ хвостикомъ въ придачу, земство между тѣмъ добровольно уклонилось отъ борьбы съ крестьянскимъ невѣжествомъ, сняло свой аванпостъ и добровольно отступило. Вотъ, чрезъ два года и видимъ, что сами крестьяне пользуются противъ управы ея оплошностью и, надобно сказать, пользуются очень удачно. Это же даетъ намъ поводъ указать на фактъ болѣе общiй: иной разъ лица интелигентныя, вмѣсто поддержки начинанiй крестьянскихъ въ пользу образованiя, напротивъ ихъ парализуютъ, по небрежности–ли, по недоразумѣнiямъ–ли, а то и просто по лѣности и недоброжелательству къ дѣлу, требующему заботъ и хлопотъ, да и нравственно отвѣтственному. Напримѣръ, недавно въ «Одесскомъ Вѣстникѣ" заявленъ слѣдующiй фактъ попечителемъ одной школы въ Одесскомъ уѣздѣ. Крестьяне 2–хъ деревень постановили на сходѣ приговоромъ внести на школу, въ два полугодiя, 174 рубл. Когда же дѣло дошло до посредника для побужденiя крестьянъ къ своевременному вносу этихъ денегъ, то мировой посредникъ, ссылаясь на извѣстныя 172 и 173 ст. Х т. ч. I, призналъ, что крестьяне своихъ односельцевъ не въ правѣ обязывать ко взносу денегъ на воспитанiе дѣтей, и самый приговоръ, на oснованiи 3 примѣч. къ 51 ст. крестьянскаго положенiя, призналъ подлежащимъ уничтоженiю. Но попечитель школы справедливо замѣчаетъ, что, напротивъ, приведенныя статьи гражданскихъ законовъ прямо обязываютъ родителей обращать вниманiе на воспитанiе и образованiе дѣтей, — а въ 51 статьѣ крестьянскаго положенiя пунктъ 8 именно сказано, что вѣдѣнiю сельскаго схода подлежатъ, между прочимъ, также совѣщанiя и ходатайства объ обученiи грамотѣ. Кромѣ того министерскимъ циркуляромъ 1867 года спецiально вмѣнено посредникамъ въ обязанность, чтобы они способствовали духовенству къ достиженiю желаемаго успѣха по наружному благоустройству школъ и снабженiю ихъ необходимыми матерiальными средствами. Посредникъ же, вмѣсто содѣйствiя, распорядился такъ, что способствовалъ напротивъ разстройству заведеннаго уже училища. Понятно, что крестьяне, которымъ на ихъ доброе желанiе послѣдовало внушенiе ихъ непосредственнаго начальника въ совершенно противоположномъ духѣ, едва–ли захотѣли–бы уже вторично сдѣлать опытъ неодобреннаго усердiя къ дѣлу образованiя. Не такъ ли, вотъ, поставила себя и остерская управа: закрывъ однажды земскую школу, теперь уже съ большимъ трудомъ она въ состоянiи будетъ подвинуть крестьянъ опять къ той точкѣ, съ которой она сама имъ помогла сойти 2 года тому назадъ.

Въ этомъ отношенiи, мы считаемъ образцовыми основанiя, на какихъ, съ утвержденiя земскаго собранiя, намѣрена череповецкая уѣздная управа открывать на будущее время школы въ своемъ уѣздѣ. Счастливо минуя вопросъ объ обязательности школьнаго образованiя и дѣйствуя въ связи съ доброю волею родителей учащихся, управа предполагаетъ слѣдующее: 1) Школы земству открывать только тамъ, гдѣ родители не менѣе 30 дѣтей заявятъ просьбу открыть школу, съ платою 2 р. за обученiе съ каждаго ученика въ годъ. 2) Родители избираютъ попечителя школы, онъ же вмѣстѣ и посредникъ между ними и земскими учрежденiями по дѣламъ школы. 3) Впрочемъ, управа можетъ открывать школы и тамъ, гдѣ хоть бы указаннаго числа заявленiй и не поступило, но, по числу населенiя, есть основанiе расчитывать именно на это число учащихся. 4) Одновременно съ просьбою объ открытiи школы, избранный попечитель школы представляетъ списокъ имѣющихъ поступить дѣтей и подписки родителей о платѣ за ученiе. 5) Всѣ расходы по устройству школы, какъ то наемъ и прiобрѣтенiе классной мебели, ремонтъ ея, снабженiе учебными пособiями и классными принадлежностями, содержанiе учителя — производятся изъ земскихъ суммъ, по распоряженiю управы. Издержки эти возвращаются потомъ земству изъ спецiальныхъ средствъ школы, т. е., изъ платы за ученiе и частныхъ пожертвованiй, но въ случаѣ ихъ недостатка, принимаются на земскiя средства безъ зачета. 6) Остатки спецiальныхъ средствъ школы составляютъ ея собственность и, по заключенiи годовыхъ счетовъ по приходу и расходу, обращаются въ основной капиталъ школы и, по распоряженiю управы, вносятся въ одно изъ мѣстныхъ сельскихъ кредитныхъ учрежденiй. 7) При увеличенiи основнаго капитала школы до размѣровъ, при которыхъ выгоднѣе будетъ, вмѣсто наемнаго помѣщенiя, имѣть собственное, попечитель долженъ прiобрѣсти его или построить, подъ наблюденiемъ и указанiемъ управы. 8) Когда же помѣщенiя для школъ, на правахъ собственности, будутъ прiобрѣтены, тогда уже остатки спецiальныхъ средствъ обращаются на обезпеченiе школы учебными и классными пособiями, и земство только тогда можетъ признать себя въ правѣ перенести этотъ расходъ со счета земскаго на счетъ спецiальныхъ средствъ школы, когда проценты съ основнаго капитала будутъ равны годичному расходу на этотъ предметъ по смѣтѣ, утвержденной земскимъ собранiемъ. Такъ же должно быть поступлено и при переводѣ содержанiя учителя съ земскаго счета на спецiальныя средства школы. 9) Земство сохраняетъ за собою право непосредственнаго участiя въ дѣлахъ школы, до тѣхъ поръ пока школа прiобрѣтетъ полную возможность существовать самостоятельно и безъ пособiй земства. Въ этихъ основанiяхъ — наиболѣе сомнѣнiй возбуждаетъ, конечно, плата за ученiе, хотя она, какъ видимъ, предполагается по добровольному согласiю родителей, и затѣмъ съ устраненiемъ платы за ученiе поколебалась бы самая сущность предположеннаго устройства. Цѣль вся — та, чтобы, обезпечивъ школу въ настоящемъ земскимъ содержанiемъ, въ будущемъ — постепенно возрастающимъ основнымъ капиталомъ, дать земству необходимыя гарантiи въ правильномъ веденiи хозяйственной стороны дѣла съ самаго начала и постепенно привести школу къ существованiю самостоятельному и независимому, внѣ земской опеки. Сколько мы понимаемъ, цѣль эта, если только земство основательно расчитываетъ на содѣйствiе родителей, при данномъ устройствѣ можетъ быть достигнута, — вопросъ же о платѣ, возбуждающiй нѣкоторыя недоумѣнiя, уѣзднымъ собранiемъ разрѣшенъ въ томъ смыслѣ, чтобы дѣвочки были освобождены отъ нея, а также тѣ мальчики, которыхъ родители, по удостовѣренiю попечителя, провѣренному управою, не имѣя средствъ вносить плату, вмѣстѣ съ тѣмъ заявятъ желанiе посылать дѣтей въ школу безъ упущенiй и не будутъ въ учебное время отвлекать ихъ отъ посѣщенiя школы домашними или другими какими работами. Относительно оклада учителямъ также принято хорошее начало: высшiй окладъ опредѣленъ на 3 года по 240 рублей, — но, кромѣ того, по усмотрѣнiю управы, допущены также оклады и въ 200 и 150 рублей. На такихъ основанiяхъ пока предположено открыть въ уѣздѣ 25 училищъ, для которыхъ отпущено всего до 5,886 рублей; но управа свидѣтельствуетъ, что заявленiй о готовности открыть школы поступило гораздо болѣе.

Этому замѣчательному опыту земскаго строенiя въ дѣлѣ народнаго образованiя слѣдуетъ пожелать добраго успѣха, и мы еще сдѣлаемъ развѣ только одно замѣчанiе, что слѣдовало, заботясь обезпечить школу основнымъ фондомъ и постояннымъ помѣщенiемъ, позаботиться также объ отводѣ въ пользу учителя при каждой школѣ участка земли, въ видѣ вѣчнаго фонда, постоянно возрастающаго въ своей стоимости и приносящаго учителю все большiй процентъ. Извѣстно, что въ Америкѣ поземельный фондъ, предоставляемый въ пользу мѣстныхъ школъ изъ государственныхъ имуществъ, служитъ главнымъ источникомъ блистательныхъ матерiальныхъ средствъ американскихъ школъ. Въ Пруссiи, въ законахъ 1811 и 1821 года, предположено обезпечить каждую школу участкомъ общественной земли, въ размѣрѣ достаточномъ для покрытiя нуждъ одной семьи; впрочемъ, при самомъ надѣлѣ въ большей части селенiи отведено для школъ не болѣе полудесятины. Для Россiи наконецъ князь Васильчиковъ проектировалъ неприкосновенный народно–школьный фондъ изъ государственныхъ земель, которыя онъ предлагалъ передать въ хозяйственное управленiе земскихъ учрежденiй на извѣстныхъ условiяхъ и съ правомъ отчужденiя, возложивъ во всякомъ случаѣ на отвѣтственность земства, чтобы доходъ этихъ имуществъ или капитальная сумма, вырученная отъ продажи, обезпечивала устройство и содержанiе извѣстнаго числа школъ. Не ставя этой мѣры на столь широкое основанiе, мы полагаемъ однако, что въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ земство и всякое другое учрежденiе, имѣющее возможность направлять благоустройство школы, обязаны, по возможности, изыскивать средства къ обезпеченiю школы, т. е. школьнаго учителя, достаточной величины участкомъ земли. Такъ практически ведется это дѣло издавна въ бaлтiйскoмъ краѣ, гдѣ въ послѣднiе годы министерство государственныхъ имуществъ, при бывшемъ министрѣ, отводило въ нѣсколькихъ случаяхъ землю даже православнымъ братствамъ для содержанiя школъ. Подобный же проектъ, если судить по недавней корреспонденцiи «С.–Петербургскихъ Вѣдомостей" изъ Вильны, готовится управленiемъ сѣверо–западнаго края въ пользу мѣстныхъ школъ. По проекту предположено, какъ слышно, надѣлить народныя училища Виленской, Ковенской и Гродненской губернiи участками до 24–хъ десятинъ изъ земель общественныхъ, казенныхъ и уступаемыхъ землевладѣльцами. Эта мѣра, успѣшное осуществленiе которой очень много будетъ зависѣть отъ ясности, съ какою управленiе краемъ поставитъ этотъ важный вопросъ, и отъ настойчивости, съ какою оно поддержитъ свое ходатайство, будетъ, конечно, самою благодѣтельного изъ всѣхъ, получившихъ свое начало при нынѣшнемъ управленiи краемъ. Кромѣ внутренней своей важности, въ смыслѣ надежнаго обезпеченiя бѣдныхъ тружениковъ русскаго народнаго образованiя въ краѣ, эта мѣра будетъ еще имѣть внѣшнее значенiе и для земства нашихъ внутреннихъ губернiй, указавъ ему прекрасный примѣръ для подражанiя, какъ и мы именно въ этомъ смыслѣ обратили на нее вниманiе въ нынѣшнемъ обозрѣнiи.

_____

ПОДКОПЫ.

КОМЕДIЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВIЯХЪ.

Лошадь волки съѣли да санями подавились.

Пословица.

_____

ДѢЙСТВIЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Изящно убранная гостинная въ квартирѣ Андашевскихъ.

ЯВЛЕНIЕ I.

Входитъ Мямлинъ и князь Янтарный. Первый, по обыкновенiю, съ своимъ немного подергивающимся, бабьимъ лицомъ, въ невычищенномъ вицъ–мундирѣ, съ непричесанными клочковатыми волосами, съ грязными ногтями, но за то во всѣхъ крестахъ и медаляхъ, какiе когда либо получалъ. Князь Янтарный, довольно не старый еще и красивый изъ себя мужчина, съ большими черными и даже съ поволокой, но вмѣстѣ съ тѣмъ ничего не выражающими глазами, напротивъ былъ выстриженъ почти подъ гребенку и подбородокъ имѣлъ тщательнѣйшимъ образомъ выбритый, который однако все–таки оставался немного черноватымъ отъ необыкновенной густоты волосъ. Одѣтъ князь былъ въ бѣлый галстухъ и въ новенькiй съ иголочки вицмундирный фракъ; шлака и лаковые сапоги его блестѣли почти до неприличiя. Всѣ слова свои онъ произносилъ замѣтно важничая и закрывая для этого немного глаза и вообще рѣчь его должна быть нѣсколько похожа на журчанье ручья.

МЯМЛИНЪ (видимо стараясь что то такое

втолковать князю Янтарному).

Я вамъ говорю, что Ольга Петровна все это устроила... У ней при мнѣ былъ разговоръ объ этомъ съ Алексѣемъ Николаичемъ.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Странно!.. Встрѣчаясь въ обществѣ, я всегда съ ней немного пикировался и на ея маленькiя стрѣлы отвѣчалъ довольно колко; но, можетъ быть, этимъ самымъ я и выигралъ въ ея глазахъ, — qui peut comprendre la femme!

МЯМЛИНЪ.

Непремѣнно этимъ самымъ–съ! Она женщина большаго ума! Насквозь понимаетъ людей! Хоть бы взять съ меня! Вуландъ совершенно въ грязь меня втопталъ передъ графомъ... Она меня спасла!

ЯВЛЕНIЕ II.

Тѣже и Ольга Петровна, уже madame Андашевская.

МЯМЛИНЪ (быстро хватая князя Янтарнаго за руку и представляя его Ольгѣ Петровнѣ).

Madame!.. permettez moi de vous présentez: князь Янтарный.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Мы съ княземъ знакомы давно! (любезно протягиваетъ обоимъ гостямъ свою ручку и затѣмъ, легкимъ, движенiемъ головы пригласивъ ихъ садиться, сама тоже садится).

(Князь Янтарный и Мямлинъ садится

въ нѣсколько церемонной, визитной позѣ).

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (немного привставая съ своего

кресла и прижимая вмѣстѣ съ

наклоненiемъ головы ручку къ сердцу).

Pardon, madame, что я являюсь къ вамъ въ этой ливреѣ нашей, — но я прiѣхалъ къ вамъ почти офицiально, чтобы безконечно благодарить васъ за ваше доброе участiе, которое, какъ вотъ Дмитрiй Дмитричъ (показываетъ на Мямлина) передавалъ мнѣ, вы принимали въ опредѣленiи моемъ на мѣсто г. Вуланда.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (съ живостью).

А вы уже опредѣлены?.. Ахъ, я очень рада!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Алексѣй Николаичъ еще недѣли двѣ тому назадъ заѣхалъ ко мнѣ и говорить, что Владимiръ Иванычъ Вуландъ скоропостижно померъ! Это такъ меня фрапировало!.. Я передъ тѣмъ только еще обѣдалъ рядомъ съ Вудандомъ въ англiйскомъ клубѣ и онъ былъ совершенно здоровъ!.. Какъ, почему и отъ чего человѣкъ умеръ?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (немного сконфуженная этими словами).

У него, кажется, аневризмъ былъ.

МЯМЛИНЪ.

Да и жизни былъ невоздержной — это чтó таить!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

И Алексѣй Николаичъ тутъ–же предложилъ мнѣ занять мѣсто Владимiра Иваныча, но я уже имѣлъ подобную должность и оставилъ ее, что я и высказалъ откровенно Алексѣю Николаичу; но онъ былъ такъ добръ, что въ довольно ясныхъ намекахъ далъ мнѣ понять, что это мѣсто для меня пока; но что со временемъ я могу занять и большее.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

О, конечно, если это хоть сколько нибудь будетъ зависѣть отъ мужа, то вы получите и большее, и я надѣюсь теперь, что вы помирились съ нимъ въ душѣ нѣсколько...

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Я мало что помирился съ Алексѣемъ Николаичемъ, но я сталъ благоговѣть передъ нимъ, и въ этомъ случаѣ не беру ничего другаго, какъ мой собственный примѣръ: я, какъ хотите это назовите, имѣлъ глупость, неосторожность, но я, не зная человѣка, позволялъ себѣ говорить противъ него, и Алексѣй Николаичъ слышалъ это, конечно; потому что я говорилъ это всюду, говорилъ не только что при васъ, но даже съ вами. Вы вѣроятно въ это время были уже невѣстой его, и полагаю, что должны были передавать ему это...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Да, я ему передавала.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (поднимая указательный палецъ свой,

какъ–бы затѣмъ, чтобы придать

болѣе вѣса словамъ своимъ).

И Алексѣй Николаичъ, не смотря на все это, въ видахъ уже, конечно, одной только пользы служебной и не находя меня, не знаю почему, заслуживающимъ настоящей моей должности, самъ первый прiѣхалъ ко мнѣ и предложилъ мнѣ трудиться вмѣстѣ съ нимъ, — такъ поступить изъ милiоновь людей — можетъ только одинъ!

МЯМЛИНЪ (подхватывая).

И который, прибавьте, любитъ Россiю истинной любовью!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Именно любитъ Россiю истинной любовью! Кромѣ того–съ: послѣднiе два дня я имѣлъ счастiе... Иначе не могу этого назвать!.. Имѣлъ счастiе видѣть Алексѣя Николаича въ его служебной дѣятельности и убѣдился, что въ этомъ отношенiи онъ генiальный человѣкъ!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Да, очень способный! Я хоть и жена его, но тоже, могу сказать, что онъ, какъ всѣ люди, имѣетъ, конечно, много недостатковъ; но какъ служебный дѣятель, онъ рѣшительно человѣкъ съ государственнымъ призванiемъ.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Рѣшительно съ государственнымъ призванiемъ: эта быстрота соображенiя!.. Ударъ прямо въ цѣль! Способность обобщить, разбить на группы тысячи фактовъ.

МЯМЛИНЪ (снова подхватывая).

А даръ изложенiя!..

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Да–съ!.. Изложенья даръ! Бумаги, имъ написанныя, брильянтами, алмазами краснорѣчiя усыпаны, и я самъ видѣлъ, что онѣ ничего ему не стоютъ: онѣ такъ и льются, такъ и льются у него… Я теперь торжественно и всѣмъ говорю, что выборъ Алексѣя Николаича и предпочтенiе его другимъ кандидатамъ показываетъ въ графѣ Зыровѣ величайшую прозорливость и величайшую мудрость.

МЯМЛИНЪ.

А я всегда это самое говорилъ!.. (обращаясь къ Ольгѣ Петровнѣ). Но скажите, кáкъ здоровье графа нынче? Я нѣсколько разъ къ нему являлся, но ни разу не былъ принять.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Папа былъ очень серьозно боленъ.

МЯМЛИНЪ (съ искреннимъ участiемъ).

Но что было причиною его болѣзни?.. Простудился–ли онъ, не соблюлъ–ли дiэтки?.. Старички обыкновенно любятъ покушать.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Нисколько!.. нимало!.. причина — его душевныя потрясенiя!

(Князь Янтарный и Мямлинъ дѣлаютъ

удивленныя и какъ бы вопрошающiя лица).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (продолжаетъ).

Сначала его очень волновали эти крики по поводу назначенiя Алексѣя Николаича...

(Князь Янтарный потупляетъ при этомъ глаза).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (показывая на него пальчикомъ).

Ему совѣстно даже при этихъ словахъ моихъ смотрѣть на меня!..

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (держа униженно голову).

Cовѣстно, — каюсь въ томъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (снова продолжаетъ).

Потомъ эти гадкiя газетныя статьи пошли, гдѣ такой грязью, такой низкой клеветой чернили человѣка, имъ выбраннаго и возвышеннаго; а наконецъ и бракъ мой съ Алексѣемъ Николаичемъ добавилъ нѣсколько: въ обществѣ теперь прямо утверждаютъ, что папа выбралъ себѣ въ товарищи Андашевскаго, чтобы пристроить за него дочку, и что Андашевскiй женился для той же цѣли на этой старой кокеткѣ!

(Князь Янтарный и Мямлинъ хохочутъ

и почти въ одно слово восклицаютъ).

На старой кокеткѣ!.. Кто жъ можетъ говорить это?

ОЛЬГА ПЕTРOBHA (князю Янтарному).

Да наша общая съ вами прiятельница, madame Бобрина, говоритъ это, и я нисколько въ этомъ случаѣ на нее не претендую; но желала бы, чтобъ ей растолковали одно: Алексѣй Николаичъ женился на мнѣ никакъ не для полученiя настоящаго своего мѣста, потому что онъ имѣлъ его уже раньше, а что папа не для этой цѣли его возвысилъ, такъ это можно доказать тѣмъ, что графъ, напротивъ, очень недоволенъ моимъ замужествомъ за Алексѣя Николаича и entre nous soit dit: онъ до сихъ поръ почти не принимаетъ насъ къ себѣ!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (съ удивленiемъ).

Но почему же графъ можетъ быть недоволенъ вашимъ замужествомъ?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Тутъ много причинъ!.. Прежде всего, разумѣется, то, что Алексѣй Николаичъ плебей; ну и потомъ: мы съ мужемъ, какъ молодые оба люди, женясь, ничего не помышляли о томъ, чтó будетъ впереди, и все намъ представлялось въ розовомъ цвѣтѣ; но папа хорошо понималъ, что какимъ же образомъ тесть и зять будутъ стоять на службѣ такъ близко другъ къ другу, и теперь дѣйствительно въ обществѣ уже говорятъ объ этомъ.

МЯМЛИНЪ.

Говорятъ–съ!.. Говорятъ! Я не рѣшался только докладывать вамъ объ этомъ, но толки есть.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Очень большiе — знаю это я!.. До папа тоже это доходитъ и все это его волновало, безпокоило, тревожило, и семьдесятъ его лѣтъ невольно сказались въ этомъ случаѣ.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Графу, однако, семьдесятъ лѣтъ?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

О, да, около того!.. Мнѣ тридцать слишкомъ лѣтъ; а онъ очень, очень немолодымъ женился!.. И я даже боюсь теперь... Опять таки прошу, чтобы между нами это осталось; я съ вами это говорю совершенно какъ съ друзьями своими: я боюсь, что нѣтъ–ли у него маленькаго размягченiя мозга.

(Князь Янтарный и Мямлинъ вмѣстѣ

и почти въ ужасѣ восклицаютъ).

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Скажите, какое несчастiе!

МЯМЛИНЪ.

Господи помилуй! (крестится при этомъ).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (продолжаетъ).

Потому что послѣднее время онъ газетъ даже не читаетъ, — не понимаетъ!.. Какая же причина тому?..

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (глубокомысленно).

Но можетъ быть графъ озабоченъ чѣмъ нибудь другимъ?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Развѣ забота можетъ помѣшать понять газету?.. Тутъ непремѣнно должно быть что нибудь серьезное, и вообразите мое положенiе теперь: съ одной стороны отецъ въ такомъ нехорошемъ состоянiи здоровья, а съ другой мужъ, который тоже бѣсится, выходитъ изъ себя: «Разъ, говоритъ, можно перенести клевету, два, три; но переносить ее всю жизнь не хватитъ никакого чeлoвѣческаго терпѣнiя!" И я ожидаю, что онъ въ одну изъ бѣшенныхъ минутъ своихъ пойдетъ и подастъ въ отставку.

(Князь Янтарный и Мямлинъ опять

въ одинъ голосъ восклицаютъ):

Какъ это возможно?.. Мы не пустимъ его!.. Онъ погубитъ этимъ все наше вѣдомство.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Я тоже не совѣтую ему это дѣлать; но въ тоже время не могу не согласиться съ нимъ, что есть оскорбленiя, которыя нельзя перенести ни для какихъ благихъ цѣлей.

(Нa этихъ словахъ Мямлинъ вскакиваетъ вдругъ съ своего мѣста, какъ бы уколотый чѣмъ нибудь, и произноситъ почти испуганнымъ голосомъ):

Алексѣй Николаичъ прiѣхалъ–съ!

ЯВЛЕНIЕ III.

Входитъ дѣйствительно Андашевскiй; лицо у него взволнованное, озабоченное, но не печальное.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (пристально взглянувъ на мужа).

Ты откуда?

АНДАШЕВСКIЙ (притворно небрежнымъ глосомъ).

У князя Михаила Семеныча былъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (измѣнившись нѣсколько въ лицѣ).

И что же?

АНДАШЕВСКIЙ (тѣмъ же небрежнымъ тономъ).

Послѣ разскажу!.. (обращаясь къ князю Янтарному и Мямлину) Здравствуйте, господа (и затѣмъ дружески пожав имъ руки, садится въ кресло и въ замѣтномъ утомленiи опрокидывается на задокъ его).

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Я счелъ себя обязаннымъ лично поблагодарить Ольгу Петровну зa участiе ея въ опредѣленiи меня.

АНДАШЕВСКIЙ.

Да–съ, да!.. Пo крайней мѣрѣ починъ въ этомъ ей прямо приналежитъ!.. Когда этотъ несчастный Вуландъ померъ, экспедицiю его, я зналъ, что по многимъ обстоятельствамъ нельзя было оставить безъ начальника, а между тѣмъ графъ заболѣлъ и такимъ образомъ обязанность выбора легла на мнѣ; но я рѣшительно не зналъ кого назначить, такъ что говорю наконецъ объ этомъ женѣ... Она мнѣ и посовѣтовала: «что–жъ, говоритъ, тебѣ лучше, попроси князя Янтарнаго принять это мѣсто!.. Можетъ быть онъ и согласится!"

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (склоняя передъ Андашевскимъ голову).

Правиломъ князя Янтарнаго всегда было и будетъ исполнять все чтó возлагаетъ на него правительство, хотя откровенно долженъ признаться, что въ экспедицiи Владимiра Иваныча я нашелъ такой безпорядокъ, такой хаосъ..

АНДАШЕВСКIЙ (перебивая его)

Я васъ предувѣдомлялъ о томъ!.. Вы не можете на меня сѣтовать.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Очень помню–съ! Но я объясняю вамъ собственно затѣмъ, что Вуландъ слылъ трудолюбивымъ дѣльцомъ, и если теперь будутъ выходить какiя нибудь упущенiя, то прямо скажутъ, что князь Янтарный запустилъ это; а между тѣмъ, чтобы привести дѣла хоть въ сколько нибудь человѣческiй порядокъ, я долженъ yпотребить громадный трудъ!.. гигантскiй трудъ!

МЯМЛИНЪ (давно уже желавшiй вмѣшаться въ разговоръ).

А я вотъ принялъ экспедицiю Алексѣя Николаича, такъ ни одной бумаги не нашелъ неисполненной, а книги бухгалтерскiя такимъ почеркомъ ведены, что я право думалъ рисованыя (относясь къ Андашевскому). А между тѣмъ, какъ Владимiръ Иванычъ всегда завидовалъ вамъ и обижался вашимъ возвышенiемъ.

АНДАШЕВСКIЙ (какъ бы ничего не знавшiй по этому предмету).

Онъ говорилъ вамъ объ этомъ?

МЯМЛИНЪ.

Больше чѣмъ говорилъ; я былъ жертвою его зависти!.. Тогда какъ васъ назначили въ теперешнюю должность вашу, я былъ въ командировкѣ, и конечно прискакалъ сейчасъ же въ Петербургъ, являюсь, между прочимъ, къ Владимiру Иванычу и начинаю ему, по своей откровенности, хвалить васъ!.. Говорю, какъ вы умны, просвѣщенны, трудолюбивы, а по болѣзни моей, надобно признаться, я не все и замѣчаю, что вокругъ меня происходитъ, только тутъ же со мной вмѣстѣ былъ бывшiй управитель дяди Михайла Семеныча, полковникъ Bapнуха, котораго вы на дняхъ кажется, изволили назначить смотрителемъ Крестовоздвиженской богадѣльни.

АНДАШЕВСКIЙ.

Да, я его назначилъ.

МЯМЛИНЪ.

Дядѣ очень это будетъ прiятно!.. Очень! Выходимъ мы съ нимъ тогда отъ Владимiра Иваныча, онъ мнѣ и говоритъ: «Зачѣмъ вы такъ Алексѣя Николаича хвалили Владимiру Иванычу? Ему это очень было непрiятно: онъ весь даже краснѣлъ со злости!" Я такъ себя по лбу и ударилъ. «Ну, думаю, будетъ мнѣ за это отплата!” И дѣйствительно: на другой же день насказалъ на меня графу…

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

А сколько самому Алексѣю Николаичу онъ, по своей зависти, дѣлалъ непрiятностей.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Алексѣй Николаичу даже.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Да, какъ–же! Всѣ эти газетныя статьи противъ Алексѣя Николаича были писаны подъ диктовку г. Byланда.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

О, какая низость это съ его стороны!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Онъ и г–жа Сонина, бывшiй предметъ страсти супруга — творцы ихъ.

(Князь Янтарный и Мямлинъ, какъ слѣдуетъ

хорошимъ подчиненнымъ, потупляютъ при этом

глаза свои).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

И можете себѣ представить, что могутъ изобрѣсть и какъ наклеветать завидующiй другъ и ревнующая женщина!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (поднимая съ грустью глаза къ небу).

Воображаю!

МЯМЛИНЪ.

Дьяволъ рѣчетъ въ нихъ и говоритъ ихъ устами.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Это, впрочемъ, послужитъ Алексѣю Николаичу прекраснымъ урокомъ не вѣрить впередъ въ доброту глупыхъ женщинъ и въ дружбу умныхъ мужчинъ!

АНДАШЕВСКIЙ (съ улыбкой).

Очень вѣрное замѣчанiе! (относясь къ Мямлину). Ахъ, кстати, по поводу газетныхъ статей: вы объявляли господину Шуберскому, чтобы онъ подалъ въ отставку?..

МЯМЛИНЪ.

Какъ–же–съ! Въ тотъ–же день, какъ вы приказали... Онъ даже заплакалъ сначала и сталъ увѣрять меня, что можетъ представить удостовѣренiе, что эти статьи писаны не имъ… «А что еслибы, говоритъ, я захотѣлъ писать, такъ могъ бы написать что нибудь и посерьознѣе".

АНДАШЕВСКIЙ.

Что–же такое посерьознѣе онъ могъ–бы написать?

МЯМЛИНЪ (робѣя, не договаривая и стараясь свою мысль выразить болѣе жестами).

Да тамъ–съ я, ей–Богу, и не знаю... но что будто бы, когда тамъ... Владимiръ Иванычъ... поссорился, что–ли, съ графомъ.. то прямо прiѣхалъ въ нѣмецкiй клубъ, и что г. Шуберскiй тамъ тоже былъ... Владимiръ Иванычъ подозвалъ его къ себѣ и сталъ ему разсказывать, что тамъ... графъ кричалъ, что–ли, тамъ на него, и что будто бы даже разорвалъ... я ужъ и не понялъ хорошенько, что это такое... разорвалъ письмо, что–ли, какое–то...

АНДАШЕВСКIЙ (взглядывая на жену).

Еще новую исторiю сочинили.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (пожимая плечами).

Ихъ вѣроятно и много еще будутъ сочинять.

МЯМЛИНЪ.

И что будто–бы, изволите видѣть, сталъ говорить г. Шуберскому: «Опиши все это!" Но что тотъ будто–бы отказался!.. «Что, говорить, мнѣ писать такiя небылицы!" Тогда Владимiръ Иванычъ очень разсердился на него и принялся пить пуншъ и что будто–бы выпилъ его стакановъ двадцать... такъ что Шуберскiй принужденъ былъ уложить его въ карету и свести домой, а на другой день Владимiръ Иванычъ померъ.

АНДАШЕВСКIЙ.

Все это очень можетъ быть: Вуландъ дѣйствительно, говорятъ, опился, и въ пьяномъ видѣ могъ Богъ знаетъ чего наболтать; но къ дѣлу это нисколько нейдетъ.

МЯМЛИНЪ (глубокомысленно).

Идетъ–съ, по моему!.. Тамъ, какъ вамъ угодно: но, какъ я понимаю, г. Шуберскiй этотъ хоть и плакалъ–съ передо мной, но онъ человѣкъ наглый!.. дерзкiй!.. Какъ видитъ, что слезами ничего не взялъ, такъ сейчасъ–же поднялъ носъ!.. «Если, говоритъ, меня заставятъ оставить службу, такъ я все, что мнѣ разсказывалъ Вуландъ, напечатаю, а если–же оставятъ, такъ наоборотъ: напишу статью, опровергающую всѣ прежнiя объ этомъ статьи"

АНДАШЕВСКIЙ (замѣтно обрадованный).

А, это другое дѣло!.. Если онъ напишетъ такую статью, тогда его можно будетъ и оставить. (Обращаясь къ князю Янтарному) Какъ вы думаете?

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Разумѣется!.. Это такая мелочь! И вообще вся наша пресса такая грязь и сало, что отъ нея можно только отворачиваться, но никакъ не обращать на нее большаго вниманiя.

АНДАШЕВСКIЙ (Мямлину).

На томъ условiи, чтобы г. Шуберскiй напечаталъ статью, опровергающую всѣ прежнiя статьи, я могу его оставить.

МЯМЛИНЪ.

Я самъ тогда это тоже сообразилъ и думаю: чортъ его дери!.. все лучше доложить объ этомъ Алексѣю Николаичу, а теперь я такъ и передамъ ему ваше приказанiе.

АНДАШЕВСКIЙ.

Такъ и передайте!

ЯВЛЕНIЕ IV.

Входитъ торопливо лакей.

ЛАКЕЙ.

Графъ прислалъ курьера и требуютъ къ себѣ съ дѣлами и съ бумагами князя Янтарнаго и господина Мямлина.

МЯМЛИНЪ (съ испугомъ).

Вотъ тебѣ разъ! (Начинаетъ дѣлать изъ лица гримасы). А у меня ничего и не готово.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (также съ вспыхнувшимъ

лицомъ).

У меня тоже! (относясь къ Андашевскому нѣсколько смущеннымъ голосомъ). Графъ вѣроятно вступилъ въ свою должность?

АНДАШЕВСКIЙ (насмѣшливо).

Вѣроятно–съ!.. вѣроятно!.. «Часъ насталъ и левъ просыпается!"

МЯМЛИНЪ (Янтарному).

Пойдемте скорѣе.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Идемте!

(Оба раскланиваются съ Андашевскими).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (смѣясь имъ).

Не завидую, господа, вашему положенiю.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (тоже улыбаясь, но насильственно).

Ужасное, и особенно мое, такъ какъ я никакъ не ожидаю, чтобы графъ встрѣтилъ меня прiязненно!

МЯМЛИНЪ.

И мое положенiе не лучше вашего! (продолжаетъ все болѣе и болѣе гримасничать).

АНДАШЕВСКIЙ (Мямлину).

У васъ даже опять появился въ лицѣ припадокъ вашей болѣзни.

МЯМЛИНЪ.

Это ужъ всегда, какъ только чѣмъ нибудь встревожусь.

(Еще разъ раскланиваются съ Андашевскими и уходятъ).

ЯВЛЕНIЕ V.

АНДАШЕВСКIЙ (плотно притворяя за ними дверь).

Ушли наконецъ, несносные.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (стремительно мужу).

Скажи, какъ ты очутился сегодня у князя Михайла Семеныча?

АНДАШЕВСКIЙ.

Очень просто: ѣду я поутру мимо его дома... на сердцѣ у меня давно уже накипѣло: «ну, думаю, что будетъ, то будетъ!" велѣлъ каретѣ остановиться и вошелъ въ прiемную; народу пропасть; адъютантъ впрочемъ, какъ увидалъ меня, такъ сейчасъ же доложилъ, и князь сейчасъ же пригласилъ меня въ кабинетъ къ себѣ. Вхожу! Князь очень любезно протянулъ мнѣ руку: «Здравствуйте, говоритъ, Алексѣй Николаичъ, что скажете хорошенькаго?" Я говорю: «князь, я прiѣхалъ, во первыхъ, доложить вамъ, что покровительствуемый вами полковникъ Варнуха опредѣленъ мною смотрителемъ Крестовоздвиженской богадѣльни!" «Благодарю!" говоритъ. «Это назначенiе, говорю, я чисто уже взялъ на свой страхъ, такъ какъ графъ теперь боленъ и, какъ я слышалъ, очень недоволенъ этимъ замѣщенiемъ!" — «Это почему?" говоритъ. Я говорю: «я не знаю, но ожидаю, что у меня по этому поводу будетъ съ графомъ весьма непрiятное столкновенiе!" «Какъ это, говоритъ, будетъ глупо со стороны графа!" Подготовилъ, понимаешь, почву немного!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (внимательнѣйшимъ образомъ слушавшая мужа).

Понимаю!

АНДАШЕВСКIЙ (продолжая).

«Кромѣ–съ того, говорю, князь, я прiѣхалъ и по собственному очень важному дѣлу, чтобы попросить у васъ совѣта и содѣйствiя!" «Радъ, говоритъ, вамъ всѣмъ служить, чѣмъ только могу!" «Дѣло–съ, говорю, мое состоитъ въ томъ, что съ мѣсяцъ тому назадъ я женился на madame Басаевой, дочери графа!" «Знаю, говоритъ, видѣлъ вашу супругу на балѣ у австрiйскаго посла и поздравлялъ ее"! «Бракъ этотъ, говорю, совершенно неожиданно для насъ возбудилъ большiе толки въ обществѣ; отовсюду къ намъ доходятъ слухи объ удивленiи и недоумѣнiи общества, что какимъ образомъ тесть и зять будутъ такъ близко стоять другъ къ другу"!.. Остановился я на этихъ словахъ, жду, что онъ скажетъ… Онъ подумалъ немного, потеръ себѣ носъ и говоритъ: «Дѣйствительно, говоритъ, въ служебныхъ сферахъ это не принято и въ подобныхъ случаяхъ обыкновенно всегда переводятъ кого нибудь..." «Не кого нибудь, говорю, а ужъ конечно меня переведутъ; мною, какъ младшимъ, пожертвуютъ и принесутъ меня на закланiе!" «Почему–жъ, говоритъ на закланiе; вамъ вѣроятно дадутъ назначенiе равное теперешнему!" Ахъ ты, думаю, старый волкъ!.. Ты, пожалуй, устроишь это!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Воображаю, что ты долженъ былъ почувствовать въ эти минуты!

АНДАШЕВСКIЙ.

Ужасъ! я тебѣ говорю, ужасъ!.. И я помню только одно, что я тутъ, какъ бѣшеный конь, закусилъ удила и рѣшился валять на проломъ: «Во всѣхъ моихъ служебныхъ объясненiяхъ, князь, говорю, я привыкъ быть всегда совершенно откровеннымъ, позвольте мнѣ и съ вами быть такимъ же!" «Пожалуста!'' говоритъ. «Управленiе наше, говорю, какъ, можетъ быть, не безъизвѣстно вашему сiятельству исключительно было ведено мною и господиномъ Вуландомъ и еслибы господинъ Вуландъ былъ живъ, то при теперешнихъ обстоятельствахъ и вопросу никакого не могло быть: мнѣ бы дали какое нибудь другое назначенiе, а господинъ Вуландъ сѣлъ бы на мое мѣсто, и дѣла пошли бы точно также, какъ и теперь идутъ; но господинъ Вуландъ умеръ, опредѣленныя на наши мѣста лица — люди совершенно неопытные, я уйду, самъ графъ старъ и боленъ, — князь! при соединенiи всѣхъ этихъ случайностей, я положительно увѣренъ, что произойдетъ полнѣйшiй безпорядокъ въ веденiи дѣлъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Ты отлично, безподобно сдѣлалъ, что сказалъ ему это.

АНДАШЕВСКIЙ.

Еще бы, я очень хорошо зналъ, что этихъ господъ только подобными вещами можно огорошить и вотъ тебѣ доказательство: какъ я ему объяснилъ это, онъ весь сталъ вниманiе. «Но чѣмъ же, говоритъ, графъ нездоровъ; супруга ваша съ большимъ горемъ мнѣ разсказывала, что у него даже маленькое мозговое разстройство начинается!" Я пожалъ плечами. «Болѣзнь эта, говорю, до нѣкоторой степени давно присуща графу и я только по своей глубокой преданности къ нему тщательно скрывалъ это; но болѣе уже трехъ лѣтъ какъ на мнѣ лежитъ вся тяжесть его служебнаго труда, такъ что онъ не подписывалъ ни одной бумаги, предварительно мною не просмотрѣнной и ему не рекомендованной!" «А теперь что же, говоритъ, болѣзнь эта усилилась въ немъ?" «Какъ кажется!" говорю. «Жаль, говоритъ, старика, очень жаль, и въ такомъ случаѣ ужъ лучше ему уйти на покой!" «О, говорю, онъ объ этомъ вовсе и не помышляетъ, а напротивъ: съ каждымъ днемъ становится честолюбивѣй и властолюбивѣе!" «Ну, положимъ, говоритъ, на это не очень посмотрятъ, только кѣмъ–же замѣстятъ его... Одинъ только Карга–Короваевъ и могъ–бы еще занять его мѣсто."

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Вотъ прiятный сюрпризъ будетъ, если назначатъ Каргу–Короваева!

АНДАШЕВСКIЙ.

Сюрпризъ, при которомъ невозможно будетъ оставаться служить, потому что господинъ этотъ мало того что деспотъ въ душѣ и упрямъ, какъ волъ; но онъ уменъ, каналья, и если что захочетъ, такъ его не обманешь, какъ другихъ, наружнымъ только видомъ, что повинуешься ему и дѣлаешь по его: онъ дощупается до всего, что я и высказалъ отчасти князю. «Если, говорю, ваше сiятельство, къ намъ будетъ назначенъ Карга–Короваевъ, то я минуты не останусь въ моей должности!" «Это почему?" говоритъ. «Потому что, говорю, господинъ Карга–Короваевъ, сколько я знаю его, привыкъ цѣнить и уважать только свои мысли и свой трудъ и, вступивъ къ намъ въ управленiе, онъ прежде всего, разумѣется, начнетъ переустроивать и передѣлывать заведенный нами порядокъ, а мнѣ присутствовать при этомъ постоянно и каждодневно будетъ очень ужъ тяжело, и я лучше обреку себя на бѣдность и нужду; но выйду въ отставку. Онъ на эти слова мои немного улыбнулся. «Да, говоритъ: но я про Каргу сказалъ только одно мое предположенiе, къ вамъ же, говоритъ, конечно, если графъ оставитъ службу, всего бы справедливѣй было васъ назначить, но вы молоды очень… Сколько вамъ отъ роду лѣтъ?" «Сорокъ", говорю.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Пять прибавилъ?

АНДАШЕВСКIЙ.

Пять прибавилъ!.. «Но, говоритъ, говорили въ когда нибудь съ самимъ графомъ о вашемъ желанiи занять его мѣсто?" Я говорю, что «я никакъ не могъ съ нимъ говорить объ этомъ, потому что оба мы такъ близко заинтересованы въ этомъ случаѣ". «По крайней мѣрѣ, говоритъ, супруга ваша, дочь его, могла бы дать ему эту мысль!" «И той, говорю, не ловко сказать ему объ этомъ. Вотъ если бы вы, говорю, ваше сiятельство, были такъ добры, что объяснили графу сущность дѣла. Онъ васъ безконечно уважаетъ и каждое слово ваше приметъ за законъ для себя!.. И я опять осмѣлюсь повторить вамъ, что прошу васъ объ этомъ нестолько въ видахъ личнаго интереса, сколько для спасенiя самаго дѣла, потому что иначе оно должно погибнуть!.." Молчитъ онъ на это... Я убѣжденъ, что у меня въ это время прибавилось сѣдыхъ волосъ!.. Взгляни, пожалуста, больше ихъ стало?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (взглядывая на волосы мужа).

Кажется, немного больше.

АНДАШЕВСКIЙ.

Наконецъ прорѣкъ: «хорошо, говоритъ, я повидаюсь со старикомъ, поговорю съ нимъ и посовѣтую ему; а потомъ какъ онъ самъ хочетъ!.." «Безъ сомнѣнiя–съ, говорю, какъ самъ пожелаетъ потомъ"...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (лукаво).

Пусть–бы ужъ только онъ посовѣтовалъ!.. Отецъ очень хорошо пойметъ, что это равняется приказанiю.

АНДАШЕВСКIЙ.

Конечно!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Онъ однако для этого самъ хотѣлъ прiѣхать къ отцу?

АНДАШЕВСКIЙ.

Непремѣнно.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Но когда–же?

АНДАШЕВСКIЙ.

Не знаю!.. Можетъ быть даже сегодня.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (съ безпокойствомъ).

Мнѣ поэтому сейчасъ–же надо ѣхать къ папа.

АНДАШЕВСКIЙ.

Ты думаешь?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (съ тѣмъ–же безпокойствомъ).

Непремѣнно, а то князь прiѣдетъ къ нему, прямо скажетъ о твоемъ желанiи, это ужасно озадачитъ отца: онъ взбѣсится конечно и, пожалуй, чтобы повредить тебѣ, разскажетъ все про Калишинское дѣло и про Вуланда.

АНДАШЕВСКIЙ (въ свою очередь тоже съ безпокойствомъ).

Но чѣмъ–же ты его отъ этого остановишь?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Знаю я чѣмъ его остановить... У меня многое есть, чѣмъ я могу на него дѣйствовать... Вели мнѣ поскорѣе подать карету. Эмилiя, подайте мнѣ шляпу!

АНДАШЕВСКIЙ (подходитъ къ дверямъ и кричитъ).

Карету подавать для Ольги Петровны!

(Эмилiя — хорошенькая нѣмка–горничная

подаетъ Ольгѣ Петровнѣ шляпку и уходитъ)

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (надѣвъ торопливо шляпу и подавая руку мужу).

Прощай!

АНДАШЕВСКIЙ (почти умоляющимъ голосомъ).

Возвращайся, Бога ради, скорѣе, не искушай моего терпѣнiя!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Прямо отъ отца и возвращусь сюда! (уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ VI.

АНДАШЕВСКIЙ (начиная ходить взадъ и впередъ по комнатѣ).

Говорятъ въ Россiи служба очень прiятная и спокойная дѣятельность; но одинъ день такой, какъ сегодня, для меня пережить чего стоитъ, а иначе нельзя: не предусмотри и прозѣвай хоть одну минуту, изъ подъ носу утащатъ лакомый кусокъ. Вся задача въ томъ и состоитъ, чтобы раньше забѣжать другихъ!.. (безпокойство и нетерпѣнiе все болѣе и болѣе овладѣваютъ имъ). Жена вѣроятно долго еще не возвратится... Просто не знаю, что и дѣлать съ собою!.. Опiуму, кажется, съ удовольствiемъ–бы принялъ, чтобы заснуть на это время и ничего не чувствовать! (беря себя за лѣвый бокъ). Такое бiенiе сердца началось, что аневризмъ пожалуй наживешь!..

(Входитъ лакей).

ЛАКЕЙ (нѣсколько мрачнымъ и таинственнымъ голосомъ).

Госпожа Сонина опять пришла къ вамъ и желаетъ васъ видѣть.

АНДАШЕВСКIЙ.

Только этого еще недоставало!.. (обращаясь къ лакею). Я, кажется, сказалъ тебѣ одинъ разъ навсегда, чтобы ты не только что никогда не принималъ ея, но даже не смѣлъ–бы и докладывать мнѣ объ ея посѣщенiяхъ.

ЛАКЕЙ.

Да я не хотѣлъ было докладывать, но она сѣла на лѣстницѣ на лавочку и говоритъ, что будетъ дожидаться, пока вы пройдете.

АНДАШЕВСКIЙ (еще съ большимъ бѣшенствомъ).

Ну, я тебе отъ мѣста откажу, если ты ее сейчасъ же не протуришь!

ЛАКЕЙ.

Да мнѣ что!.. я пожалуй протурю! (Уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ VIII.

АНДАШЕВСКIЙ (опять одинъ).

Какова наглость этой женщины!.. Послѣ того какую сдѣлала она противъ меня подлость и чуть было не погубила меня, ходитъ еще ко мнѣ!.. Чего она надѣется и ожидаетъ?.. Что я испугаюсь ее или разнѣжусь и возвращу ей любовь мою?.. Глупость въ нѣкоторыхъ людяхъ доходитъ иногда до такихъ предѣловъ, что понять даже невозможно!

(Звонитъ).

ЯВЛЕНIЕ IX.

Входитъ тотъ–же лакей.

АНДАШЕВСКIЙ (нетерпѣливо ему).

Что ты отказалъ?

ЛАКЕЙ.

Отказалъ–съ, ушла!

АНДАШЕВСКIЙ.

Какъ–же ты это сдѣлалъ?

ЛАКЕЙ.

Сказалъ–съ, что если она не уйдетъ, такъ я за городовымъ схожу и вмѣстѣ ее выведемъ — она заплакала и ушла.

АНДАШЕВСКIЙ.

Ну, и хорошо!.. спасибо! (смотритъ съ нетерпѣнiемъ на часы). А Ольги Петровны все еще нѣтъ! (лакею) Поди, приведи мнѣ извощика къ дому графа.

(Лакей уходитъ).

АНДАШЕВСКIЙ.

Поѣду къ подъѣзду графа и буду на крыльцѣ его дожидаться жены!

(Занавѣсъ падаетъ).

Конецъ четвертаго дѣйствiя.

____

ДѢЙСТВIЕ ПЯТОЕ.

ЯВЛЕНIЕ I.

Служебный кабинетъ графа Зырова. Огромный столъ весь заваленъ бумагами и дѣлами. Графъ, по прежнему, въ моложавомъ пиджакѣ, сидитъ передъ тѣмъ столомъ; лицо его имѣетъ почти грозное выраженiе. На правой отъ него сторонѣ стоятъ въ почтительныхъ позахъ и съ грустно наклоненными головами Мямлинъ и князь Янтарный; а налѣво полковникъ Варнуха, въ замирающемъ и окаменѣломъ положенiи, и чиновникъ Шуберскiй, тоже грустный и задумчивый.

ГРАФЪ (строго Варнухѣ).

Когда имено вы опредѣлены?

ПОЛКОВНИКЪ ВАРНУХА.

Приказомъ 17 августа, ваше сiятельство.

ГРАФЪ.

Но Алексѣй Николаичъ, я думаю, долженъ былъ бы предувѣдомить меня о томъ и спросить моего согласiя прежде, чѣмъ я буду имѣть честь прямо уже встрѣтиться съ вами на службѣ...

ПОЛКОВНИКЪ ВАРНУХА (плачевнымъ тономъ).

Я буду стараться, ваше сiятельство!

ГРАФЪ.

Стараться вы будете!.. Гдѣ вы прежде служили?

ПОЛКОВНИКЪ ВАРНУХА.

Смотрителемъ Огюньскаго завода!

ГРАФЪ.

Отчего же тамъ и не продолжали службы?.. На какомъ основанiи и на какихъ данныхъ пришла вамъ въ голову мысль искать настоящаго мѣста? Здѣсь надобно имѣть христiанскiя чувства, христiанское направленiе.

ПОЛКОВНИКЪ ВАРНУХА.

Я христiанинъ, ваше сiятельство.

ГРАФЪ.

To–ecть почему вы христiанинъ? Что въ церковь ходите и творите земные поклоны предъ образами... Тутъ нужно–съ быть человѣку религiозному въ душѣ, сознательно и просвѣщенно вѣрующему.

МЯМЛИНЪ (вытягивая голову и произнося робкимъ голосомъ).

Полковникъ Варнуха, ваше сiятельство, назначенъ по ходатайству князя Михаила Семеныча.

ГРАФЪ.

Я не съ вами говорю, а потому прошу васъ не вмѣшиваться!

(У Мямлина сейчасъ же при этомъ задергало лицо).

ГРАФЪ (снова обращаясь къ полковнику Варнухѣ).

Я заранѣе васъ предувѣдомляю, что я каждый день буду заѣзжать въ богадѣльню и горе вамъ, если хоть малѣйшее упущенiе встрѣчать буду! Снисхожденiя никакого не ждите!.. Мало что отъ службы уволю, подъ судъ еще отдамъ; потому что всякiй сверчокъ долженъ знать свой шестокъ: нечего было идти туда, куда вы не призваны ни по способностямъ вашимъ, ни по чему другому!..

ПОЛКОВНИКЪ ВАРНУХА.

Семейство, ваше сiятельство, нужда заставляетъ.

ГРАФЪ.

Семейство не даетъ же человѣку права на всякiя мѣста, какiя только открываются. Отправляйтесь.

(Полковникъ Варнуха повертывается и уходитъ на цыпочкахъ).

ЯВЛЕНIЕ II.

Графъ Зыровъ, князь Янтарный, Мямлинъ и Шуберскiй.

ГРАФЪ (взглядывая на Шуберскаго).

Вы, если я не ошибаюсь, г. Шуберскiй?

ШУБЕРСКIЙ.

Точно такъ, ваше сiятельство!

ГРАФЪ.

Но на какомъ основанiи вы въ вицъ–мундирѣ? Вы продолжаете еще служить у насъ?

ШУБЕРСКIЙ.

Продолжаю, ваше сiятельство!

ГРАФЪ.

Но я Алексѣю Николаичу, кажется, довольно ясно сказалъ, чтобы онъ предложилъ вамъ подать въ отставку.

ШУБЕРСКIЙ.

Мнѣ передавалъ это ваше приказанiе Дмитрiй Дмитричъ Мямлинъ но я прежде желалъ доложить вашему сiятельству, что статьи, за которыя вамъ угодно было разгнѣваться на меня, писаны не мною: я имѣю удостовѣренiе въ томъ отъ редакцiи газеты, гдѣ помѣщены эти статьи (подаетъ графу удостовѣренiе).

ГРАФЪ (почти не взглядывая на удостовѣренiе).

И вы думаете, что я этому повѣрю: господа газетчики и фельетонисты я не знаю чего не способны написать и въ чемъ не готовы удостовѣрить.

ШУБЕРСКIЙ.

Можетъ быть дѣйствительно, ваше сiятельство, это и справедливо, но редакцiя газеты, изъ которой я имѣю честь представить вамъ удостовѣренiе, пользуется именемъ самой честной, самой добросовѣстной...

ГРАФЪ.

Всѣ вы одинаковы! Bcѣ–съ!.. Правительству давно бы слѣдовало обратить на васъ вниманiе и позажать вамъ рты!.. Какъ же вы говорите, что не вы писали статьи, когда вы сами признавались въ томъ Андашевскому.

ШУБЕРСКIЙ.

Первая статья, ваше сiятельство, дѣйствительно написана мною; но я въ этомъ случаѣ введенъ былъ въ обманъ господиномъ Вуландомъ.

ГРАФЪ.

На господина Вуланда теперь сваливаете!.. Господинъ Вуландъ заставлялъ васъ писать.

ШУБЕРСКIЙ.

Господинъ Вуландъ–съ!.. И я на дняхъ помѣщу статью, опровергающую мою прежнюю статью!.. Въ ней откровенно я признаюсь, кáкъ и кѣмъ я былъ введенъ въ обманъ.

ГРАФЪ.

Ну, я увѣренъ въ одномъ, что если бы господинъ Вуландъ былъ живъ, такъ вы бы не напечатали такой статьи.

ШУБЕРСКIЙ.

Напечаталъ бы, ваше сiятельство.

ГРАФЪ.

Нѣтъ–съ, не напечатали–бы! Во всякомъ случаѣ я съ фельетонистами служить не желаю.

ШУБЕРСКIЙ.

Но гдѣ–же, ваше сiятельство, законъ, воспрещающiй фельетонистамъ служить?

ГРАФЪ.

Есть законъ–съ!.. Я могу увѣрить васъ, когда мнѣ угодно и совершенно по своему усмотрѣнiю.

ШУБЕРСКIЙ.

Ваше сiятельство, Алексѣй Николаичъ совершенно простилъ меня за мою статью.

ГРАФЪ (крича).

Но я васъ не прощаю, понимаете вы это!.. И если вы въ 24 часа не подадите въ отставку, то я велю васъ уволить по 3–му пункту — другаго рѣшенiя вамъ отъ меня не будетъ!.. (слегка киваетъ головой Шуберскому, который ему тоже слегка кланяется и уходитъ блѣдный и окончательно сконфуженный).

ЯВЛЕНIЕ III.

Графъ Зыровъ, князь Янтарный в Мямлинъ.

ГРАФЪ (относясь къ князю Янтарному).

Что у васъ приготовлено?

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (очень модно и свободно подходя къ графу и вмѣстѣ съ тѣмъ играя брелоками своихъ часовъ).

Я, ваше сiятельство, сегодня ничего приготовленнаго не имѣю; потому что все это время ревизовалъ мою экспедицiю.

ГРАФЪ (съ нѣкоторымъ удивленiемъ взглядывая на него).

Но что же такое вы ревизовали? Не мои же распоряженiя, надѣюсь?

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

О, конечно нѣтъ!.. Но вообще весь этотъ ходъ и порядокъ дѣлъ.

ГРАФЪ.

То есть, канцелярскiй порядокъ — вы хотите сказать?

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Да–съ, я это именно и хотѣлъ сказать.

ГРАФЪ.

Ну, это вы совершенно напрасно трудились; потому что вашъ предшественникъ такъ превосходно зналъ этотъ порядокъ, такъ добросовѣстно велъ его, что вамъ за прошедшее время можно быть вполнѣ покойну и заботиться только о томъ, чтобы на будущее время порядокъ этотъ шелъ также исправно, какъ шелъ онъ при Владимiрѣ Иванычѣ.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Я такъ и ожидалъ это найти, ваше сiятельство, но къ великиму моему удивленiю встрѣтилъ въ экспедицiи Владимiра Иваныча крайнiй безпорядокъ, страшныя упущенiя.

ГРАФЪ (смѣясь ему почти прямо въ лицо).

Вотъ чтò вы встрѣтили!.. А что, если я вамъ скажу, что вы это говорите неправду!..

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Совершеннѣйшую правду, ваше сiятельство!.. Я уже докладывалъ объ этомъ и Алексѣю Николаичу.

ГРАФЪ.

Алексѣю Николаичу вы можете докладывать, сколько вамъ угодно, но меня вамъ не убѣдить въ томъ; я старый воробей на службѣ — и цѣль всѣхъ вновь вступающихъ чернить дѣятельность своихъ предшественниковъ очень хорошо понимаю: если дѣло пойдетъ хорошо у нихъ, это возвыситъ ихъ собственный трудъ; а если оно пойдетъ дурно, то этимъ можетъ быть отчасти извиненъ допущенный ими безпорядокъ — прiемъ весьма старый и весьма извѣстный въ служебномъ мiрѣ!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (потупляя глаза).

Мнѣ очень грустно, ваше сiятельство, что мои слова вы изволили такимъ образомъ понять, и чтó мнѣ нѣкоторымъ образомъ показываетъ, что я не имѣю счастья пользоваться вашимъ добрымъ мнѣнiемъ объ себѣ; но смѣю васъ завѣрить, что я настоящей моей должности не искалъ и мнѣ ее Алексѣй Николаичъ самъ предложилъ.

ГРАФЪ.

Алексѣй Николаичъ вѣроятно имѣлъ для этого какiя нибудь свои основанiя; но я съ своей стороны буду требовать отъ васъ настоящей службы и дѣятельности не манкирующей и въ этомъ случаѣ не стѣснюсь никакими свѣтскими соображенiями.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Я, ваше сiятельство, никогда ни на какiя свѣтскiя соображенiя и не расчитывалъ; а привыкъ заявлять себя своей дѣятельностью, которую Алексѣй Николаичъ отчасти уже видѣлъ и, какъ говорилъ мнѣ остался ею очень доволенъ.

ГРАФЪ (выходя изъ себя).

Опять Алексѣй Николаичъ! Скажите на милость: пока я сижу еще здѣсь, на этомъ стулѣ, кто вашъ начальникъ — я или Алексѣй Николаичъ?

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Конечно вы, ваше сiятельство!

ГРАФЪ.

Однако и вы, и какой–то этотъ Варенуха, и господинъ Мямлинъ безпрестанно напоминаете мнѣ то объ Алексѣѣ Николаичѣ, то объ князѣ Михайлѣ Семенычѣ, недостаетъ только назвать еще мнѣ madame Бобрину, и я на это одинъ разъ навсегда говорю, что я стою уже одной ногой въ могилѣ, а потому ни въ какихъ покровителяхъ не нуждаюсь и никакихъ враговъ и соперниковъ не боюсь!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Я, ваше сiятельство, всегда васъ и разумѣлъ такимъ и всегда зналъ ваше высокое безпристрастiе.

ГРАФЪ.

Да–съ, прошу васъ и на будущее время разумѣть меня такимъ, и если желаете служить со мной, то вопервыхъ: не играйте вашими брелоками!.. Я люблю дисциплину и нахожу это неприличнымъ при разговорѣ съ начальникомъ...

(Князь Янтарный мгновенно же перестаетъ играть брелоками).

ГРАФЪ (продолжаетъ).

А во вторыхъ, не надѣйтесь ни на сына, ни на князи человѣческiе, и вообще я желаю вамъ гораздо большаго усердiя въ трудахъ вашихъ, чѣмъ я встрѣтилъ это сегодня! (круто поворачивается къ Мямлину). У васъ хоть готово ли что–нибудь?

МЯМЛИНЪ.

Имѣю–съ докладъ!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (съ надувшимся и оскорбленнымъ

лицомъ, отходитъ и становится на прежнее

мѣсто; Мямлинъ подходитъ къ графу и

развертываетъ передъ нимъ огромное дѣло).

МЯМЛИНЪ (запинаясь на каждомъ почти словѣ и дѣлая изъ лица гримасы).

Это–съ дѣло крестьянъ Коловоротинской волости съ казною!.. У нихъ во владѣнiи были по лѣвую сторону Оки поемные луга!.. Это геологическiй ужъ законъ, что горная сторона рѣки всегда направо по теченiю, а налѣво низовая сторона–съ, — это законъ геологическiй…

ГРАФЪ (молча, но мрачно его слушаетъ).

МЯМЛИНЪ (все болѣе и болѣе конфузясь).

А на нагорной этой сторонѣ, изволите видѣть, земли и владѣнiя вѣдомства государственныхъ имуществъ… Оно взяло и примежевало къ себѣ луга... Крестьяне говорятъ, что у нихъ десятилѣтняя давность владѣнiя, а имъ на это возражаютъ, что для казны нѣтъ десятилѣтней давности.

ГРАФЪ (съ удивленiемъ взглядывая на Мямлина).

Какъ нѣтъ для казны десятилѣтней давности?

МЯМЛИНЪ (утвердительно).

Нѣтъ–съ!

ГРАФЪ.

Перестаньте, что вы говорите! Десятилѣтняя давность для всего въ мipѣ существуетъ!

МЯМЛИНЪ (снова утвердительно).

Нѣтъ, ваше сiятельство, прямая статья есть.

ГРАФЪ.

Нѣтъ такой статьи–съ!

МЯМЛИНЪ.

Есть, ваше сiятельство!

ГРАФЪ (показывая на шкафъ съ книгами).

Вотъ сводъ законовъ, — отыщите!

(Мямлинъ подходитъ къ этому шкафу, вынимаетъ изъ него сразу нѣсколько томовъ и начинаетъ дрожащими руками перелистывать ихъ, потѣетъ при этомъ, краснѣетъ, дѣлаетъ изъ лица маленькiя гримасы и ничего не находитъ. Графъ между тѣмъ просматриваетъ докладываемое ему дѣло и при этомъ только слегка покачиваетъ головой и грустно усмѣхается).

МЯМЛИНЪ (съ сильною уже гримасою въ лицѣ).

Не могу, ваше сiятельство, найти! — извините!.. Позвольте мнѣ дома прiискать!.. Въ подлинномъ дѣлѣ — это очень ясно прописано.

ГРАФЪ (продолжая грустно улыбаться).

А вы, скажите, читали это подлинное дѣло все?

МЯМЛИНЪ.

Читалъ, ваше сiятельство!

ГРАФЪ.

Ну, я признаюсь, гораздо бы лучше для васъ желалъ, чтобы вы вовсе его не читали. Въ чемъ же, по вашему, суть дѣла тутъ?

МЯМЛИНЪ.

Это тяжба крестьянъ Коловоротинской волости съ казною.

ГРАФЪ.

То–есть, была тяжба и она уже рѣшена и земля возвращена въ казну — такъ?

МЯМЛИНЪ.

Точно такъ, ваше сiятельство!

ГРАФЪ.

Такъ къ чему же вы говорите о какой–то геологiи, о какихъ–то статьяхъ закона не существующихъ! Въ чемъ тутъ наша обязанность?.. Чего собственно отъ насъ требуютъ?

МЯМЛИНЪ (молчитъ и краснѣетъ въ лицѣ).

ГРАФЪ.

Требуютъ, чтобы я далъ заключенiе, что слѣдуетъ–ли крестьянъ подвергать уплатѣ въ казну за неправильное владѣнiе, и конечно мое мнѣнiе должно состоять въ томъ, что слѣдуетъ!

МЯМЛИНЪ (снова оживленнымъ тономъ).

Нѣтъ, ваше сiятелъство, я не могу съ этимъ согласиться и остаюсь въ томъ убѣжденiи, что если десятилѣтняя давность существуетъ для частныхъ лицъ, то почему же она не должна существовать для казны?.. Это прямое нарушенiе справедливости!..

ГРАФЪ (выходя изъ себя).

Господи помилуй, вы помѣшались наконецъ на этой десятилѣтней давности!.. Къ чему она вамъ? Зачѣмъ?..

МЯМЛИНЪ (смущеннымъ голосомъ).

Затѣмъ, что вотъ–съ въ этой бумагѣ прямо сказано, что для казны не должно существовать десятилѣтней давности (показываетъ на одну изъ бумагъ въ дѣлѣ).

ГРАФЪ (взглянувъ на эту бумагу).

А вы дали себѣ трудъ подумать, что это за бумага?.. Это–съ мнѣнiе палаты, которая, когда былъ возбужденъ общiй вопросъ по сему предмету, то полагала съ своей стороны, что на тѣ случаи, гдѣ нарушены границы генеральнаго межеванiя, не должно распространяться десятилѣтней давности и съ нею однако никто не согласился... Вѣдь это наконецъ несносно, Дмитрiй Дмитричъ, вы мало того, что не вникли нисколько въ самое дѣло, но мнѣ приходится еще спорить съ вами, опровергать разныя смутныя мысли, которыя случайно приходятъ вамъ въ голову!.. На будущее время прикажите ужъ лучше докладывать мнѣ вашимъ подчиненнымъ, а сами пока посидите при этомъ и поучитесь!

МЯМЛИНЪ.

Но мнѣ это будетъ очень обидно, ваше сiятельство!

ГРАФЪ.

Но что–жъ мнѣ дѣлать? Какъ–же быть… Мнѣ самому читать за васъ всѣ дѣла и объяснять вамъ ихъ — я не имѣю на то ни времени, ни желанiя.

(Входитъ лакей).

ЛАКЕЙ.

Ольга Петровна прiѣхала!

ГРАФЪ.

Что?

ЛАКЕЙ.

Ольга Петровна прiѣхала и говоритъ, что ей очень нужно васъ видѣть.

ГРАФЪ (подумавъ немного и обращаясь къ Мямлину

и князю Янтарному).

Дочь, господа, прiѣхала прошу на время выйти!

(Князь Янтарный и Мямлинъ уходятъ).

ГРАФЪ (лакею).

Проси!

(Лакей уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ IV.

ГРАФЪ (одинъ).

Нечего сказать — славный народъ!. А отчего?.. Оттого, что ни одинъ изъ нихъ службы никогда настоящей не несъ! Я, бывало, адъютантомъ былъ, къ генералу своему идешь съ бумагой, дрожишь, что запятой какой нибудь не забылъ ли поставить, потому что у того пѣна у рта сейчасъ появится, и онъ мѣсяцъ за это съ гауптвахты не спуститъ, а имъ что! Онъ стоитъ передъ тобой, да брелоками только поигрываетъ, или несетъ чепуху въ родѣ этого непропеченаго калача московскаго — Мямлина!

ЯВЛЕНIЕ V.

Графъ и Ольга Петровна.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (входя).

Ты занятъ, папа?

ГРАФЪ.

Да, пожиналъ труды твоего супруга за время болѣзни моей и наслаждался ими.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Что же такое мужъ мой сдѣлалъ за время твоей болѣзни?

ГРАФЪ.

То, что насажалъ мнѣ такихъ умниковъ, съ которыми я не знаю какъ и быть.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Кого же это?

ГРАФЪ.

Во первыхъ, какого–го полковника Варенуху!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Не какого–то, папа, я рекомендованнаго княземъ Михайломъ Семенычемъ!.. Наконецъ полковникъ Варнуха получилъ такое ничтожное мѣсто, что объ этомъ, я полагаю, и говорить не стоитъ.

ГРАФЪ (не слушая дочери).

Вмѣсто дѣльнаго и трудолюбиваго Вуланда выбрать какого–то лѣнтяя восточнаго, князя Янтарнаго, и вдобавокъ еще злѣйшаго врага моего, который бранилъ меня на всѣхъ перекресткахъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Ему затѣмъ, папа, и дали это мѣсто, чтобы онъ не кричалъ противъ тебя.

ГРАФЪ.

А, такъ это вы обо мнѣ заботились!.. Какiя, подумаешь, у меня добрыя и нѣжныя дѣти!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Ты вотъ, папа, сердишься, и разными пустяками тревожишь себя, а между тѣмъ я прiѣхала въ тебѣ по гораздо болѣе серьозному и непрiятному дѣлу!

ГРАФЪ.

У васъ съ супругомъ, кажется, только тѣ дѣла и серьозны, когда что до васъ касается.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Нѣтъ, папа, это и до тебя касается!.. Мужа призывалъ къ себѣ князь Михайло Семенычъ.

ГРАФЪ (насмѣшливо).

Съ чѣмъ его и поздравляю.

ОЛЬГА ПЕTPOBHA.

И говорилъ ему, что въ правительственныхъ сферахъ очень неблагопрiятно смотрятъ, что ты и мужъ, то–есть, тесть и зять такъ близко служатъ другъ къ другу.

ГРАФЪ (тѣмъ же насмѣшливымъ тономъ).

Я говорилъ вамъ это еще прежде, предсказывалъ; а теперь и кушайте, что сами себѣ приготовили.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Нельзя же, папа, чувствами владѣть и душить ихъ въ себѣ для сохраненiя выгодъ по службѣ!.. Чувства дороже всего для человѣка!

ГРАФЪ.

А когда дороже, такъ и наслаждайтесь ими и уѣзжайте куда нибудь въ Аркадiю.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Мы бы и уѣхали, но мужа не пускаютъ изъ службы.

ГРАФЪ.

Кто–жъ его можетъ не пустить?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Не то что не пускаютъ, а просятъ остаться, потому что Вуландъ умеръ, вновь назначенные на мѣста люди совершенно неопытны, ты старъ и часто бываешь боленъ.

ГРАФЪ.

Опять я!.. Но я просилъ бы васъ покорнѣйше оставить меня въ покоѣ: боленъ ли я, здоровъ ли, вамъ рѣшительно нѣтъ до этого никакого дѣла.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Нѣтъ, папа, мнѣ есть до этого дѣло и большое: твой докторъ прямо мнѣ сказалъ, что если ты также усиленно будешь заниматься твоей службой, какъ прежде занимался, такъ жизнь свою сократишь.

ГРАФЪ.

Какой прозорливый докторъ и какъ эти слова его должны тебѣ нравиться.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Ты, папа, кажется, не хочешь понять ни чувства моего, изъ котораго я тебѣ это говорю, ни того, что я хочу тебѣ сказать.

ГРАФЪ.

Къ несчастiю, я все очень хорошо понимаю!.. Все!.. Тебѣ хочется спихнуть меня съ моего мѣста и посадить на него твоего мужа — вотъ чтó хочется тебѣ сдѣлать!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Да, папа, я очень желаю, чтобы ты вышелъ въ отставку, и чтобы на твое мѣсто поступилъ мужъ.

ГРАФЪ (горько усмѣхнувшись).

Откровенно сказано!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Совершенно откровенно!.. Другая на моемъ мѣстѣ стала бы, можетъ быть, хитрить, скрытничать.

ГРАФЪ.

И знаешь: это гораздо было бы лучше!.. Гораздо!.. Есть такого рода откровенности, которыя требуютъ большой безсовѣстности, чтобы высказывать ихъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (нѣсколько смущенная этими словами).

Только не передъ тобой, папа!.. Ты самъ добротой своей ко мнѣ прiучилъ меня быть совершенно откровенной съ тобою и хоть тебѣ и непрiятно теперь выслушивать меня, но я все–таки хочу высказать еще нѣсколько моихъ резоновъ...

(Графъ дѣлаетъ нетерпѣливое движенiе).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Я объясню все въ короткихъ словахъ: тебѣ и Алексѣю Николаичу нельзя вмѣстѣ служить, — это уже рѣшено!.. Тебя, разумѣется, если ты самъ не пожелаешь того, не тронутъ: за тобой слишкомъ много заслугъ и ты слишкомъ много уважаемъ, чтобы тебя захотѣли огорчить! Поэтому пострадаетъ тутъ бѣдный мужъ мой; ему дадутъ плохонькое мѣстечко или просто даже велятъ подать въ отставку, — словомъ, его карьера, такъ блистательно имъ начатая, будетъ подсѣчена въ корень. И сверхъ всего: мы будемъ обречены на бѣдность, потому что у Алексѣя Николаича ничего нѣтъ...

ГРАФЪ (перебивая дочь).

А триста тысячъ, которыя онъ взялъ съ Калишинской компанiи?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Алексѣй Николаичъ тебѣ говорилъ, куда ушли эти триста тысячъ, и если ты, папа, вздумаешь этими деньгами сдѣлать какой нибудь вредъ мужу, то я буду требовать отъ тебя пяти тысячъ душъ материнскаго состоянiя, изъ котораго тебѣ слѣдовала только седьмая часть.

ГРАФЪ (въ ужасѣ и бѣшенствѣ).

Какъ?.. Какъ седьмая часть!.. Развѣ мать твоя дѣлила когда нибудь свое состоянiе со мной?.. Развѣ оно не принадлежало мнѣ также, какъ и ей самой?.. Если я не взялъ отъ нея клочка бумаги, называемаго духовнымъ завѣщанiемъ, такъ потому оно твое?..

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Да, потому оно и мое! Адвокаты мнѣ говорили, что если опекунъ растратилъ состоянiе малолѣтней, такъ онъ долженъ возвратить его ей, а иначе его посадятъ въ тюрьму.

ГРАФЪ (въ окончательномъ бѣшенствѣ).

Ольга, молчи!!!! Дѣлай тамъ, что знаешь; но не смѣй мнѣ этого говорить въ глаза...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

И ты, папа, молчи о трехстахъ тысячахъ!.. Если ты хочешь, чтобы я къ тебѣ была нѣжная и покорная дочь, будь и самъ ко мнѣ нѣжнымъ и добрымъ отцомъ; служить тебѣ, я прямо теперь скажу, нѣтъ никакой цѣли: состоянiя на службѣ ты уже не составишь, крестовъ и чиновъ, я думаю, больше получить не желаешь.

ГРАФЪ.

Все высчитала! Забыла только одно, что я службѣ еще могу быть полезенъ: и пусть твой супругъ не думаетъ, что онъ тутъ нужнѣй меня: я его нужнѣй и пока еще онъ выученикъ мой и щенокъ, котораго я выдрессировалъ!!!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Мужъ мой всегда это говорилъ и говоритъ, и ты посмотри, папа, что произойдетъ потомъ: положимъ, ты оттѣснишь мужа и прослужишь еще годъ, два, три, наконецъ утомишься и выйдешь въ отставку, тогда на твое мѣсто выберутъ совершенно чужаго тебѣ человѣка, потому что мужъ мой долженъ будетъ скрыться куда нибудь въ уединенiе и о существованiи его къ этому времени забудутъ даже, и неужели же тебѣ предоставить твое мѣсто постороннему лицу прiятнѣе, чѣмъ мужу твоей дочери? ты мнѣ, надѣюсь, не врагъ же совершенный! Наконецъ, если не для насъ обоихъ, то для твоего будущаго внука, котораго я ношу теперь подъ сердцемъ, ты долженъ желать устроить нашу участь.

ГРАФЪ (злобно усмѣхаясь).

Даже тому, что ты будешь матерью, какъ говоришь теперь, я тебѣ не вѣрю, до того я въ васъ извѣрился!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Я могу, папа, на эти оскорбленiи твои отвѣчать только слезами!.. (начинаетъ плакать).

ГРАФЪ.

И не плачь, пожалуста, при мнѣ!.. Слезамъ твоимъ я тоже не повѣрю и убѣжденъ, что онѣ притворныя.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Говори, папа, все что хочешь!

(Проходитъ нѣсколько минутъ молчанiя, въ продолженiи которыхъ Ольга Петровна плачетъ, а графъ сидитъ насупившись. Входитъ лакей).

ЛАКЕЙ.

Князь Михайло Семенычъ прiѣхалъ!

ГРАФЪ (взмахивая глазами на дочь).

Это по вашему приглашенiю, что ли?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (продолжая плакать).

Нѣтъ, папа, я не могла приглашать его!

ГРАФЪ (лакею).

Попроси князя наверхъ.

(Лакей уходитъ).

ГРАФЪ (дочери).

Я угадалъ, что у тебя слезы притворныя!. Ты плакала, чтобы протянуть время и подождать, пока прiѣдетъ этотъ гость.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Грѣхъ тебѣ, папа, такъ безжалостно оскорблять меня.

ГРАФЪ.

Мнѣ же грѣхъ, — ахъ ты негодяйка этакая! Они мнѣ съ супругомъ дѣлаютъ на каждомъ шагу козни и мерзости, а я и высказать того не смѣй — фу–ты, наглецы безстыжiе! (порывисто встаетъ и уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ VI.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (сейчасъ–же утираетъ слезы и, прiотворивъ

дверь въ сосѣднюю комнату, говоритъ):

Войдите сюда, господа!.. Графъ ушелъ наверхъ!

(Входятъ князь Янтарный и Мямлинъ).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (снова заглядывая въ дверь).

А вы, monsieur Шуберскiй, что же остались тамъ?

(Шуберскiй тоже входитъ).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (обращаясь ко всѣмъ имъ).

Вамъ вѣроятно графъ наговорилъ много непрiятностей?

МЯМЛИНЪ (поднимая значительно брови).

Да еще какихъ–съ, — надобно знать!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (гордо).

Онъ себѣ позволилъ то мнѣ сказать, что я службу мою брошу, потому что я не привыкъ, чтобы начальники мои, кто бы они ни были, такъ обращались со мной.

МЯМЛИНЪ (кроткимъ голосомъ и разводя

руками).

А изъ меня онъ такого дурака представилъ, что я до сихъ поръ опомниться не могу!.. Еще одно такое объясненiе, и со мной ударъ случится!.. (Начинаетъ дѣлать изъ лица гримасы).

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Ужасно, какой старикъ невыносимый сталъ! На Алексѣя Николаича онъ тоже взбѣшенъ до послѣдней степени и чѣмъ кончится эта ссора я не знаю, тѣмъ больше, что къ папа теперь прiѣхалъ князь Михайло Семенычъ.

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ И МЯМЛИНЪ (почти съ испугомъ).

Прiѣхалъ!.. Зачѣмъ?

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Не знаю собственно зачѣмъ; но ожидаю, что отецъ, подъ влiянiемъ досады на Алексѣя Николаича, наскажетъ на него князю.

МЯМЛИНЪ (съ одушевленiемъ).

А я князю наскажу на самого графа, — вотъ что–съ!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

И объясните князю, что отецъ главнымъ образомъ за то сердится на мужа, что вотъ онъ и я тогда очень хлопотали, чтобы васъ опредѣлили на ваше теперешнее мѣсто!

МЯМЛИНЪ.

И то скажу–съ, доложу ему.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (обращаясь къ Янтарному).

За ваше назначенiе графъ тоже бѣсится на мужа. «Какимъ образомъ, говоритъ, опредѣлить ко мнѣ въ службу злѣйшаго врага моего, который злословилъ меня на каждомъ шагу".

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

Я и теперь буду злословить графа, — въ этомъ случаѣ pardon, madame, но графъ своимъ обращенiемъ самъ вызываетъ это и дѣлаетъ себѣ изъ всѣхъ враговъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Совершенно понимаю это и извиняю вполнѣ! (обращаясь къ Шуберскому). А васъ, monsieur Шуберскiй, зачѣмъ собственно графъ призывалъ?

ШУБЕРСКIЙ (съ горькой усмѣшкой).

Чтобы велѣть мнѣ подать въ отставку.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Это ужасно!.. Вотъ теперь вы и видите, кто васъ преслѣдуетъ: мужъ или графъ.

ШУБЕРСКIЙ.

Теперь конечно вижу!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Тоже самое и въ другихъ случаяхъ, и даже это Калишинское дѣло, какъ оно происходило, — я не знаю; но знаю только одно, что Алексѣй Николаичъ тутъ чистъ, какъ ангелъ, и что если страдаетъ за что, такъ за свою преданность къ лицамъ, которыя повыше его стояли, и вы ужъ, пожалуста, заступитесь за мужа въ печати, если его очень опять тамъ злословить будутъ.

ШУБЕРСКIЙ.

Это священная обязанность для меня, потому что я такъ въ этомъ отношенiи виноватъ передъ Алексѣемъ Николаичемъ, что конечно долженъ употребить все, чтобы загладить передъ нимъ вину свою.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

А вы давно занимаетесь литературой? Давно получили призванiе къ ней?

ШУБЕРСКIЙ.

Съ дѣтскихъ почти лѣтъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Какъ это прiятно! Все–таки это творчество, поэзiя, а не сухая служебная проза!.. Однако, я слышу, графъ идетъ! Уйдите, господа!

(Князь Янтарный, Мямлинъ и Шуберскiй поспѣшно уходятъ).

ЯВЛЕНIЕ VII.

Ольга Петровна и графъ.

ГРАФЪ (входя съ прежней злобной усмѣшкой

и довольно низко кланяясь дочери).

Поздравляю васъ: супругъ вашъ назначается на мое мѣсто...

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (бросаясь было къ отцу на шею).

Merci, папа!

ГРАФЪ (отстраняясь).

Не благодари!.. Не я вамъ устроилъ это, а вы сами!.. И я желалъ бы только спросить твоего мужа, что неужели въ его гадкой и черствой душонкѣ за все, что я сдѣлалъ для него, не накопилось на столько благодарности ко мнѣ, чтобы не ѣздить по городу и не сочинять, что будто бы онъ всегда все дѣлалъ за меня, и что теперь я сумасшедшiй даже! Если ужъ ему такъ хотѣлось этого проклятаго мѣста моего, такъ лучше бы онъ пришелъ и поклонился мнѣ; я уступилъ бы ему его и по крайней мѣрѣ не считалъ бы его тогда подлецомъ совершеннымъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Мы для тебя же, папа, желали, чтобы ты вышелъ въ отставку и успокоился.

ГРАФЪ.

Ничего вы мнѣ не желали!.. Только пасть свою удовлетворить вы желали, крокодилы ненасытные!.. Что ты всегда была волчицей честолюбивой — это видѣлъ я съ дѣтскихъ лѣтъ твоихъ; но его я любилъ и думалъ, что онъ меня любитъ! На прощанье я могу пожелать одного: пусть у тебя родится дочь, похожая душою на тебя, а онъ отогрѣетъ за пазухой у себя такого же змѣеныша—чиновника, какого я въ немъ отогрѣлъ, тогда вы, можетъ быть, и поймете, что я теперь чувствую! (быстро поворачивается и уходитъ).

ЯВЛЕНIЕ VIII.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА (одна и усмѣхаясь).

Сердись теперь, пожалуй, сколько хочешь... Дѣло сдѣлано!.. Ѣхать поскорѣе къ мужу и обрадовать его... (Идетъ, но въ дверяхъ встрѣчается съ Андашевскимъ).

ЯВЛЕНIЕ IX.

Ольга Петровна и Андашевскiй.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Ты прiѣхалъ?

АНДАШЕВСКIЙ.

Да!.. Я тутъ у подъѣзда дожидался и сейчасъ встрѣтилъ князя Михайла Семеныча: онъ говоритъ, что я буду назначенъ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Непремѣнно будешь назначенъ!

АНДАШЕВСКIЙ (беря себя за голову).

Господи, что же это такое!.. Я заплачу!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Заплачь!!. ничего!.. Тебѣ легче послѣ того будетъ!

(Андашевскiй начинаетъ утирать выступившiя у него на глазахъ слезы; у Ольги Петровны тоже глаза наполняются слезами).

АНДАШЕВСКIЙ (съ чувствомъ).

Князь сказывалъ, что старикъ самъ даже желалъ оставить это мѣсто и передать его мнѣ.

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Хорошо желалъ! Ты послушалъ бы какими онъ именами насъ обоихъ называлъ, такъ что я солгала даже ему, что буду матерью... Впрочемъ, Богъ съ нимъ.. Скажи лучше, кого ты думаешь взять на твое мѣсто?

АНДАШЕВСКIЙ (нѣсколько задумавшись).

Конечно князя Янтарнаго!.. Вопервыхъ, у него связи огромныя, а вовторыхъ, онъ самъ неопасенъ, — не подшибетъ никогда!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

А на мѣсто Янтарнаго кого ты назначишь?

АНДАШЕВСКIЙ.

Право, ужъ я не знаю!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

Назначь Шуберскаго!.. Онъ въ печати имѣетъ значенiе!.. Не мѣшаетъ и въ этой сферѣ имѣть преданнаго человѣка.

АНДАШЕВСКIЙ.

Мысль не дурная!

ОЛЬГА ПЕТРОВНА.

А теперь позови ихъ скорѣе и объяви имъ о твоемъ назначенiи — они очень рады будутъ этому.

АНДАШЕВСКIЙ.

Сейчасъ позову! (прiотворяя дверь) Пожалуйте сюда, господа!

ЯВЛЕНIЕ Х.

Входитъ князь Янтарный, Мямлинъ и Шуберскiй.

АНДАШЕВСКIЙ.

Графъ оставляетъ службу...

ВСѢ ВЪ ОДИНЪ ГОЛОСЪ.

Кто–жъ на мѣсто его?

АНДАШЕВСКIЙ (съ нѣкоторымъ трепетомъ въ голосѣ).

Я, кажется, назначаюсь!

МЯМЛИНЪ (благоговѣйно складывая руки и возводя глаза къ небу).

Господи, благодарю тебя за то!

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ (грустнымъ тономъ).

Настоящее мѣсто ваше, поэтому, дѣлается вакантнымъ?

АНДАШЕВСКIЙ.

Да, если это случится... и въ такомъ случаѣ я буду имѣть честь васъ пригласить на него, а теперь все–таки позвольте мнѣ, какъ будущаго моего помощника, обнять васъ...

КНЯЗЬ ЯНТАРНЫЙ.

О, благодарю васъ!

(Они обнимаются и цалуются).

АНДАШЕВСКIЙ (Мямлину).

А васъ, Богъ дастъ, къ новому году мы полечимъ отъ вашей болѣзни Анненской лентою!

МЯМЛИНЪ.

Излечусь этимъ, совершенно излечусь!

АНДАШЕВСКIЙ (Шуберскому).

Вамъ, господинъ Шуберскiй, я тоже бы желалъ предложить мѣсто Георгiя Ираклича, когда оно освободится, если только это не повредитъ вашимъ литературнымъ занятiямъ.

ШУБЕРСКIЙ (задыхающимся отъ pадости голосомъ).

Нисколько–съ это не повредитъ!!

МЯМЛИНЪ.

Директоръ отличный онъ будетъ, и похваливать насъ иногда въ газетахъ станетъ.

ШУБЕРСКIЙ.

Въ отношенiи товарищей я ужъ конечно ничего другаго не могу написать.

АНДАШЕВСКIЙ.

Кабинетъ, такимъ образомъ, составленъ! (берется за свою шляпу; тому же примѣру слѣдуютъ и всѣ прочiе; Андашевскiй начинаетъ при этомъ даже насвистывать одну из арiй; Ольга Петровна весело натягиваетъ свои перчатки; физiономiи прочихъ лицъ сiяютъ удовольствiемъ; вдругъ въ дверяхъ изъ заднихъ комнатъ показывается графъ Зыровъ).

ГРАФЪ (дѣлая довольно повелительный жестъ рукою).

Прошу васъ, господа, прiостановиться на минуту и не расходиться!

(Bсѣ останавливаются. Графъ выходитъ на аванъ–сцену; выраженiе лица его печальное и серьозное).

ГРАФЪ (начинаетъ медленно и довольно протяжно говорить).

Я сейчасъ получилъ письмо отъ князя Михайла Семеныча, которое и имѣю честь предъявить вамъ! (подноситъ держимое имъ въ рукѣ письмо къ глазамъ своимъ и читаетъ его): «Любезный графъ! поздравляю васъ съ пожалованiемъ вамъ желаемой вами «пенсiи–аренды и вмѣстѣ съ тѣмъ спѣшу васъ увѣдомить, что на ваше мѣсто «назначенъ Петръ Григорьевичъ Карга–Короваевъ!"

(Занавѣсъ падаетъ).

А. Писемскiй.

______

ПЛУТОКРАТIЯ*)

ОТДѢЛЪ I.

О правильной системѣ государственнаго управленiя.

Неоспоримъ тотъ фактъ, что люди всегда и прежде всего нуждались въ удовлетворенiи своихъ матерiальныхъ потребностей и потому, при всѣхъ видахъ общежитiя, прежде всего заботились объ установленiи возможно лучшихъ хозяйственныхъ отношенiй между собою, т. е. заботились объ установленiи возможно правильнаго или экономическаго благоустройства.

Неоспоримо также и то, что для установленiя такого благоустройства людямъ необходимо было прежде всего быть увѣренными въ своей хозяйственной состоятельности, т. е. быть увѣренными въ томъ, что они на столько способны, постоянно и взаимно, временно довѣрять свои матерiальныя и трудовыя цѣнности другъ другу, на сколько это необходимо для устройства и улучшенiя общаго хозяйственнаго благосостоянiя всѣхъ членовъ того вида общежитiя, къ которому они принадлежали.

И дѣйствительно; всматриваясь въ исторiю образованiя общественной жизни человѣчества, нельзя не видѣть, что эта взаимная увѣренность людей въ своей хозяйственной состоятельности, подававшая имъ надежду на возможность устройства и улучшенiя своего хозяйственнаго благосостоянiя, всегда и вездѣ служила для нихъ первымъ побужденiемъ стремиться къ общежитiю и потому всегда составляла тотъ первый и основный элементъ, безъ котораго никакому виду общежитiя, какъ зданiю безъ фундамента, невозможно было бы ни устроиться, ни существовать.

Побуждаемые даннымъ человѣку природою стремленiемъ постоянно улучшать свое состоянiе, люди постепенно переходили отъ одного вида общежитiя къ другому и наконецъ усвоили форму государственнаго общежитiя.

Такъ какъ взаимная увѣренность людей въ своей хозяйственной состоятельности служила первымъ и основнымъ элементомъ для устройства и существованiя всякаго вида общежитiя, то таже самая увѣренность, очевидно, должна была сдѣлаться также первымъ и основнымъ элементомъ общежитiя государственнаго.

И дѣйствительно; всматриваясь въ исторiю государственной жизни человѣчества, нельзя не видѣть, что эта взаимная увѣренность сначала людей, а потомъ и цѣлыхъ народовъ въ своей ховяйственной состоятельности всегда и вездѣ проявлялась въ довѣрiи гражданъ другъ къ другу и въ довѣрiи гражданъ къ своему государству и государства къ своимъ гражданамъ во всѣхъ ихъ хозяйственныхъ отношенiяхъ между собою и всегда и вездѣ составляла въ дѣлѣ государственнаго благоустройства тотъ первый и основный элементъ, который мы въ настоящее время называемъ кредитомъ.

Кредитъ является такимъ образомъ необходимою принадлежностью или собственностью, а слѣдовательно, большимъ или меньшимъ богатствомъ каждаго государства.

Такъ, если въ какомъ либо государствѣ кредитъ сильно развитъ, то такое государство обыкновенно называютъ государствомъ богатымъ своимъ кредитомъ, и наоборотъ, о такомъ государствѣ, въ которомъ кредитъ мало развитъ, мы обыкновенно говоримъ, что оно бѣдно кредитомъ.

Поэтому, на основанiи всего вышесказаннаго, кредитъ, олицетворяющiй довѣрiе гражданъ другъ къ другу и къ государству и довѣрiе государства къ своимъ гражданамъ во всѣхъ ихъ хозяйственныхъ отношенiяхъ между собою, есть прежде всего не что иное, какъ такое мысленное государственное богатство, которое основывается на вѣрѣ или увѣренности народа или народовъ, составляющихъ государство, въ свою хозяйственную состоятельность.

Это мысленное государственное богатство проявляется, какъ всѣмъ извѣстно, во всѣхъ тѣхъ частныхъ и государственныхъ долговыхъ обязательствахъ, которыя представляютъ различнаго рода займы матерiальныхъ цѣнностей и трудовыхъ услугъ, совершаемые или гражданами у гражданъ, или гражданами у государства, или государствомъ у гражданъ.

Одни изъ этихъ долговыхъ обязательствъ, какъ напримѣръ, кредитные билеты, банковые билеты и векселя, служатъ государству деньгами, а другiя, какъ напримѣръ, государственныя процентныя бумаги, облигацiи, акцiи, закладныя, варранты и другiя, составляютъ кредитныя цѣнности, требующiя, подобно товарамъ, денегъ для своего обращенiя.

Такимъ образомъ, хотя кредитъ и есть только мысленное государственное богатство, но проявляясь въ долговыхъ обязательствахъ, онъ представляетъ себя этими обязательствами въ такой видимой и осязаемой формѣ, которая не только дозволяетъ точно судить о его величинѣ и достоинствѣ, но которая допускаетъ слѣдить за всѣми его движенiями въ государствѣ и послѣднiя постоянно контролировать.

Разсматривая свойства кредита далѣе, нельзя не видѣть, что это государственное богатство созидалось въ каждомъ государствѣ вѣками и не перестаетъ ежедневно созидаться совокупно всѣми его гражданами и что, вслѣдствiе этого, оно составляетъ общее гражданское достоянiе. А такъ какъ невозможно опредѣлить не только величину участiя каждаго гражданина, но даже и величину участiя котораго либо изъ нихъ въ созиданiи этого ихъ общаго достоянiя, а вслѣдствiе этого невозможно опредѣлить и того, какая доля этого достоянiя принадлежитъ каждому гражданину, то, поэтому, кредитъ никогда и никакими путями не можетъ быть раздѣленъ между ними, и слѣдовательно, до тѣхъ поръ, пока существуетъ государство, долженъ, по необходимости, оставаться общимъ и недѣлимымъ достоянiемъ всѣхъ гражданъ государства.

Кромѣ того, подобно тому, какъ всякое богатство, какого бы рода оно ни были, есть источникъ той или другой, большей или меньшей власти, точно также и кредитъ, будучи государственнымъ богатствомъ, безспорно составляетъ государственный источникъ власти государственной.

И наконецъ, такъ какъ кредитъ, непосредственно и чрезъ посредство своего продукта — денегъ, служитъ орудiемъ обращенiя всѣхъ цѣнностей въ государствѣ, — и слѣдовательно, орудiемъ для начала, теченiя и окончанiя всѣхъ хозяйственныхъ сношенiй гражданъ между собою и съ государствомъ и такихъ же сношенiй государства съ гражданами, то онъ очевидно служитъ орудiемъ для установленiя хозяйственнаго благоустройства всего государства и, вслѣдствiе такого своего значенiя, безспорно составляетъ орудiе для управленiя государствомъ въ хозяйственномъ отношенiи.

Такимъ образомъ кредитъ, на основанiи всего вышесказаннаго, есть мысленное государственное богатство, общее и недѣлимое гражданское достоянiе, источникъ государственной власти и орудiе государственнаго управленiя въ хозяйственномъ отношенiи.

Неоспоримъ и тотъ фактъ, что при всѣхъ видахъ общежитiя, люди и народы, единовременно съ установленiемъ у себя хозяйственнаго благоустройства, всегда заботились и объ установленiи возможно лучшихъ нравственныхъ или политическихъ отношенiй между собою, т. е. заботились объ установленiи возможно правильнаго нравственнаго или политическаго благоустройства того вида общежитiя, къ которому они принадлежали.

Неоспоримо также и то, что для установленiя этого благоустройства людямъ и народамъ, при увѣренности въ своей хозяйственной состоятельности, необходимо было бы быть еще увѣренными и въ своей нравственной или политической состоятельности, т. е. быть увѣренными въ томъ, что они во всѣхъ своихъ нравственныхъ, или политическихъ, и во всѣхъ своихъ хозяйственныхъ, или экономическихъ, сношенiяхъ между собою способны постоянно руководствоваться началами строгой справедливости, или правосудiемъ.

И дѣйствительно; всматриваясь въ исторiю образованiя общественной и государственной жизни человѣчества, нельзя не видѣть, что люди и народы всегда почитали увѣренность въ своей нравственной состоятельности такимъ необходимымъ элементомъ, что каждый разъ, какъ только они образовывали какой либо видъ общежитiя, то немедленно приступали къ облеченiю своихъ общихъ нравственныхъ убѣжденiй въ форму обязательныхъ законовъ и къ образованiю такихъ учрежденiй, которыя разрѣшали ли бы на основанiи вышесказанныхъ законовъ всѣ частные случаи, касающiеся сношенiй гражданъ между собою, съ обществомъ и государствомъ, и которыя такимъ образомъ служили бы представителями справедливости и правосудiя, т. е. представителями нравственной состоятельности народа.

Присутствiе учрежденiй; способныхъ, при разрѣшенiи всѣхъ частныхъ случаевъ, быть представителями справедливости и правосудiя, дѣлали въ свою очередь и всѣхъ членовъ государства способными во всѣхъ своихъ сношенiяхъ между собою и съ государствомъ проникаться довѣрiемъ въ нравственную состоятельность другъ друга и государства.

Этимъ путемъ увѣренность людей и народовъ въ своей нравственной состоятельности всегда составляла тотъ второй элементъ, который всегда назывался судомъ и безъ котораго — подобно тому, какъ безъ увѣренности въ хозяйственной состоятельности или безъ кредита, народамъ никогда невозможно было бы ни образовать, ни поддерживать существованiе государствъ или вообще какого либо другаго вида общежитiя.

Поэтому, на основанiи вышесказаннаго, судъ, олицетворяющiй правосудiе при разрѣшенiи всѣхъ частныхъ случаевъ, касающихся до нравственныхъ и хозяйственныхъ сношенiй членовъ государства между собою и съ государствомъ, есть не что иное, какъ такое нравственное богатство, которое основывается на вѣрѣ или увѣренности народа или народовъ составляющихъ государство въ свою справедливость или въ свою нравственную состоятельность.

На тѣхъ же основанiяхъ, на которыхъ кредитъ, какъ мыслимое государственное богатство, долженъ быть признаваемъ общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ, на тѣхъ же основанiяхъ и судъ, какъ нравственное государственное богатство, созданное и созидаемое совокупно всѣми гражданами есть также не что иное, какъ такое же, какъ и кредитъ, общее и недѣлимое достоянiе всѣхъ гражданъ государства.

Подобно тому, какъ кредитъ, будучи государственнымъ богатствомъ, составляетъ источникъ хозяйственной государственной власти, точно также и судъ, какъ нравственное или политическое государственное богатство безспорно составляетъ источникъ нравственной или политической власти государства.

И наконецъ, подобно тому, какъ кредитъ, будучи орудiемъ для установленiя хозяйственнаго благоустройства въ государствѣ, составляетъ орудiе для управленiя государства въ хозяйственномъ отношенiи, точно также и судъ, будучи орудiемъ для опредѣленiя всѣхъ нравственныхъ или политическихъ отношенiй гражданъ другъ къ другу и къ государству и, слѣдовательно, орудiемъ для установленiя ихъ нравственного или политического благоустройства всего государства, безспорно составляетъ орудiе для управленiя государствомъ въ нравственномъ или политическомъ отношенiи.

Такимъ образомъ, на основанiи всего вышесказаннаго, судъ, какъ второй элементъ, безъ котораго невозможно ни устройство, ни существованiе государства, есть нравственное государственное богатство, общее и недѣлимое гражданское достоянiе, источникъ политической государственной власти и орудiе государственнаго управленiя въ политическомъ отношенiи.

Неоспоримъ и тотъ фактъ, что всѣ люди и народы, когда образовывали государства и установляли въ нихъ хозяйственное и политическое благоустройство, всегда почитали необходимымъ быть еще увѣренными и въ томъ, что они во всякое время способны защищать цѣлость своего государства отъ внѣшнихъ нападенiй и охранять ненарушимость своего государственнаго благоустройства отъ внутреннихъ безпорядковъ.

И дѣйствительно; изучая исторiю государственной жизни человѣчества, нельзя не видѣть, что всѣ народы, ради того чтобы быть увѣренными въ своей безопасности, всегда заботились объ образованiи и содержанiи у себя такого элемента, который служилъ бы представителемъ такой силы, какая почиталась необходимою для защиты цѣлости ихъ государствъ и для охраненiя ненарушимости ихъ внутренняго государственнаго благоустройства, и что поэтому, въ образованiи этого третьяго элемента и въ содержанiи его въ постоянной готовности всѣ члены государства должны были всегда и вездѣ принимать участiе или посредствомъ предоставленiя самихъ себя, или же посредствомъ предоставленiя части своего достоянiя въ распоряженiе государства.

Этотъ третiй элементъ, безъ котораго, также какъ безъ кредита и суда, невозможно было бы существованiе ни одного государства, составляетъ войско.

Поэтому и войско, олицетворяющее охранительную силу, состоящую въ каждомъ государствѣ изъ того количества физической силы, матерiальныхъ средствъ и умственныхъ способностей, которое всѣ граждане совокупно и постоянно отдѣляютъ отъ своей производительной, хозяйственной дѣятельности и предназначаютъ служить орудiемъ для защиты цѣлости своего государства противъ внѣшнихъ нападенiй и орудiемъ для охраненiя ненарушимости своего хозяйственнаго и политическаго благоустройства противъ внутреннихъ безпорядковъ, есть не что иное, какъ только государственное богатство, которое, будучи необходимою принадлежностью государства и собственностью всѣхъ его гражданъ, не можетъ быть, подобно кредиту и суду, почитаемо ничѣмъ инымъ, какъ общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ.

Подобно тому, какъ кредитъ и судъ, какъ государственныя богатства, составляютъ источникъ хозяйственной и политической власти, точно также и войско, какъ государственное богатство, безспорно составляетъ источникъ военной власти государства.

И наконецъ подобно тому, какъ кредитъ и судъ, будучи орудiями для установленiя хозяйственнаго и политическаго благоустройства государства, служатъ орудiями его управленiя въ хозяйственномъ и политическомъ отношенiи, точно также и войско, служа орудiемъ для его защиты отъ внѣшнихъ нападенiй и орудiемъ для охраненiя хозяйственнаго и политическаго благоустройства каждаго гражданина противъ внутреннихъ безпорядковъ, безспорно составляетъ орудiе государственнаго управленiя въ военномъ отношенiи.

Такимъ образомъ, на основанiи вышеизложеннаго, и войско, какъ третiй элементъ, безъ котораго невозможно ни устройство, ни существованiе государства, есть государственное богатство, общее и недѣлимое гражданское достоянiе, источникъ великой государственной власти и орудiе государственнаго управленiя въ военномъ отношенiи.

Наукою признано, что тамъ гдѣ нѣтъ правительства, тамъ нѣтъ и государства и что цѣль правительства заключается въ томъ, чтобы управлять государствомъ.

При этомъ признается неоспоримымъ еще и то, что окончательная цѣль правительства, обусловливающая необходимость его существованiя въ государствѣ, заключается не въ томъ только, чтобы управлять государствомъ, но въ томъ, чтобы правильно управлять имъ и чтобы посредствомъ правильнаго управленiя постепенно достигать возможно лучшаго его благоустройства и охраненiя.

Хотя все вышесказанное о правительствѣ и неоспоримо вѣрно, тѣмъ не менѣе для совершенно яснаго пониманiя этого важнаго государственнаго предмета, необходимо возможно правильнымъ образомъ разрѣшить слѣдующiе три вопроса, а именно:

1. Откуда происходитъ необходимость существованiя правительства въ государствѣ?

2. Что значитъ управлять государствомъ? и

3. Что значитъ правильно управлять государствомъ?

Наука о государствѣ, его устройствѣ и управленiи, въ современномъ ея состоянiи, не дала еще до сихъ поръ ни на одинъ изъ этихъ трехъ вопросовъ яснаго, прямаго и удовлетворительнаго отвѣта; между тѣмъ, если разсмотрѣть эти три вопроса въ связи съ тремя вышеобъясненными государственными богатствами, то такое разсмотрѣнiе неминуемо приведетъ къ прямому, ясному и удовлетворительному ихъ разрѣшенiю.

Природа надѣлила всѣхъ людей однимъ общимъ желанiемъ, а именно — желанiемъ постоянно улучшать свое состоянiе. Безотлучность этого желанiя непрерывно побуждаетъ каждаго человѣка изыскивать всѣ средства для его удовлетворенiя. Отказаться отъ удовлетворенiя этого желанiя никому невозможно, потому что оно составляетъ цѣль жизни каждаго человѣка.

Но хотя желанiе это и составляетъ цѣль жизни каждаго человѣка и хотя, вслѣдствiе этого, никому невозможно отказаться отъ его удовлетворенiя, тѣмъ не менѣе не всякiй способъ его удовлетворенiя одинаково ведетъ къ достиженiю преслѣдуемой человѣкомъ цѣли.

Очевидно, что если вышесказанное желанiе будетъ удовлетворяемо средствами, прiобрѣтаемыми людьми безъ нарушенiя правъ другъ друга, то оно будетъ постоянно служить неизсякаемымъ источникомъ всякаго частнаго, общественнаго, народнаго и государственнаго благосостоянiя; и наоборотъ — удовлетворенiе вышесказаннаго желанiя средствами, прiобрѣтаемыми людьми съ нарушенiемъ тѣхъ или другихъ правъ другъ друга, неминуемо сдѣлаетъ вышесказанное желанiе источникомъ разнаго рода бѣдствiй для отдѣльныхъ лицъ, для общества, народовъ и государствъ.

Кредитъ и судъ, какъ орудiя для установленiя хозяйственнаго и политическаго благоустройства, а войско, какъ орудiе для защиты цѣлости государства и для охраненiя его внутренняго благоустройства, безспорно принадлежатъ къ числу тѣхъ средствъ, которыя при государственной формѣ общежитiя, постоянно необходимы гражданамъ для удовлетворенiя даннаго имъ природою желанiя улучшать свое состоянiе.

Поэтому совершенно естественно, что граждане каждаго государства, побуждаемые вышесказаннымъ желанiемъ, неминуемо будутъ всѣ и постоянно стремиться къ тому, чтобы пользоваться кредитомъ, судомъ и войскомъ.

Такъ какъ кредитъ, судъ и войско составляют общее и недѣлимое достоянiе всѣхъ гражданъ, то, очевидно, что отказать кому либо изъ нихъ въ правѣ пользоваться благами этого достоянiя для устройства, улучшенiя и охраненiя своего благосостоянiя, не можетъ быть никакой разумной причины.

Отказать въ этомъ правѣ значило бы поставить тѣхъ, кому въ немъ отказано, въ невозможность удовлетворять требованiй, созданныхъ для нихъ природою, значило бы заставлять ихъ отказываться отъ достиженiя той цѣли, для которой они исключительно созданы и отъ стремленiя къ достиженiю которой они отказаться не въ силахъ. Словомъ, отказать въ этомъ правѣ значило бы идти противъ самой природы.

Но природа, надѣлившая людей желанiемъ постоянно улучшать свое состоянiе, не постановила, какъ всѣмъ извѣстно, этому желанiю никакихъ другихъ предѣловъ, кромѣ возможности или невозможности достичь желаемой цѣли; поэтому, если бы каждому гражданину предоставить въ дѣлѣ прiобрѣтенiя средствъ, необходимыхъ для достиженiя желаемой цѣли, руководствоваться однимъ лишь даннымъ ему природою желанiемъ постоянно улучшать свое состоянiе, то можно смѣло утверждать, что при такомъ условiи никто и никогда не удовольствовался бы однимъ только правомъ пользоваться кредитомъ, судомъ и войскомъ, но что, напротивъ того, каждый изъ гражданъ, побуждаемый своекорыстными желанiями, непремѣнно сталъ бы постоянно и всѣми путями стремиться къ тому, чтобы получить сколь возможно бòльшую долю этого общаго и недѣлимаго гражданскаго достоянiя въ свое исключительное распоряженiе.

Отрицать правильность этого утвержденiя значило бы отрицать признаваемое всѣми преобладанiе въ людяхъ своекорыстiя или эгоизма надъ всѣми ихъ другими качествами; а такъ какъ этого преобладанiя отрицать положительно невозможно, то неоспоримо и то, что неизбѣжнымъ послѣдствiемъ постояннаго эгоистическаго и ничѣмъ необуздываемаго стремленiя каждаго гражданина къ захвату возможно большей доли общаго и недѣлимаго государственнаго достоянiя въ свое исключительное распоряженiе была бы между всѣми гражданами такая постоянная и ожесточенная борьба, которая никогда не дозволила бы никому изъ нихъ спокойно и разумно пользоваться ни кредитомъ, ни судомъ, ни войскомъ, какъ средствами для удовлетворенiя даннаго имъ природою желанiя, и которая, вслѣдствiе того, безспорно повела бы не къ устройству, улучшенiю и охраненiю ихъ общаго благосостоянiя, но къ постепенному его разрушенiю.

Неоспоримо также и то, что окончательнымъ результатомъ такой борьбы была бы утрата кредитомъ, судомъ и войскомъ своего дѣйствительнаго государственнаго значенiя, т. е. кредитъ, судъ и войско, или части ихъ, поступая, вслѣдствiе изменяющихся шансовъ борьбы, то въ распоряженiе однихъ, то въ распоряженiе другихъ гражданъ, перестали бы быть общими и недѣлимыми государственными богатствами; кредитъ и судъ перестали бы быть орудiями общаго хозяйственнаго и политическаго благоустройства гражданъ, а войско перестало бы быть орудiемъ охраненiя внутренняго благоустройства государства, и, наконецъ, кредитъ и судъ перестали бы быть залогомъ увѣренности гражданъ въ своей хозяйственной и политической состоятельности, а войско перестало бы внушать имъ какую либо увѣренность въ его способности защищать цѣлость ихъ государства. Другими словами, окончательнымъ результатомъ такой борьбы безспорно было бы сознанiе гражданами своей хозяйственной, политической и военной несостоятельности, за которымъ сознанiемъ, очевидно, должно было бы послѣдовать или распаденiе государства на части, или же порабощенiе его цѣликомъ другими государствами.

Слѣдовательно, чтобы государству возможно было существовать, то для этого необходимо, чтобы кредитъ, судъ и войско постоянно сохраняли за собою свое государственное значенiе, т. е. чтобы они всегда были государственными богатствами и общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ.

Но чтобы сохранить за кредитомъ, судомъ и войскомъ такое значенiе, для этого, очевидно, необходимо прежде всего сдѣлать невозможнымъ захватъ котораго либо, или части котораго либо, изъ этихъ богатствъ кѣмъ либо изъ гражданъ въ свое исключительное распоряженiе; а чтобы устранить возможность такого захвата, то для этого нужно устранить причину, вызывающую борьбу между гражданами ради такого захвата, и, наконецъ, чтобы устранить вышесказанную причину, безспорно, необходимо обуздывать эгоистическiя стремленiя, побуждающiя гражданъ къ борьбѣ, обѣщающей имъ возможность захвата котораго либо изъ государственныхъ богатствъ въ свое исключительное распоряженiе.

Отсюда ясно слѣдуетъ, что для достиженiя этой послѣдней цѣли, а слѣдовательно и для того, чтобы государству возможно было существовать, необходимо, чтобы каждое государство, кромѣ кредита, суда и войска, заключало въ себѣ еще такой четвертый элементъ, который не отнималъ бы у гражданъ данныхъ имъ, какъ людямъ, природою желанiй постоянно улучшать свое состоянiе, но который полагалъ бы этимъ желанiямъ такой разумный предѣлъ, далѣе котораго имъ невозможно было бы простираться, т. е. такой элементъ, который, по отношенiю къ кредиту, суду и войску, не препятствовалъ бы ни одному изъ гражданъ пользоваться благами этихъ трехъ государственныхъ богатствъ, какъ средствами для устройства, улучшенiя и охраненiя каждымъ изъ нихъ своего благосостоянiя, но который въ то же время не допускалъ бы ни одного изъ гражданъ захватить ни кредита, ни суда, ни войска, ни какой либо части этихъ государственныхъ богатствъ въ свое исключительное распоряженiе и этимъ путемъ постоянно сохранялъ бы за кредитомъ, судомъ и войскомъ присущее имъ значенiе государственныхъ богатствъ и общаго и недѣлимаго гражданскаго достоянiя.

Очевидно, что для выполненiя этой громадной государственной задачи, каждому государству нуженъ такой элементъ, который по отношенiю къ своему могуществу занималъ бы мѣсто между природою и человѣкомъ, т. е. такой элементъ, который не обладалъ бы властью равносильною власти природы, для того, чтобы онъ никогда не могъ отважиться съ нею бороться и никогда не могъ отнимать у гражданъ данныхъ имъ природою полезныхъ желанiй постоянно улучшать состоянiе, но который въ тоже время обладалъ бы властью болѣе могущественною, чѣмъ власть всѣхъ гражданъ государства для того, чтобы онъ могъ постоянно обуздывать тѣ эгоистическiя ихъ стремленiя, которыя могутъ или будутъ принимать разрушительное для государственныхъ богатствъ, а слѣдовательно и для государства направленiе.

Чтобы получить искомый элементъ, обладающiй подобною властью, нужно естественнымъ образомъ надѣлить его самою бóльшею властью, какая существуетъ въ государствѣ; а такъ какъ источниками власти государства служатъ его государственныя богатства, состоящiя въ его кредитѣ, судѣ и войскѣ, то очевидно, что для того, чтобы создать элементъ, обладающiй такою властью, которая превышала бы власть всѣхъ гражданъ и которая, вслѣдствiе этого, была бы исключительною, т. е. высшею или верховною властью государства, необходимо предоставить искомому элементу исключительное, т. е. высшее или верховное право распоряжаться совокупно всѣми тремя вышесказанными источниками государственной власти, т. е. распоряжаться кредитомъ, судомъ и войскомъ государства.

А такъ какъ не существуетъ такого права, изъ котораго не вытекало бы и соотвѣтствующей ему обязанности, то поэтому и изъ высшаго государственнаго права распоряжаться совокупно кредитомъ, судомъ и войскомъ, какъ источниками власти, и вслѣдствiе того быть единою верховною властью государства, сама собою вытекаетъ и высшая государственная обязанность, а именно: обязанность управлять совокупно кредитомъ, судомъ и войскомъ, т. е. заботиться съ одной стороны о томъ, чтобы всѣмъ гражданамъ предоставляемы были и право и возможность пользоваться кредитомъ, судомъ и войскомъ, какъ орудiями, необходимыми каждому гражданину для устройства, улучшенiя и охраненiя своего благосостоянiя, а съ другой стороны заботиться о томъ, чтобы ни подъ какимъ видомъ не допускать никого изъ гражданъ усвоить себѣ право распоряжаться этими государственными богатствами, или какою либо ихъ частью какъ своею частною собственностью.

Само собою разумѣется, что принять на себя обязанность вышеизложеннымъ образомъ управлять кредитомъ, судомъ и войскомъ и успѣшно выполнять эту обязанность можетъ только тотъ элементъ, который будетъ обладать исключительнымъ правомъ распоряжаться этими тремя богатствами.

А такъ какъ кредитъ, судъ и войско, будучи орудiями государственнаго благоустройства и охраненiя, суть въ тоже время и орудiя государственнаго управленiя, то, поэтому, принять на себя обязанность управлять совокупно кредитомъ, судомъ и войскомъ значитъ тоже самое, что принять на себя обязанность управлять государствомъ въ хозяйственномъ, политическомъ и военномъ отношенiи и сдѣлаться такимъ образомъ единымъ управителемъ государства, или его правительствомъ.

Слѣдовательно, четвертымъ основнымъ элементомъ, или правительствомъ, безъ котораго не можетъ существовать ни одно государство, можетъ быть почитаемъ только тотъ элементъ (лицо или коллегiальное учрежденiе, — все равно), который будетъ постоянно обладать исключительнымъ или высшимъ государственнымъ правомъ распоряжаться совокупно кредитомъ, судомъ и войскомъ, какъ источниками государственной власти, и будетъ чрезъ то единою верховною властью государства, и который въ тоже время приметъ на себя исключительную и высшую государственную обязанность управлять совокупно кредитомъ, судомъ и войскомъ и сдѣлается чрезъ то единымъ управителемъ государства въ хозяйственномъ, политическомъ и военномъ отношенiи для того, чтобы постоянно сохранять за кредитомъ, судомъ и войскомъ, какъ за тремя основными государственными элементами, присущее имъ значенiе государственныхъ богатствъ и общаго и недѣлимаго гражданскаго достоянiя.

Что образованiе единой верховной власти и единаго правительства въ государствѣ возможно только при содѣйствiи кредита, суда и войска, то это еще болѣе очевидно, вопервыхъ, потому, что государство, помимо кредита, суда и войска, не представляетъ для образованiя верховной власти никакихъ другихъ источниковъ, и вовторыхъ потому, что государство, помимо кредита, суда и войска, не представляетъ для управленiя собою никакихъ другихъ орудiй.

Вышеизложенное разсмотрѣнiе взаимныхъ отношенiй всѣхъ четырехъ основныхъ государственныхъ элементовъ даетъ такимъ образомъ совершенно ясное и удовлетворительное разрѣшенiе всѣхъ трехъ касающихся правительства вопросовъ, а именно:

1) необходимость правительства въ государствѣ проистекаетъ изъ необходимости имѣть для кредита, суда и войска, какъ для основныхъ государствевныхъ богатствъ и общаго и недѣлимаго гражданскаго достоянiя, одно общее и недѣлимое распоряженiе и управленiе;

2) управлять государствомъ или быть его правительствомъ значить обладать высшимъ государственнымъ правомъ распоряжаться совокупно кредитомъ, судомъ и войскомъ, какъ источниками государственной власти, и быть чрезъ то единою верховною властью государства, и въ тоже время исполнять высшую государственную обязанность, а именно: управлять совокупно кредитомъ, судомъ и войскомъ и, чрезъ то быть единымъ управленiемъ государства въ хозяйственномъ, политическомъ и военномъ отношенiи, и

3) правильно управлять государствомъ для того, чтобы постепенно улучшать его благоустройство и охраненiе и тѣмъ достигать окончательной цѣли, обусловливающей необходимость существованiя правительства въ государствѣ, возможно только въ томъ случаѣ, когда правительство вполнѣ пользуется принадлежащимъ ему высшимъ государственнымъ правомъ и вполнѣ исполняетъ вытекающую изъ этого права высшую государственную обязанность, т. е. когда оно, съ одной стороны, совокупно и нераздѣльно распоряжается кредитомъ, судомъ и войскомъ, какъ источниками государственной власти, и когда оно, съ другой стороны, также совокупно и нераздѣльно управляетъ ими, какъ орудiями государственнаго управленiя, и этимъ путемъ постоянно сохраняеть за ними присущее имъ значенiе основныхъ государственныхъ богатствъ и общаго и недѣлимаго гражданскаго достоянiя.

И дѣйствительно; исторiя государственной жизни всѣхъ временъ и народовъ неопровержимо свидѣтельствуетъ о томъ, что какъ скоро какое либо правительство переставало вполнѣ пользоваться своимъ высшимъ правомъ и переставало распоряжаться которымъ либо изъ трехъ вышепоименованныхъ элементовъ, то оно въ тоже время переставало быть и единою верховною властью своего государства, и вслѣдствie этого лишалось возможности выполнять ту задачу, которою обусловливалась необходимость его существованiя въ государствѣ.

Причины такихъ вредныхъ для государства послѣдствiй совершенно очевидны.

Правительство, не распоряжавшееся всецѣло или кредитомъ, или судомъ, или войскомъ, допускало чрезъ это возможность нѣкоторымъ изъ своихъ, а иногда даже и чужихъ, подданныхъ захватить въ свои руки право распоряжаться тѣмъ элементомъ, а слѣдовательно и тѣмъ источникомъ государственной власти, которымъ оно само не распоряжалось; тѣмъ самымъ оно подавало поводъ образоваться, рядомъ съ собою, въ государствѣ такой другой власти, которая постепенно возрастала и дѣлалась все болѣе и болѣе независимою и которая, хотя и не называла себя ни правительствомъ, ни верховною властью, прiобрѣтала со временемъ такую силу, что управляла государствомъ или въ хозяйственномъ, или въ политическомъ, или въ военномъ отношенiи, не по волѣ правительства, все еще почитавшаго себя и почитаемаго подданными своею верховною властью, а по своему собственному усмотрѣнiю.

Единовременное присутствiе двухъ властей въ государствѣ никогда еще не обходилось безъ тайной или явной вражды ихъ между собою; вражда же властей, естественнымъ образомъ, всегда дѣлала невозможнымъ сохраненiе надлежащаго внутренняго спокойствiя въ государствѣ. Очевидно, что правительству, называвшему себя верховною властью государства, никогда не было возможно при такой обстановкѣ успѣшно заботиться ни объ установленiи, ни объ охраненiи государственнаго благоустройства, т. е. ему никогда не было возможно правильно управлять своимъ государствомъ и, слѣдовательно, невозможно было выполнять ту задачу, которою обусловливалась необходимость его существованiя.

Исторiя государственной жизни всѣхъ временъ и народовъ точно также неопровержимо свидѣтельствуетъ еще и о томъ, что какъ только какое либо правительство переставало исполнять свою высшую государственную обязанность, т. е. переставало управлять которымъ либо изъ вышепоименованныхъ трехъ элементовъ, и какъ только, вслѣдствiе того, нѣкоторая часть подданныхъ захватывала въ свои руки управленiе или кредитомъ, или судомъ, или войскомъ, и дѣлалась чрезъ это или хозяйственнымъ, или политическимъ, или военнымъ управленiемъ, особымъ отъ правительства, то остальная часть подданныхъ всегда и вездѣ возставала, вопервыхъ, противъ подданныхъ, захватившихъ въ свои руки управленiе тѣмъ элементомъ, которымъ переставало управлять правительство, и вовторыхъ, противъ правительства, которое хотя и продолжало называть себя единою верховною властью и единымъ правительствомъ, но которое, допустивъ образоваться рядомъ съ собою какому либо особому отъ себя управленiю, въ дѣйствительности не было ни единою верховною властью, ни единымъ правительствомъ своего государства.

Причины проявленiя такихъ естественныхъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и крайне пагубныхъ для государства послѣдствiй также совершенно очевидны.

Недѣлимость такихъ государственныхъ богатствъ, каковы кредитъ, судъ и войско, и необходимость общности владѣнiя ими всѣми подданными составляютъ, очевидно, такое ихъ свойство, которое ни подъ какимъ видомъ не допускаетъ никого изъ подданныхъ распоряжаться которыми либо изъ нихъ какъ своею собственностью, потому что допущенiе къ тому кого либо изъ подданныхъ, или какой либо части подданныхъ, большинства или меньшинства, все равно, будетъ явнымъ нарушенiемъ правъ собственности всѣхъ остольныхъ подданныхъ на общее гражданское достоянiе.

Поэтому, если какое либо правительство допускало кого либо изъ подданныхъ захватить въ свои руки управленiе которымъ либо изъ трехъ богатствъ, то такое допущенiе безспорно было громадною ошибкою правительства въ дѣлѣ государственнаго управленiя, потому что допущенiе это, будучи нарушенiемъ правъ собственности всѣхъ остальныхъ подданныхъ на ихъ общее и недѣлимое достоянiе, естественнымъ образомъ, всегда и вездѣ заставляло этихъ остальныхъ подданныхъ постоянно стремиться къ возстановленiю своихъ нарушенных правъ и потому постоянно заставляло ихъ враждовать какъ противъ подданныхъ, своекорыстно пользовавшихся нарушенiемъ общихъ правъ, такъ и противъ правительствъ, не пользовавшихся могуществомъ своей верховной власти на столько, чтобы не допускать подобнаго рода нарушенiй.

Изъ всего вышесказаннаго безспорно слѣдуетъ, что правильно управлять государствомъ въ строгомъ смыслѣ значить управлять совокупно и нераздѣльно кредитомъ, судомъ и войскомъ государства, и что наоборотъ, не управлять которымъ либо изъ этихъ трехъ элементовъ будетъ такою государственною ошибкою, которая неминуемо ведетъ: къ разрушенiю единства власти и единства управленiя и къ нарушенiю правъ собственности большинства подданныхъ на то или другое изъ вышесказанныхъ государственныхъ богатствъ, и вслѣдствiе этого подаетъ поводъ къ постоянной враждѣ подданныхъ между собою и къ такой же враждѣ подданныхъ со своими правительствами, причемъ правительства лишаются возможности успѣшно заботиться о благоустройствѣ своихъ государствъ, а подданные лишаются возможности пользоваться какимъ либо обезпеченнымъ благосостоянiемъ.

____

Отдѣлъ II.

О послѣдствiяхъ неправильной системы государственного управленiя.

Въ предъидущемъ отдѣлѣ было теоретически доказано, что правильная система государственного управленiя возможна только тогда, когда правительство распоряжается и управляетъ совокупно тремя государственными элементами, именно: кредитомъ, судомъ и войскомъ.

Цѣль настоящаго отдѣла состоитъ въ томъ, чтобы, въ самомъ краткомъ очеркѣ, показать на сколько всѣ государства уклонились отъ вышеизложенной системы государственнаго управленiя и какiя отъ того произошли послѣдствiя.

Для примѣра возьмемъ сначала Англiю и Францiю, а потомъ Соединенные Штаты Америки и Россiю.

Цивилизаторы Англiи и Францiи, какъ указываютъ исторiя и государственныя науки, никогда не смотрѣли на кредитъ какъ на государственное богатство, которымъ никому, кромѣ правительства, нельзя распоряжаться и управлять, а напротивъ того, всегда смотрѣли на него, какъ на товаръ, которымъ можно предоставить каждому подданному право распоряжаться и управлять какъ своею собственностью, по своему усмотрѣнiю.

Вслѣдствiе этого правительства Англiи и Францiи, признавая за собою исключительное право распоряжаться только судомъ и войскомъ, не признавали за собою такого же исключительнаго права распоряжаться кредитомъ и не принимали на себя обязанности имъ управлять.

Вслѣдствiе того, что кредитъ не былъ включенъ въ число элементовъ системы государственнаго управленiя, произошло слѣдующее: меньшинство средняго сословiя (извѣстное въ прежнее время подъ именемъ ростовщиковъ, сборщиковъ податей, мѣнялъ, ажiотеровъ и банкировъ, а въ настоящее время извѣстное подъ общимъ и никому непонятнымъ именемъ финансистовъ*), и всегда состоявшее частiю изъ туземцевъ и частiю изъ евреевъ и другихъ иностранцевъ) захватило въ свои руки разными путями, съ согласiя и безъ согласiя правительствъ, сначала торговлю кредитомъ, а потомъ и исключительное право распоряжаться и управлять этимъ общенароднымъ достоянiемъ какъ своею собственностью, по своему усмотрѣнiю.

Послѣдствiя такого захвата, какъ указываетъ исторiя, были слѣдующiя:

1) ни въ Англiи, ни во Францiи никогда не было ни полнаго единства верховной власти, ни полнаго единства въ управленiи государствомъ въ хозяйственномъ, политическомъ и военномъ отношенiи;

2) какъ въ Англiи, такъ и во Францiи всегда были двѣ власти, а именно: одна, которая, распоряжаясь судомъ и войскомъ, называла себя верховною властью, и другая, которая, распоряжаясь кредитомъ, называла себя властью народа, но которая въ сущности была не чѣмъ инымъ, какъ хозяйственною или кредитною властью меньшинства средняго сословiя или финансистовъ; что же касается до большинства подданныхъ или народа, то послѣднiй, какъ всѣмъ извѣстно, никогда не распоряжался ни кредитомъ, ни судомъ, ни войскомъ, а не распоряжаясь этими источниками государственной власти, онъ никогда не былъ и не могъ быть какою либо государственною властью; народъ, поэтому, всегда былъ только орудiемъ партiй;

3) какъ въ Англiи, такъ и во Францiи съ давнихъ временъ всегда было два управленiя — одно, которое, управляя судомъ и войскомъ, называло себя правительствомъ, другое, которое, управляя кредитомъ, называло себя представителемъ народа, но которое, въ сущности, всегда было не чѣмъ инымъ, какъ хозяйственнымъ правленiемъ, состоявшимъ изъ меньшинства средняго сословiя или финансистовъ, т. е. было плутократiею**), или правленiемъ богатыхъ людей; что же касается до народнаго представительства, то въ дѣйствительности, какъ всѣмъ знающимъ исторiю хорошо извѣстно, оно никогда не существовало ни въ Англiи, ни во Францiи. Вездѣ, гдѣ было учреждаемо народное представительство, вездѣ разнаго рода системы подкуповъ всегда господствовали надъ волей избирателей.

4) какъ вь Англiи, такъ и во Францiи всегда была постоянная тайная и явная вражда верховной власти и хозяйственной власти финансистовъ между собою и такая же постоянная вражда между правительствомъ и финансистами, или плутократiею; послѣдствiемъ этой вражды между двумя властями и двумя управленiями, вражды извѣстной въ исторiи подъ названiемъ борьбы средняго сословiя съ монархическою властью и аристократiею, было постепенное обезсиленiе верховной власти и законнаго правительства и соразмѣрное тому усиленiе значенiя и могущества власти и управленiя финансистовъ*).

5) По мѣрѣ того, какъ, вслѣдствiе безконтрольной торговли народнымъ достоянiемъ — кредитомъ, увеличивалось богатство финансистовъ и по мѣрѣ того, какъ пропасть между богатствомъ и роскошью жизни финансистовъ и бѣдностью и нуждами остальныхъ подданныхъ Англiи и Францiи становилась все шире и шире, въ той же мѣрѣ все болѣе и болѣе возростало и недовольство большинства подданныхъ этихъ государствъ противъ плутократiи. Недовольство это за неправильно нажитыя, посредствомъ торговли кредитомъ, богатства и за возмутительную расточительность этихъ богатствъ передъ глазами народа, у котораго онѣ неправильно нажиты и нуждъ и бѣдствiй котораго плутократiя никакими мѣрами ни облегчатъ, ни отвращать не намѣрена, дошло, наконецъ, въ настоящее время до того, что заставило большинство подданныхъ Англiи и Францiи смотрѣть на всякую наживу финансистовъ какъ на государственный грабежъ, а богатства финансистовъ не только не почитать законною ихъ собственностью, но открыто называть воровствомъ.

И наконецъ 6) по мѣрѣ того, какъ плутократiя или финансисты, прикрывая себя именемъ либераловъ, все болѣе и болѣе ограничивали значенiе верховной власти Англiи и Францiи и по мѣрѣ того, какъ они, посредствомъ привиллегированныхъ и непривиллегированныхъ акцiонерныхъ банковъ, все болѣе и болѣе захватывали въ свои руки управленiе денежнымъ поземельнымъ, промышленнымъ и казначейскимъ кредитомъ этихъ государствъ и тѣмъ упрочивали за собою исключительное право распоряжаться этимъ общенароднымъ достоянiемъ какъ своею собственностью, а государствами какъ своими вотчинами, въ той же мѣрѣ изъ большинства остальныхъ подданныхъ Англiи и Францiи образовывались и разростались демократическiя партiи радикаловъ. Эти народныя партiи въ свою очередь, путемъ стачекъ, рабочихъ ассоцiацiй, политическихъ союзовъ, сельскихъ банковъ, рабочихъ кассъ и наконецъ, въ послѣднее время, путемъ общества, извѣстнаго подъ именемъ интернацiонала, протестуютъ противъ безнаказаннаго нарушенiя финансистами правъ собственности народа на кредитъ, какъ на его общее и недѣлимое достоянiе, и требуютъ исправленiя существующаго ошибочнаго порядка государственнаго управленiя. Не получая удовлетворенiя и видя, что, съ одной стороны, финансисты не допускаютъ правительства распоряжаться кредитомъ и управлять государствами въ хозяйственномъ отношенiи, а съ другой стороны, видя, что и правительства не предпринимаютъ мѣръ къ подавленiю плутократiи и исправленiю ошибочной и пагубной для народа системы государственнаго управленiя, демократическiя партiи радикаловъ враждуютъ какъ противъ плутократовъ–финансистовъ, называющихъ себя либералами, такъ и противъ своихъ правительствъ, и этою враждою нарушаютъ гражданское спокойствiе не только своихъ и сосѣднихъ съ ними государствъ, но и спокойствiе другихъ болѣе отдаленныхъ отъ нихъ народовъ*).

Такiя отношенiя подданныхъ Англiи и Францiи между собою и съ своими правительствами не обѣщаютъ и въ будущемъ ничего, кромѣ взрывовъ, возстанiй и революцiй болѣе грозныхъ и болѣе кровопролитныхъ, чѣмъ тѣ, какiя они до сихъ поръ испытали.

Вотъ, въ краткомъ изложенiи, вѣрная картина пагубныхъ послѣдствiй той ошибочной системы государственнаго управленiя, по которой правительства Англiи и Францiи, управляя судомъ и войскомъ, какъ государственными богатствами и какъ общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ, не распоряжаются и не управляютъ въ томъ же смыслѣ кредитомъ своихъ государствъ.

Существуй въ Англiи и во Францiи правильная, по отношенiю къ кредиту, система государственнаго управленiя, тогда невозможно было бы ни образованiе, ни существованiе въ нихъ плутократiи.

Не будь организмы этихъ государствъ заражены ядомъ плутократизма, прикрывающаго себя либерализмомъ, имъ, безспорно, никогда не было бы никакой надобности лечиться противоядiемъ радикальной партiи народа.

Если съ той же точки зрѣнiя, съ какой разсматривалось прошедшее и настоящее положенiе Англiи и Францiи, разсмотрѣть исторiю и настоящее состоянiе другихъ европейскихъ государствъ, то мы увидимъ, что ошибочная, по отношенiю къ кредиту, система государственнаго управленiя вездѣ и при всѣхъ формахъ правленiя вела и ведетъ къ одинаковымъ съ Англiею и Францiею послѣдствiямъ.

Что система государственнаго yпpaвлeнiя не имѣетъ ничего общаго съ различными формами правленiя, что пагубныя послѣдствiя ошибочности первой одинаково пагубно проявляются при всякой формѣ правленiя и что, слѣдовательно, для устраненiя этихъ пагубныхъ послѣдствiй требуется не исправленiе или измѣненiе формы правленiя, а требуется только исправленiе системы государственнаго управленiя по отношенiю къ кредиту государства, то это всего лучше доказывается настоящимъ положенiемъ дѣлъ въ Соединенныхъ Штатахъ Америки.

Такъ какъ и тамъ, при республиканской формѣ правленiя, допущена почти такая же, какъ и въ западной Eвропѣ, ошибочная, по отношенiю къ кредиту, система государственнаго управленiя и такъ какъ, вслѣдствiе этого, и тамъ господствуютъ финансисты, то поэтому и въ Американскихъ Штатахъ соцiальныя бѣдствiя начинаютъ дѣлаться чувствительными и начинаютъ заставлять демократическiя партiи радикаловъ возставать противъ плутократiи.

Такъ, напримѣръ, соцiалисты Сѣверной Америки составили на недавнемъ своемъ конгрессѣ въ Сенъ–Люисѣ программу, въ которой предлагаются средства къ устраненiю ежедневно возрастающихъ соцiальныхъ бѣдствiй. Средства эти состоятъ въ слѣдующемъ: учрежденiе нацiональнаго, т. е. государственнаго банка, который замѣнилъ бы существующiя нынѣ кредитныя учрежденiя, выпускъ правительствомъ извѣстнаго количества бумажныхъ денегъ, устраненiе всякой монополiи и уничтоженiе акцiонерныхъ обществъ. Для осуществленiя этой реформы основалось общество подъ именемъ «National Labour Union” (т. е. союза нацiональнаго труда).

Всѣ эти требованiя и мѣропрiятiя сѣвероамериканскихъ соцiалистовъ радикаловъ, очевидно, направлены не къ тому, чтобы исправлять или измѣнять форму республиканскаго правленiя, а исключительно къ тому, чтобы исправить ошибочную, по отношенiю къ кредиту, форму государственнаго управленiя и поставить этимъ путемъ финансистовъ или плутократiю въ невозможность эксплоатировать благосостоянiе народа. Очевидно однако, что если вышесказанныя требованiя радикаловъ–соцiалистовъ не будутъ правительствомъ во время удовлетворены, то начавшаяся между ними и финансистами борьба неминуемо обратится со временемъ въ открытую вражду большинства подданныхъ не только противъ плутократiи, но также и противъ республиканскаго правительства и должна будетъ въ свою очередь сопровождаться если не худшими, то такими же бѣдственными и для Соединенныхъ Штатовъ Америки послѣдствiями, какiя испытывали и испытываютъ европейскiя государства при монархическихъ ограниченныхъ правленiяхъ.

Наконецъ, чтобы окончательно доказать безошибочность того утвержденiя, что существующiя въ европейскихъ государствахъ враждебныя дѣйствiя подданныхъ между собою и противъ своихъ правительствъ, равно какъ и сопровождающiя ихъ народныя бѣдствiя, происходятъ не вслѣдствiе существованiя въ нихъ той или другой формы правленiя, но исключительно вслѣдствiе ошибочной, по отношенiю къ кредиту, системы ихъ государственнаго управленiя, то для этого отъ обсужденiя положенiя этого вопроса при республиканской формѣ правленiя перейдемъ прямо къ обсужденiю его положенiя при формѣ правленiя монархическаго неограниченнаго — отъ Америки къ Pocciи.

Отечество наше, по отношенiю къ вышеизложенному вопросу, представляетъ отрадное исключенiе.

У насъ въ теченiи послѣдняго столѣтiя не было ни вражды властей, ни вражды правительствъ, ни вражды подданныхъ между собою, ни вражды подданныхъ съ правительствомъ.

Этимъ исключительнымъ положенiемъ Pocсiя обязана Императрицѣ Екатеринѣ Великой и такимъ ея сподвижникамъ по части государственнаго управленiя, какими были графъ Андрей Петровичъ Шуваловъ, Иванъ Ивановичъ Бецкiй, графы Панинъ, Минихъ, Воронцовъ, Безбородко и другiе.

Они вó–время узрѣли опасность, угрожавшую благоденствiю Россiи со стороны русскихъ и иностранныхъ финансистовъ и потому, рядомъ радикальныхъ мѣропрiятiй, установили, по отношенiю къ кредиту, такую правильную систему государственнаго управленiя, которая долгое время препятствовала образованiю и развитiю плутократiи въ нашемъ отечествѣ.

Такъ, Императрица была не только первою изъ ученыхъ, но и единственною изъ государственныхъ правителей, которая признала, а въ 1768 г. и провозгласила кредитъ мысленнымъ государственнымъ богатствомъ, основаннымъ на вѣрѣ цѣлаго народа въ его хозяйственную состоятельность*), т. е. признала и провозгласила его общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ.

Признавая кредитъ такимъ богатствомъ, Она называла его «драгоцѣннымъ государственнымъ кредитомъ”*), — и для того, чтобы никто и ни въ какомъ случаѣ не могъ подъ этимъ именемъ разумѣть казначейскаго или правительственнаго кредита, говорила: «Мое желанiе состоитъ въ томъ, чтобы не персонѣ государя, а государству вѣрили"**).

Признавая кредитъ государственнымъ богатствомъ и общимъ и недѣлимымъ достоянiемъ гражданъ, Императрица узаконила за верховною властью Россiи высшее и исключительное право имъ распоряжаться и, вслѣдствiе того, принявъ на себя обязанность имъ управлять, установила для него соразмѣрное громадности его значенiя совершенно самостоятельное, т. е. отдѣльное отъ государственнаго казначейства и другихъ административныхъ учрежденiй управленiе.

Назвавъ это управленiе банковымъ правленiемъ***), Императрица дала ему такое же министерское значенiе, какое имѣли тогдашнiя управленiя судомъ и войскомъ, и назначила, въ 1769 году, графа Андрея Петровича Шувалова главнымъ директором этого правленiя.

Какъ графъ А. П. Шуваловъ, такъ и большинство членовъ государственнаго совѣта во все время царствованiя Императрицы признавали и называли кредитъ мысленнымъ государственнымъ богатствомъ****).

Такимъ образомъ, кредитъ, признаваемый государственнымъ богатствомъ Россiи, послужилъ прочнымъ фундаментомъ для установленiя той правильной системы государственнаго управленiя, по которой, онъ, какъ источникъ государственной власти и какъ орудiе государственнаго управленiя, всегда долженъ былъ, подобно суду и войску, оставаться въ исключительномъ распоряженiи верховной власти Россiи.

Такимъ же прочнымъ фундаментомъ онъ послужилъ для устройства и всѣхъ тѣхъ государственныхъ кредитныхъ учрежденiй, которыя предназначены были имъ управлять и которыя должны были: съ одной стороны, предоставлять всѣмъ гражданамъ одинаковое право пользоваться кредитомъ, какъ своимъ государственнымъ богатствомъ, а съ другой стороны не должны были въ тоже время допускать ни финансистовъ, ни вообще кого–либо, ни даже государственнаго казначейства, распоряжаться этимъ общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ, какъ своею собственностью.

Такъ, для управленiя, въ вышесказанномъ смыслѣ. денежнымъ кредитомъ Pocciи, а именно: а) для «выпуска и размѣна металлическихъ и бумажныхъ денегъ устроены были ассигнацiонные банки и б) для прiема свободныхъ денежныхъ капиталовъ отъ казначейства и подданныхъ на храненiе и для процентнаго обращенiя установленъ былъ прiемъ вкладовъ государственными кредитными учрежденiями*****).

Чтобы управлять казначейскимъ кредитомъ Росciи, установлены были правила, на основанiи которыхъ денежные займы у государственныхъ кредитныхъ учрежденiй и за границею для надобностей государственнаго казначейства производились не иначе, какъ чрезъ посредство государственнаго совѣта, выдававшаго по таковымъ займамъ государственныя долговыя обязательства.

Чтобы управлять поземельнымъ кредитомъ Россiи государственныя кредитныя учрежденiя занимали свободные денежные капиталы у публики и раздавали ихъ въ ссуды подъ залогъ населенныхъ имѣнiй и городской недвижимости.

Чтобы управлять промышленнымъ и вообще народнымъ кредитомъ Россiи государственныя кредитныя учрежденiя занимали деньги у публики и раздавали ихъ въ ссуды подъ взаимное ручательство горожанъ, подъ залогъ товаровъ, подъ учетъ векселей, подъ движимое имущество и ручные залоги.

Часть прибылей, получаемыхъ государственными кредитными учрежденiями, поступала въ итогъ государственныхъ доходовъ, а другая часть на дѣла государственной благотворительности. Этими прибылями, какъ доходами съ своего общаго и недѣлимаго гражданскаго достоянiя, должны были, такимъ образомъ, пользоваться всѣ граждане, а никакъ не одни финансисты*).

Установленiемъ такой правильной системы государственнаго управленiя, по которой кредиту дано было значенiе, равное съ значенiемъ суда и войска, и устройствомъ вышесказанныхъ кредитныхъ учрежденiй для управленiя кредитомъ, достигнуты были слѣдующiе результаты:

1) Верховная власть, сохраняя за собою, этою системою, исключительное право распоряжаться кредитомъ Pocciи и принявшая на себя обязанность, посредствомъ выше помянутыхъ государственныхъ кредитныхъ учрежденiй, имъ управлять, безспорно отняла какъ у русскихъ, такъ и у иностранныхъ финансистовъ всякую возможность обратить денежный, казначейскiй, поземельный, промышленный и вообще народный кредитъ Россiи въ такой товаръ, который финансисты могли бы признавать своею собственностью и который они могли бы сдѣлать предметомъ своего спекулятивнаго торга и орудiемъ своего обогащенiя на счетъ эксплоатацiи собственности и благосостоянiя всѣхъ остальныхъ гражданъ Pocciи.

2. При такой системѣ государственнаго управленiя не нужно было опасаться, чтобы кредитъ Россiи могъ когда либо перестать быть источникомъ государственной власти и орудiемъ государственнаго управленiя; поэтому Россiи не нужно было oпacaться ни того, чтобы рядомъ съ верховною властью могла образоваться какая либо особая отъ нея кредитная или хозяйственная власть, ни того, чтобы рядомъ съ правительствомъ могло образоваться какое либо особое отъ него кредитное или хозяйственное управленiе финансистовъ — или плутократiя.

Слѣдовательно Россiи не было причины опасаться ни вражды двухъ властей, ни вражды двухъ управленiй между собою, ни тѣхъ пагубныхъ для государства послѣдствiй, которыя ихъ сопровождаютъ.

3) Точно также, ни русскому казначейству, ни землевладѣльцамъ, ни купечеству, ни фабрикантамъ, ни ремесленникамъ, ни земледѣльцамъ ни вообще всему русскому народу не было никакой причины опасаться, чтобы, при правильномъ управлeнiи кредитомъ Россiи чрезъ посредство государственныхъ кредитныхъ учрежденiй, чье либо право собственности на кредитъ Россiи, какъ на общее и недѣлимое гражданское достоянiе, могло быть кѣмъ либо и въ какой либо мѣрѣ нарушено, и что, поэтому, русскимъ гражданамъ не было, слѣдовательно, никакого повода ни стремиться къ возстановленiю нарушенныхъ правъ, ни враждовать противъ кого либо изъ своихъ согражданъ, ни требовать исправленiя системы государственнаго управленiя, а еще тѣмъ менѣе враждовать противъ своего правительства.

Вотъ краткiй очеркъ той системы государственнaго управленiя и тѣхъ кредитныхъ учрежденiй, которыя были установлены Императрицею Екатериною Великою для того, чтобы навсегда оградить Pocciю отъ эксплоатацiи ея благосостоянiя финансистами и отъ всѣхъ бѣдственныхъ для государства послѣдствiй, сопровождающихъ появленiе въ немъ плутократiи*).

Что система эта была совершенно правильна и потому дѣйствительно полезна, то это всего лучше доказывается ея послѣдствiями, и именно тѣмъ, что у насъ и до сихъ поръ не можетъ еще образоваться такой плутократiи, какая господствуетъ почти во всѣхъ западныхъ государствахъ Европы и въ Америкѣ.

Но, какъ ни правильна и какъ ни полезна эта система, однако мы не можемъ похвалиться, чтобы она и у насъ сохранилась въ томъ видѣ, въ какомъ она была первоначально установлена и въ какомъ она существовала въ тотъ 20–ти лѣтнiй перiодъ (отъ 1769 по 1789 годъ), въ который графъ Андрей Петровичъ Шуваловъ былъ главнымъ директоромъ банковаго правленiя.

Рановременная кончина этого истинно великаго государственнаго мужа**), въ теченiи 20–ти лѣтняго перiода упорно боровшагося съ княземъ А. А. Вяземскимъ за самостоятельность управленiя кредитомъ Россiи, была первою причиною измѣненiй, послѣдовавшихъ въ первоначальной системѣ. Она дала возможность князю Александру Алексѣевичу Вяземскому, бывшему въ то время и генералъ–прокуроромъ и исправляющимъ должность государственнаго казначея, сдѣлаться вмѣстѣ съ тѣмъ и главнымъ директоромъ банковаго правленiя.

Съ тѣхъ поръ управленiе кредитомъ слилось въ одно управленiе съ государственнымъ казначействомъ, вслѣдствiе чего кредитъ Россiи потерялъ свое прежнее вполнѣ самостоятельное значенiе и вмѣсто того, чтобы продолжать служить орудiемъ для установленiя хозяйственнаго благоустройства всего государства, началъ всe болѣе и болѣе дѣлаться лишь орудiемъ для поправленiя дѣлъ государственнаго казначейства.

Въ началѣ нынѣшняго столѣтiя система государственнаго управленiя потерпѣла, по отношенiю къ кредиту, новыя невыгодныя измѣненiя.

Умозрѣнiя западныхъ финансистовъ, преподававшихся при дворѣ академикомъ Шторхомъ, а въ учебныхъ заведенiяхъ профессоромъ Балугьянскимъ, при oтcyтствiи основательнаго изученiя отечественной системы государственнаго управленiя, не долго остались безъ влiянiя на правительственныя мѣры по отношенiю къ кредиту Россiи.

Графъ Сперанскiй, при извѣстномъ его стремленiи подражать всему иностранному, все исправлять и вездѣ оставлять слѣды своей дѣятельности, первый взялся за практическое приложенiе этихъ западныхъ умозрѣнiй къ кредитнымъ дѣламъ нашего отечества.

Слѣдствiемъ того было окончательное замѣщенiе банковаго правленiя и должности главнаго казначея учрежденiемъ министерства финансовъ.

Послѣ того, какъ никому и до сихъ поръ еще непонятное слово финансы*) сдѣлалось, какъ говорилъ въ то время Н. М. Карамзинъ, «предметомъ всѣмъ извѣстной хвастливости неосновательныхъ умовъ и не менѣе извѣстною охотою ихъ умничать", дѣло дошло до того, что министръ финансовъ графъ Гурьевъ въ 1817 году объявилъ, что будто бы «государственный кредитъ есть не что иное, какъ увѣренность капиталистовъ въ состоятельности правительства", и что «увѣренность эта основывается или на благонамѣренности, справедливости и постоянствѣ правительственныхъ мѣръ вообще, или на вещественномъ обезпеченiи его долговъ"**).

Такимъ образомъ по казначейскому кредиту западныя умозрѣнiя, въ теченiи менѣе чѣмъ 30 лѣтъ (съ 1789 по 1817 годъ), успѣли сдѣлать то, что министерство финансовъ начало почитать верховную власть не распорядителемъ и не управителемъ кредита, какъ государственнаго богатства, а только должникомъ финансистовъ и начало само приглашать послѣднихъ, какъ кредиторовъ правительства, разсуждать о его состоятельности или несостоятельности, провѣрять благонамѣренность, справедливость и постоянство всѣхъ его мѣръ вообще, а при случаѣ и годность его матерiальныхъ обезпеченiй.

Какая громадная разница противъ того, что было при Императрицѣ Екатеринѣ Великой, которая говорила: «Мое желанiе состоитъ въ томъ, чтобъ не персонѣ государя (т. е. чтобы не верховной власти или правительству), а государству вѣрили"!

Такимъ образомъ, казначейскiй кредитъ изъ государственнаго богатства и общаго недѣлимаго гражданскаго достоянiя превращенъ былъ министерствомъ финансовъ въ кредитъ правительства, а вмѣстѣ съ тѣмъ въ товаръ и собственность финансистовъ.

Это превращенiе, случившееся съ казначейскимъ кредитомъ, хотя и открыло двери плутократiи въ Pocciю, но финансисты не могли ею значительно воспользоваться, потому что вслѣдъ за графомъ Гурьевымъ министрами финансовъ были графъ Канкринъ и Вронченко, которые довольно строго держались правилъ системы Императрицы Екатерины Великой и не дѣлали почти никакихъ уступокъ ни западнымъ умозрѣнiямъ, ни проискамъ финансистовъ***).

Но въ 1859 году теченiе дѣлъ снова измѣнилось. Очередь дошла до поземельнаго кредита.

Министръ финансовъ Княжевичъ и «коммиссiя по устройству земскихъ банковъ", состоявшая большею частiю изъ лицъ пропитанныхъ умозрѣнiями западныхъ финансистовъ, убѣдились, что будто бы русскимъ землевладѣльцамъ гораздо выгоднѣе будетъ сдѣлаться должниками финансистовъ, которые будутъ ихъ эксплоатировать, нежели оставаться по прежнему должниками своего государства, которое въ продолженiе своего 72–хъ–лѣтняго перiода (съ 1786 по 1859 годъ) не только ихъ не эксплоатировало, но всѣми силами спасало отъ финансистовъ, и которое только къ тому постоянно и стремилось, чтобы сдѣлать пользованiе кредитомъ, какъ ихъ общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ, сколь возможно болѣе доступнымъ, дешевымъ и удобнымъ.

Умозрѣнiя западныхъ финансистовъ одержали побѣду; правительство, въ лицѣ министерства финансовъ, отказалось распоряжаться и управлять поземельнымъ кредитомъ Pocciи и вслѣдъ за тѣмъ, съ прекращенiемъ выдачи ссудъ подъ залогъ поземельной собственности государственными кредитными учрежденiями, поземельный кредитъ, бывшiй до тѣхъ поръ государственнымъ богатствомъ и общимъ недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ, началъ также превращаться въ товаръ и собственность русскихъ и иностранныхъ финансистовъ.

Послѣ 1859 года землевладѣльцы нѣсколько лѣтъ пытались бороться со своими кредитными нуждами путемъ устройства обществъ поземельнаго кредита, основанныхъ на принципѣ круговаго ручательства и взаимной отвѣтственности заемщиковъ — принципѣ первоначально одобренномъ министерствомъ финансовъ.

Развитiе дѣятельности этихъ обществъ обѣщало послужить въ будущемъ нѣкоторою гарантiею противъ эксплоатацiи русскаго землевладѣнiя финансистами.

Медленные успѣхи этихъ учрежденiй, какъ должно полагать, побудили министерство финансовъ, однако, допустить въ послѣднiе годы учрежденiе поземельныхъ банковъ на принципѣ акцiонерномъ — принципѣ, совершенно противномъ тому, какой оно само первоначально одобрило.

«Дѣли и властвуй”, заговорили тогда финансисты и путемъ учрежденiя акцiонерныхъ поземельныхъ банковъ начали дѣлить русское землевладѣнiе, по отношенiю къ кредиту на части, начали отдѣлять землевладѣльцевъ отъ ихъ общей русской землевладѣльческой семьи, дѣлать ихъ единично своими должниками и, эксплоатируя ихъ собственность, ставить ихъ подъ свое кредиторское владычество.

Едва только нѣсколько акцiонерныхъ поземельныхъ банковъ успѣли сдѣлать первую рекогносцировку на этой обѣтованной почвѣ новой финансовой наживы, какъ, вслѣдъ за ними, откуда ни взялись еврейскiе, греческiе, берлинскiе, австрiйскiе, лондонскiе и амстердамскiе финансисты, которые, никѣмъ не прошенные, какъ развѣ только своими предшественниками — акцiонерными поземельными банками, т. е. такими же, какъ они сами, эксплоататорами землевладѣнiя, домогаются, подъ предлогомъ оказанiя помощи нашему землевладѣнiю, исходатайствовать у правительства разрѣшенiе: путемъ учрежденiя «центральнаго банка русскаго поземельнаго кредита" заняться окончательнымъ раздробленiемъ русской землевладѣльческой семьи, превратить поземельный кредитъ Россiи въ свою исключительную собственность и огульно эксплоатировать какъ настоящее крупное, такъ и будущее мелкое, крестьянское землевладѣнiе.

Участь нашего землевладѣнiя, участь нашего поземельнаго кредита, составляющаго самую значительную часть всего нашего государственнаго кредита, находится такимъ образомъ въ зависимости отъ того рѣшенiя, которое послѣдуетъ по дѣлу проекта центральнаго банка русскаго поземельнаго кредита и отъ степени развитiя вредной дѣятельности тѣхъ акцiонерныхъ поземельныхъ банковъ, которымъ уже дозволено было осуществиться.

Не забытъ былъ финансистами также и промышленный кредитъ Pocciи.

Учрежденiемъ въ послѣднiя шесть лѣтъ множества коммерческихъ оборотныхъ акцiонерныхъ банковъ производится и съ нимъ, какъ по отношенiю къ его собственникамъ–гражданамъ, такъ и по отношенiю къ верховной власти, точно такая же метаморфоза, какая происходитъ съ кредитомъ казначейскимъ и поземельнымъ.

Мы уже видимъ и результаты этого кредитнаго преобразованiя.

Денежные капиталы всего государства стягиваются банками въ нѣсколько пунктовъ — преимущественно въ С.–Петербургъ, Москву, Одессу и Варшаву.

По мѣрѣ того, какъ эти города наполняются денежными капиталами и дѣлаются финансовыми центрами, въ той же мѣрѣ прочiя части имперiи все болѣе и болѣе страдаютъ недостаткомъ денежныхъ капиталовъ.

По мѣрѣ того, какъ увеличивается эта централизацiя капиталовъ въ нѣсколькихъ пунктахъ, въ той же мѣрѣ децентрализуется управленiе кредитомъ, и Россiйская Имперiя, по отношенiю къ своему кредиту, этому ея главному хозяйственному двигателю, распадается на части.

По мѣрѣ того, какъ централизованные въ вышесказанныхъ пунктахъ капиталы все болѣе и болѣе употребляются на непроизводительную и крайне вредную торговлю кредитомъ, состоящую преимущественно въ ажiотажѣ и ростовщичествѣ разныхъ видовъ, въ той же мѣрѣ производительные и полезные промыслы все болѣе и болѣе страдаютъ недостаткомъ въ оборотныхъ денежныхъ капиталахъ*).

И наконецъ, страшный наплывъ къ намъ евреевъ и другихъ иностранныхъ финансистовъ, банкировъ, ажiотеровъ, спекулянтовъ, присоединенiе къ нимъ всякаго званiя русскихъ финансовыхъ дѣльцовъ и купное ихъ всѣхъ быстрое обогащенiе ясно доказываютъ, что финансистамъ вполнѣ дозволено почитать кредитъ Pocciи не государственнымъ богатствомъ — а товаромъ, не общимъ и недѣлимымъ гражданскимъ достоянiемъ — а собственностью тѣхъ финансистовъ, которые его захватятъ въ свое распоряженiе, не источникомъ государственной власти правительства — а источникомъ власти финансистовъ, и наконецъ не орудiемъ государственнаго управленiя — а орудiемъ плутократiи для безнаказанной эксплоатацiи благосостоянiя всѣхъ русскихъ гражданъ, не занимающихся вредною для государства торговлею кредитомъ.

На основанiи всего вышесказаннаго, всѣ происшедшiя до сихъ поръ измѣненiя въ системѣ государственнаго управленiя, установленной Императрицею Екатериною Великою, могутъ быть почитаемы не чѣмъ инымъ, какъ рядомъ весьма важныхъ государственныхъ ошибокъ, потому что всѣ сдѣланныя министерствомъ финансовъ, съ 1810 года по настоящее время, по отношенiю къ казначейскому, поземельному и промышленному кредиту, уступки финансистамъ суть не что иное, какъ такiя уступки, которыя ежедневно разрушаютъ значенiе, могущество и силу верховней власти Pocciи и служатъ поощренiемъ къ образованiю у насъ плутократiи со всѣми тѣми пагубными для государства послѣдствiями, которыя происходятъ отъ дозволенiя финансистамъ безнаказанно нарушать право собственности большинства подданныхъ на кредитъ, какъ на ихъ общее и недѣлимое гражданское достоянiе.

Чтобы окончательно сокрушить систему государственнаго управленiя, созданную для блага Россiи Императрицею Екатериною Великою, теперь остается только преобразовать нашъ государственный банкъ въ такой же акцiонерный банкъ, какими мы видимъ привилегированные и монопольные банки англiйскiй и французскiй, и тогда отечество наше будетъ запутано въ такiя же финансовыя сѣти, въ какiя давно уже запутаны государства западной Европы.

И дѣйствительно, глядя на эти государства, нельзя не сказать, что финансы — это гордiевъ узелъ того ярма, въ которое финансисты, силою предоставленной имъ кредитной власти, впрягли правительства и народы нашихъ временъ.

Тяжелое бремя этого ярма уже давно сдѣлалось ненавистнымъ всему свѣту и потому возбуждаетъ повсемѣстно гражданскую вражду, разрушающую миръ и благоденствiе человѣчества.

Многiе народы неоднократно пытались скинуть его съ себя путемъ политическихъ, соцiальныхъ и коммунистическихъ революцiй: но какъ только они, обманутые мнимымъ успѣхомъ, возвращались къ спокойной и разумной жизни, финансисты снова запутывали узелъ и крѣпче прежняго привязывали къ дышлу своей побѣдной колесницы ярмо, надѣтое ими на правительства и народы.

Освободить правительства и народы изъ этого ярма можетъ, очевидно, только тотъ, кто самъ еще не въ ярмѣ.

Поэтому гордiевъ узелъ и нашихъ временъ ждетъ, подобно гордiеву узлу древняго мipa, такого своего Александра, который бы, силою законодательства и могуществомъ верховной власти, разсѣкъ его и который, утвердивъ прочное гражданское спокойствiе своего народа, указалъ бы тѣмъ самымъ путь къ умиротворенiю и всего человѣчества.

М. Степановъ.

_______

ЕЩЕ О КАСИМОВСКОМЪ ЗЕМСТВѢ.

Въ 7 № «Гражданина" редакцiя дала мѣсто письму бывшаго земскаго дѣятеля, занимавшаго должность предсѣдателя касимовской управы, г. Мансурова. Бывшему предсѣдателю пожелалось оправдаться отъ упрековъ, сдѣланныхъ ему его довѣрителемъ, т. е. касимовскимъ земствомъ, и въ свою очередь, обвинить своего довѣрителя въ интригахъ (это — довѣрителя–то, недовольнаго своимъ повѣреннымъ!!), а равнымъ образомъ и статью (въ 22 № «Гражданина" за прошлый годъ), въ которой, на основанiи изданныхъ управою же земскихъ источниковъ, была изложена вся эта отчасти грустная исторiя. Не смотря на явное и вполнѣ безцеремонное извращенiе г. Мансуровымъ фактовъ и помянутой статьи (чтó сейчасъ будетъ доказано по пунктамъ), редакцiя, давая мѣсто письму г. Мансурова, не обставила его никакими подстрочными возраженiями, ибо, по весьма понятному чувству полнаго безпристрастiя, желала дать полный просторъ рѣчи обвиняемаго, не ослабляя и не прерывая ея возраженiями и не препятствуя невинному удовольствiю бывшаго предсѣдателя касимовской управы побыть калифомъ хотя на часъ. Потому теперь и выпала на нашу долю печальная обязанность не столько говорить о касимовскомъ земствѣ, сколько очистить его отъ обвиненiй со стороны бывшаго его повѣреннаго, т. е. отставнаго предсѣдателя г. Мансурова, а сему послѣднему — доказать и растолковать то, чего онъ видно не понимаетъ, а также и уличить въ намѣренныхъ пропускахъ, искаженiяхъ и поразительныхъ противорѣчiяхъ.

1. Въ нашей статьѣ мы говорили, что управа (времени правленiя г. Мансурова) почему–то особенно излюбила скопинскую типографiю г. Яцки, въ которой печатаетъ всѣ свои изданiя; между тѣмъ, типографiя ставитъ бумагу крайне–плохую, шрифтъ старый, сбитый, при версткѣ допускаетъ столь безцеремонный разгонъ и столько пустыхъ страницъ и пространствъ, что на одну книжку получилось 7 пустыхъ листовъ; всѣхъ же книгъ, изданныхъ управою, десять; если считать по 7 листовъ на книгу, то получится 70 листовъ, если положить за листъ 3 руб.*) (послѣднiй минимумъ), то на 70 листовъ выйдетъ сумма въ 210 р., не считая бумаги. Противъ такой очевидности спорить не приходилось, и г. Мансуровъ пошелъ на сдѣлку, именно, что управа переплатила типографiи нѣсколько десятковъ рублей. Съ этимъ и мы можемъ согласиться: въ 210 р., дѣйствительно, заключается нѣсколько десятковъ, а именно — двадцать одинъ. Что же касается до сужденiя г. Мансурова, что переплатить нѣсколько десятковъ — пустяки (конечно; особенно — въ сравненiи съ миллiонами), что это «не очень важно", то объ этомъ намъ совѣстно даже и упоминать! Разсуждать такъ и распоряжаться можно только съ своими деньгами, а не съ общественными, земскими!

2. Пожалѣвъ о переплаченныхъ земскихъ рубляхъ, мы замѣтили, что если бы эта сумма была цѣла, было бы можно и желательно издать отъ имени касимовскаго земства подробнѣйшую карту уѣзда, т. е. дополненную и исправленную по новѣйшимъ земскимъ свѣдѣнiямъ, разумѣется, въ размѣрѣ, не превышающемъ четырехъ листовъ, какъ это уже сдѣлано нѣкоторыми земствами. Г. Мансуровъ, не понявъ хорошенько нашего предложенiя, спѣшитъ насъ увѣдомить, что карты уѣзда давно существуютъ и изданы генеральнымъ штабомъ, и что въ управѣ есть карта на 24 листахъ, полученная изъ межевой канцелярiи. Все это мы давно и очень хорошо знаемъ: обо всемъ этомъ, въ своемъ мѣстѣ и въ свое время, мы подробно скажемъ, упомянемъ даже о картахъ въ XVIII вѣкѣ, приведемъ изъ Олеарiя нѣкоторые чертежи, планы и рисунки, относящiеся къ Касимову и уѣзду, и т. д. Но все это, для современной земской потребности, или сильно устарѣло, или вышло изъ продажи, или требуетъ существенныхъ поправокъ и обновленiй. Что же касается до рукописной карты въ 24 листа, несомнѣнно хорошей и полезной, то для изданiя, она потребуетъ сокращенiя до 4–хъ листовъ, т. е. масштабъ ея долженъ быть значительно съуженъ. Мы убѣждены въ необходимости подобной карты не только для каждаго изъ гласныхъ, для народныхъ училищъ, волостныхъ правленiй, но и вообще для каждаго образованнаго касимовскаго обывателя; и спорить противъ этого можетъ только одинъ г. Мансуровъ, и собственно потому, что на изданiе такой карты нами была указана сумма, излишне переплаченная типографiи за время его предсѣдательствованiя.

3. Упоминая о рукописной картѣ на 24 листахъ, г. Мансуровъ замѣчаетъ, что она стоила «довольно дорого", именно — 75 руб. Если бы г. Мансуровъ хотя что нибудь понималъ въ картографическомъ дѣлѣ, онъ не сказалъ бы «довольно дорого". Напротивъ: 75 руб. за карту на 24 листахъ — «дешево”, за карту, на которую нанесена каждая дача отдѣльно, по генеральному и спецiальному межеванiю; если земство и заплатило такъ дешево, то единственно — благодаря доброму вниманiю предсѣдателя межевой канцелярiи г. Ахшарумова. Но это «довольно дорого" (75 руб. за 24–хъ–листовую карту) особенно курьозно въ сопоставленiи съ «не очень важно” (излишне–переплаченные г. Мансуровымъ типографiи земскiе рубли!). Вотъ, до какого абсурда, до какой нелѣпицы договорился г. Мансуровъ, не потрудившiйся, какъ видно, прочесть и сообразить имъ же написаннаго!

4. Мы сказали, что въ скопинской типографiи г. Яцки даже и скопинская управа не печатаетъ. Г. Мансуровъ, не безъ нѣкотораго торжества, указываетъ на 1868 годъ, когда скопинская управа отпечатала только разъ въ типографiи г. Яцки журналы собранiя. При видѣ этого единичнаго факта, человѣкъ разсудительный непремѣнно задалъ бы себѣ вопросъ: почему же скопинская управа не печатала въ типографiи Яцки до 1868 г. и послѣ 1868 г.? не встрѣтилась ли въ 1868 году какая либо злая необходимость для скопинской управы обратиться въ типографiю Яцки? Но г. Мансуровъ не задался сими благоразумными вопросами, а какъ утопающiй схватился за соломенку и, разумѣется, съ нею вмѣстѣ погибъ.

5. Громадное большинство земствъ, въ томъ числѣ и касимовское, выработало, въ своей нѣсколько–лѣтней практикѣ, необходимость существованiя при собранiяхъ только двухъ коммиссiй: приготовительной, разсматривающей всѣ вопросы и дѣла и приготовляющей ихъ для доклада собранiю, и ревизiонной, повѣряющей отчеты управы и земскiя суммы. Между тѣмъ одинъ изъ гласныхъ пожелалъ спецiальной коммиссiи по вопросу о недоимкахъ. На это другой совершенно справедливо возразилъ, что избранie новой коммиссiи не нужно, такъ какъ собранiемъ уже избрана приготовительная, для разсмотрѣнiя подобныхъ вопросовъ; что еще много предстоитъ собранiю серьознаго труда по другимъ не менѣе важнымъ вопросамъ, и что если каждый разъ избирать особыя для того коммиссiи, тогда все земское собранiе распадется на разныя коммиссiи. Все это такъ логично, просто и естественно, что не понять этого могло одно только озлобленное неразумiе. Г. же Мансуровъ, намѣренно умолчавъ (на сколько это добросовѣстно — предоставляемъ рѣшить читателямъ) о возраженiи, сдѣланномъ С. Л. Салазкинымъ, обвинилъ какъ его, такъ и «многихъ гласныхъ", что они будто бы постарались замять дѣло о недоимкахъ, такъ какъ сами не платятъ за нѣсколько лѣтъ земскаго сбора. Отчего же этого заявленiя не сдѣлалъ г. Мансуровъ въ собранiи? Это онъ былъ обязанъ сдѣлать, прямо по должности предсѣдателя. Кончилось же тѣмъ, что уходя изъ земства, онъ оставилъ въ наслѣдiе обновленной управѣ 24,000 р. недоимки! Теперь и мы понимаемъ, почему потребовалось обвинить «многихъ гласныхъ", хотя и заднимъ числомъ, въ нѣкоторой стачкѣ и неплатежѣ земскаго сбора!

6. Въ статьѣ нашей мы, между прочимъ, говорили и доказали, что управа времени правленiя г. Мансурова, самонадѣянно опираясь на мнимое свое всезнайство, кое–чего не знаетъ и потому ходитъ въ потемкахъ, ощупью. Главную причину этого обстоятельства мы находили въ новизнѣ дѣла, въ отсутствiи какой–либо программы или системы и въ незнанiи уѣзда. Чтобы выйти изъ этого застоя, мы предлагали снарядить экспедицiю, для изученiя уѣзда во всѣхъ отношенiяхъ и подробностяхъ. Кто слѣдитъ за ходомъ земскаго дѣла въ Россiи, тотъ, вѣроятно, съ удовольствiемъ уже замѣтилъ, что предложенiе наше, не составляя какой либо особенной новости, дѣлалось во многихъ земствахъ, въ той или другой формѣ, и что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ уже приступлено къ его выполненiю. Г–нъ же Мансуровъ, не понявъ (намѣренно, или не намѣренно — Богъ его знаетъ) сущности нашего предложенiя, вздумалъ укорить насъ будто бы въ противорѣчiи, въ томъ, что мы, ратуя противъ распаденiя земскаго собранiя на ни къ чему ненужныя спецiальныя коммиссiи (см. выше, пунктъ 5–й), предлагаемъ въ тоже время особую экспедицiю для изученiя уѣзда. Въ этомъ укорѣ г. Мансуровъ, помимо непонятливости, обнаружилъ еще и логическую погрѣшность: онъ сравнилъ два такихъ предмета, которые и сопоставить трудно.

7. Защищая свою отчетность и способъ храненiя земскихъ денегъ и обзывая сумбуромъ постановленiе ревизiонной коммиссiи, г. Мансуровъ благоразумно обходитъ одно обстоятельство и не даетъ разъясненiя, почему въ одномъ году являются два января, а апрѣль слѣдуетъ за маемъ, — сумбуръ ли это, или нѣчто другое?

8. Въ статьѣ нашей мы, между прочимъ, порадовались, что касимовское земство, послѣ давняго спора, наконецъ–то получило принадлежащiй ему денежный капиталъ, и назвали это «блистательною побѣдою, одержанною земствомъ надъ соединенными силами рязанскаго дворянства, рязанскаго губернатора и министра внутреннихъ дѣлъ". Побѣда эта совершена при главномъ участiи г. Мансурова, который, на этотъ разъ, весьма удачно выполнилъ порученiе земства. Но вдругъ, ни съ того, ни съ сего, г. Мансуровъ страшнымъ образомъ перепугался, и теперь увѣряетъ, что никакой побѣды и борьбы не было, что слово «побѣда" равносильно слову «антагонизмъ, борьба земства съ правительствомъ" и наконецъ находить, что «побѣда" — слово «неблаговидное". Не говоря уже о томъ, что перепугъ г. Мансурова, окончательно спутавшiй всѣ его понятiя, весьма смѣшонъ и комиченъ, замѣтимъ пока, что намъ не безъизвѣстно (изъ имѣющихся у насъ подъ руками очерковъ земской дѣятельности по всѣмъ губернiямъ), что антагонизма, борьбы земства съ правительствомъ нигдѣ не существуетъ; напротивъ — мы замѣчали даже нѣкоторую поблажку (между прочимъ, и въ касимовской управѣ), при прiемѣ дѣлъ, имуществъ и капиталовъ отъ упразднявшихся учрежденiй. Слѣдовательно: не г–ну бы Мансурову говорить объ антагонизмѣ и не намъ бы слушать! Лучше бы сдѣлалъ г. Мансуровъ, еслибъ припомнилъ слѣдующiя, пo истинѣ, фразы изъ своего доклада: «отвѣтчикомъ по нашей жалобѣ сенатъ призналъ министра внутреннихъ дѣлъ... министръ не опровергнулъ ни одного довода, не счелъ себя вправѣ отрицать... устранено незаконное административное вмѣшательствo"...

9. Силясь найти хотя бы малѣйшую неточность въ нашей статьѣ, г. Мансуровъ говоритъ, что помянутый капиталъ остался не отъ ополченiя, а отъ расформированiя перевозочнаго парка, и потому обвиняетъ насъ, что мы не потрудились даже прочесть печатныхъ журналовъ. Душевно желалось бы намъ сдѣлать хотя одну уступку г. Мансурову и покаяться въ недосмотрѣ, въ сущности совершенно пустомъ (отъ пуговицъ ли, или ремешковъ остались деньги). Но, какъ бы на зло г. Мансурову, въ журналахъ собранiй за 1869 годъ (стр. 4, 29) капиталъ этотъ три раза названъ «ратницкимъ"; просимъ г. Мансурова, предварительно протеревъ глаза, взглянуть на эти страницы.

10. Голословно обвиняя насъ въ кумовствѣ и пристрастiи, г. Мансуровъ, выставляющiй себя невиннымъ барашкомъ, котораго хотятъ растерзать какiе–то земскiе волки, — самымъ непозволительнымъ образомъ и намѣренно умалчиваетъ о томъ, что мы въ нашей статьѣ дважды его помянули (гдѣ слѣдовало) добрымъ словомъ и даже, въ защиту его, обрушились на одно изъ постановленiй собранiя относительно банковъ. Личностей, родства, дружбы, прiязни для насъ не существуетъ, какъ скоро мы касаемся дѣла; чтó хорошо, чтó дурно — скажемъ безъ запинки каждому и всякому, другу и недругу, родственнику или чужому; насъ интересуетъ одно только — строгое, точное, систематическое и всестороннее изученiе нашей родины, и единственно въ немъ мы видимъ надежный залогъ всяческаго преуспѣянiя и благосостоянiя Касимовскаго уѣзда.

11. Г. Мансуровъ обвиняетъ, хотя вскользь, касимовское земство въ интригахъ и проискахъ относительно собственной особы; между тѣмъ, самъ же, не замѣчая того, приводитъ блистательное опроверженiе собственныхъ же своихъ словъ. Собранiе въ 1869 году пожелало увеличить жалованье предсѣдателю управы до 1,500 р.; предсѣдатель управы, г. Мансуровъ, указывая на неудовлетворительность поступленiй земскихъ сборовъ, отказывался отъ этой прибавки; послѣ же настоянiй г.г. гласныхъ просилъ подвергнуть вопросъ этотъ баллотировкѣ; собранiе баллотировать отказалось, а единогласно постановило — увеличить предсѣдателю управы жалованье на 500 р. Гдѣ же тутъ интрига противъ г. Мансурова? Если тутъ что и есть, то это — непослѣдовательность со стороны г. Мансурова: сперва, въ виду недоимокъ, онъ великодушно отказывается, но затѣмъ преспокойно кладетъ эти 500 р. въ карманъ, вмѣсто того, чтобы отдать ихъ или на покрытiе недоимокъ, или въ пользу школъ, которыя онъ чтитъ устами своими.

12. Но особенно комиченъ г. Мансуровъ въ роли перваго министра! Объясняя по своему причины своего выхода въ отставку, г. Мансуровъ говорить: «нѣкоторыя наши предложенiя не были приняты... неужели же слѣдовало служить далѣе и приводить въ исполненiе постановленiя собранiя, несогласныя съ вашими убѣжденiями?" Совершеннѣйшая конституцiя... въ стаканѣ!!

На этомъ мы и покончимъ, прося извиненiя у читателей, что, по милости г. Мансурова, пришлось, для его уличенiя и возстановленiя истины, повторять зады, т. е. возвращаться къ прошлогодней нашей статьѣ. Въ одномъ мѣстѣ своего письма, г. Мансуровъ беззастѣнчиво говоритъ, что «общество должно бы быть ему благодарно"; насколько такое требованiе справедливо, вскорѣ можно будетъ узнать изъ очерка земской дѣятельности въ Рязанской ryбepнiи, составленнаго исключительно на основанiи печатныхъ земскихъ источниковъ. Едва–ли можно быть благодарнымъ за отсутствiе какой либо системы въ дѣйствiяхъ и изученiя уѣзда. Что же касается неприличной выходки г. Мансурова относительно крестьянскихъ мировыхъ учрежденiй, то ему не мѣшало бы помнить поучительный случай въ рязанскомъ губернскомъ coбранiи (см. «Гражданинъ" 1872 г. № 26), когда одинъ изъ гласныхъ, за такое же дѣянiе, подвергся строгому публичному порицанiю и осужденiю. Хотя бы и увлекаясь ненавистью къ тому или другому мировому посреднику, нельзя бросать грязью въ учрежденiе, которому вся Россiя столько обязана!

_______

ГАВАНЬСКIЯ СЦЕНЫ.

III.

Наводненiе.

А посмотрѣли бы вы какъ наши гаваньцы справляются иной разъ съ напоромъ моряны, когда дѣдушка–вѣтеръ нагонитъ имъ ее изъ Кронштадта, какъ напримѣръ въ послѣднее большое наводненiе, кажется въ пятидесятомъ году, захватившее Гавань въ расплохъ и въ одинъ мигъ обратившее ее въ Венецiю.

Бурный свой дебютъ началъ тогда дѣдушка–вѣтеръ не въ счетъ абонемента, вмѣсто осени въ августѣ мѣсяцѣ, и первымъ дѣломъ налегъ на заборъ у огородника. Огородникъ — мужичинище натуры флегматической — какъ разъ стоялъ прислонясь къ своему забору спиной, съ счетной книжкой въ рукѣ, и начиналъ расчетъ съ «молодцами”; какъ стоялъ, такъ и повалился вмѣстѣ съ заборомъ навзничь; книжка перелетѣла черезъ голову, и воробушкомъ, растопырившимъ крылышки, улеглась среди улицы въ грязь...

— Охъ, мать честная!.. проговорилъ огородникъ треснувшись затылкомъ о заборныя доски. А проходившiе въ эту минуту по мосткамъ два чиновника, перепуганные валящимся на нихъ заборищемъ, соскочили чуть не на середину улицы, и въ одинъ мигъ увязли по колѣна въ грязи. Но вмѣсто того чтобы какъ можно скорѣе спасаться изъ болотнаго мѣсива, оба, какъ по командѣ, повернулись къ огороднику и не двигаясь съ мѣста принялись одинъ за другимъ отбарабанивать его всѣми гаваньскими пожеланiями, даже и мысли не имѣя простить его, въ виду его собственнаго распростертаго положенiя. Огородникъ межь тѣмъ флегматически приподнялся и къ нему опять подошли работники.

— Не думалъ, мать честная, вотъ никакъ ужъ, ей, ей, не думалъ! бормоталъ онъ оправляясь и отряхаясь.

— Черти бы тебя взяли! кричалъ чиновникъ, съ черными густыми бакенбардами и съ озлившимся до изступленiя лицомъ (младшiй помощникъ столоначальника), вытаскивая одну ногу за другой изъ грязи. Не могъ забора до сей поры подпереть!..

— Чистись вотъ теперь до самаго до утра!.. прокричалъ и другой, съ черными же, но очень уже рѣдкими бакенбардами — простой смертный, въ качествѣ канцлера, тоже вытягивая одну ходулю за другой изъ земляной кашицы.

— Подьте, книжку тамъ возьмете съ улицы, — обратился огородникъ, даже и вниманiя не обращая на чиноваловъ, къ близко торчавшему подлѣ него родному своему брату. Этотъ было и повернулся чтобы идти исполнить приказанiе брата, а вмѣстѣ съ тѣмъ и хозяина.

— Жрать — на это есть у васъ время! ревѣлъ помощникъ столоначальника, вскорабкавшись наконецъ на мостки. По пяти фунтовъ хлѣба упираете — а подпереть заборъ недосугъ! Я говорю, только жрать!..

— Да, ѣсть!.. прибавилъ товарищъ его, тоже занося ногу на мостки и какъ бы желая сказать другое.

— А ты не жрешь?.. Нѣтъ, небось только за щеку кладешь?.. мгновенно остановился огородниковъ братъ, сверкая глазами и забывъ объ утопавшей книжкѣ. Сами чтоль те приставимъ себя къ забору и подпирать будемъ? Ишь кака пора горяча, дура ты чиновная, право–тка, дура — какъ есть.

Но чиновалы немедленно успокоились — точно именно такъ и ждали того, чтобы ихъ поскорѣе обратно выругали и ужъ развязали бы — отпустили дальше.

Оба пустились въ путь, а огородники занялись своимъ дѣломъ.

— Экiй взбалмошный вѣтеръ, бормоталъ помощникъ столоначальника, эна какъ забираетъ!.. Ничего не подѣлаешь!.. Изволь вотъ поминутно спиной къ нему поворачиваться, къ подлецу.

— Именно къ подлецу! злорадно подхватилъ товарищъ. Вѣдь нарочно воротитъ, чтобъ сталъ къ нему спиной... Что хочешь, а повернись!.. Ну, нà–вотъ, ну, вотъ повернулся... Ну, что, теперь доволенъ?..

А дѣдушка–вѣтеръ, не останавливаясь, грянулъ на старика Севастьянова, сбросилъ трубу съ его крыши, да ему же самому цѣлую кирпичину намѣтилъ прямо въ миску съ простоквашей, которую тотъ какъ разъ несъ домой яко даръ отъ Викулихи... Старикъ, нужно сказать былъ строптивый, не хуже дѣдушки–вѣтра, да къ тому же у Викулихи и пропустилъ. Какъ только посуда, выбитая у него изъ рукъ полетѣла на мостки съ простоквашей и разсыпалась въ черепки, онъ бросился топтать ихъ ногами.

— Такъ вотъ нà–же, нà, старая колдунья, принялся онъ поминать Викулиху, вотъ нà–же тебѣ если такъ! если пожалѣла даруя, проклятая!

А вѣтеръ, выбивъ посудину, будто зналъ что Викулихина, полетѣлъ попытать и у ней счастья, да тотчасъ же и вперъ обратно въ ея кухню подушку, которою было заткнуто у нея окно, а затѣмъ разомъ смелъ со стола на полъ одинъ горшокъ со сливками, а другой съ тѣстомъ. Тутъ ужъ и эта почтенная женщина изъ себя вышла и недобрымъ словомъ помянула ушедшаго гостя, старика Севастьянова:

— Онъ, да и конецъ, «сглазилъ”! втесался изъ горницы въ кухню и ну опару расхваливать: «Экiй, говоритъ, дюжiй пирожище ты варганишь, Викулишна.. Ужъ и глазъ!.. А я, дура, еще простокваши сунула ему цѣлую миску... Знала, лучше бы коровѣ отдала, подавись, проклятый!

Между тѣмъ дѣдушка–вѣтеръ потѣшился, да принялся за серьозное — и ну нагонять моряну на Гавань, сперва, конечно, на огороды и на дома, которые окнами любуются взморьемъ; а потомъ, дѣло дошло уже и до мостковъ на улицахъ. На мосткахъ въ это время въ Гаваньскомъ захолустьѣ покоился и высыпался нѣкто Вавило Степанычъ, отставной провинцiальный секретарь. Городовой, проходя мимо, сталъ было будить его и поднимать.

— Экъ его!.. Вавило Степанычъ!.. Проснись, братецъ!... Ну, поднимайся!.. Ну–о!.. Вавило Степанычъ... Нѣтъ, грузенъ больно ужь!.. прибавилъ стражъ, и пошелъ, бормоча дорогой: «Человѣкъ–то онъ славный!.. Пойдти сказать его Пафнутьевнѣ... А то, того и гляди, вода нагрянетъ — зальетъ еще, пожалуй. Человѣкъ–отъ славный — вотъ что я хочу помнить...

Дѣдушка–вѣтеръ все продолжалъ проказничать. Одному чиновнику, со сна выглянувшему въ форточку, столько съ разу напустилъ воздуху въ носъ и въ ротъ, что тотъ, захлебнувшись, рванулся назадъ и принялся причитывать на счетъ проказника на всѣхъ арамейскихъ языкахъ. Вотъ въ это самое время сидѣлъ и засидѣлся въ бесѣдкѣ, въ садикѣ у булочнаго мастера, у Карлъ–Иваныча, съ дочкою его, высокой и блѣднолицой Каролиной Карловной, ея женихъ, законный искатель руки ея, нѣкто Леонардъ, тоже булочникъ съ Вознесенской, но еще очень молодой человѣкъ, не болѣе какъ лѣтъ тридцати восьми или девяти отъ роду. Онъ, въ теченiе шести мѣсяцевъ ухаживанья за нею, только–что хотѣлъ было въ первый разъ открыть совсѣмъ свою душу и излить свое сердце, а вмѣстѣ съ тѣмъ предложить ей, въ видѣ самаго необходимаго пункта, о томъ, что если она его любитъ и притомъ любитъ больше всѣхъ вздыхающихъ по ней слесарей, каретниковъ, столяровъ, одного обойщика и одного переплетнаго мастера, то чтобы потрудилась, немедленно и не отлагая, скрѣпить любовь первымъ дѣвственнымъ своимъ поцалуемъ; какъ вдругъ дернуло когото на дворѣ у Карлъ–Иваныча крикнуть во все горло: «вода”!

— Um Gottes willen! воскликнулъ влюбленный нѣмецъ, и точно водой его окатили — вскочилъ съ мѣста, забывъ о Каролинѣ Карловнѣ, которую оставилъ на волю Божью, и пустился въ припрыжку изъ бесѣдки, бухая, не оглядываясь, по запруженному саду.

— Rechts, rechts!.. вопила вослѣдъ ему влюбленная нѣмка, несясь за нимъ по послѣдней, еще возможной, дорожкѣ.

Между тѣмъ въ лавкѣ у Лукича какъ нарочно столпились наши гаваньскiя богини: одна покупала золотникъ чаю, другая — на три копѣйки кофею, на грошъ цикорею и на копейку леденцовъ, чтобъ прикусывать за горячимъ, такъ какъ сахаръ скоро таетъ во рту; — третья желала каркасу и сутажу, — четвертая яблочной пастилы, — пятая селедку; — шестая половину сальной свѣчки; — седьмая дегтю; — осьмая муки крупчатой, яблоковъ и сѣраго шелку; а одинъ господинъ съ кокардой домогался отличныхъ итальянскихъ гитарныхъ струнъ и кстати ужъ свѣжихъ рубцовъ. Но послышалось: «Вода, вода”!.. и всѣ шарахнулись вонъ изъ лавочки, давя въ дверяхъ одинъ другаго и одна другую.

Тѣмъ временемъ Викулиха все таки нашла возможность сцѣпиться на улицѣ съ городовихой изъ за жениховъ, сватающихся къ ихъ дочерямъ: именно изъ за того, что за Викулихину дочь сватается чиновникъ, мало того, что самъ голытьба, да еще и претендентъ на приданое, тогда какъ желающiй получить руку и сердце городовихиной крали, наоборотъ, самъ зажиточный, да еще справляетъ невѣстино приданое и играетъ свадьбу на свой счетъ.

— Матушка! отрѣзала городовиха, дама породистая и сознающая свои скульптурныя достоинства, изъ за которыхъ жаловалъ ее сожитель Викулихинъ — предметъ старинной неугомонной ревности сей послѣдней къ своей соперницѣ. Сама ты, матушка, была молода и отъ людей тоже–тко слыхивала, что если дѣвка съ изъянцемъ, такъ поневолѣ мать прикармливай женишка золотымъ толоконцомъ... Прямое это дѣло, всему мiру даже извѣстное.

— Почище, можетъ, еще твоего поганаго языка, анафемская твоя душа!.. завопила сухопарая Викулиха, сверкнувъ молнiевержущимъ взглядомъ на соперницу. У самой какъ въ день весь полкъ перебываетъ, такъ и про кажную думаетъ, что на четырехъ королей гадаетъ!..

— Матушка!.. хлопнула городовиха, что тамъ ни говоришь, а шила въ мѣшкѣ не утаишь!.. Такъ–то–съ!..

— Ахъ ты ехидная, ахъ ты посконная! Такъ вотъ изъ чьей деревни вѣтеръ дуетъ! и бросилась Викулиха на сосѣдку...

— Я увѣренъ, что почтенныя дамы непремѣнно сцѣпились бы пятернями и не пожалѣли другъ у дружки причесокъ, но подоспѣвшiй къ нимъ водяной шквалъ озадачилъ ихъ какъ разъ въ пору: обѣ разомъ метнулись въ разныя стороны и побѣжали каждая къ своему хозяйству, пока еще можно было кое–какъ убѣжать. Тутъ–то вотъ городовиха, грузно и на всѣхъ парахъ, и налетѣла на колыхавшаго ей на встрѣчу, на мосткахъ, булочнаго мастера, Леонарда Ивановича, убѣжавшаго изъ бесѣдки возлюбленной своей Каролины Карловны. Отъ сильнаго толчка потерявъ равновѣсiе онъ качнулся и упалъ съ мостковъ въ самую грязь, разжиженную только что набѣжавшею волною...

— Potz–Tonner–Wetter! заревѣлъ онъ ей въ вслѣдъ, весь дрожа отъ ярости и отъ безчестiя, нанесеннаго въ его лицѣ его нацiи. «Ти собакина сука”!.. выразился онъ наконецъ, съ нѣкоторымъ удивленiемъ провожая глазами обидѣвшую его чиновную даму. Но мало по малу удивленiе его смѣнилось задумчивостью и все еще не выступая изъ грязи, онъ наконецъ обдумалъ весь непредвидѣный случай и произнесъ успокоительно:

— Am Ende das Mensch ist... ist verrückt!*) и разсудивъ такимъ образомъ, уважаемый Леонардъ Ивановичъ, уже съ облегченными разсудкомъ и сердцемъ выкарабкался изъ грязи и направился, спасаясь изъ Гавани, на свой милый Вознесенскiй проспектъ.

Но вотъ уже дружно и окончательно нахлынули волны со взморья, и, купно съ вѣтромъ, повалили наконецъ обращенные ко взморью заборы, затопили огороды, улицы и переулки, и Гавань «всплыла какъ тритонъ”... или лучше сказать окончательно превратилась въ Венецiю. На улицахъ появились гаваньскiя гондолы, челноки и барочныя лодки... Суматоха, крикъ, шумъ и гамъ повсемѣстно! Но да не подумаетъ никто изъ смертныхъ, чтобы этотъ шумъ и гамъ происходили изъ боязни гаваньцевъ потонуть; гаваньцы, какъ это уже не разъ доказано, боятся воды столько же, сколько семга, которою они закусываютъ, когда она дешева. Весь этотъ переполохъ сопровождается, напротивъ, почти радостнымъ смѣхомъ, остротами, подтруниваньемъ.

— Лукерьюшка!.. За дровами лодка, за дровами, матушка! поясняетъ старикъ чиновникъ, стоя у себя на крыльцѣ, на дворѣ, и придерживая обѣими руками шляпу, изъ опасенья, что ее снесетъ вѣтромъ. Онъ старается проникнуть взглядомъ въ то мѣсто во дворѣ, гдѣ, по его мнѣнiю, должна быть лодка.

— Да гдѣ за дровами? Тутъ вотъ дрова, и тамъ дрова, и у хлѣва вонъ дрова! отвѣчаетъ Лукерьюшка сноха его, полная женщина, бухая по водѣ... Тутъ вотъ у забора нѣтъ никакой лодки... Видать бы было, — не иголка!

— Тамъ должно быть, матушка! твердитъ одно и тоже старикъ.

— »Тамъ должно быть, матушка!..” съ досадой переговариваетъ чиновница... Ну вотъ она гдѣ–ѣ! У сарая за дровами... Говорите не знаете чтó!..

На другомъ дворѣ веселая молодежь размѣстилась уже на двухъ лодкахъ: въ одной Викулихина дочь, Анфиза, ея родной братишка Костя, шестнадцати лѣтнiй подростокъ, и Анфизина сваха, Ирина Яковлевна, женщина пожилая и разсудительная; въ другой — сама Викулиха, ея сожитель и старшiй сынокъ, двадцатилѣтнiй парень, Поликарпъ — малый бойкiй и предпрiимчивый.

— Отворяй, Костька, ворота, — съ шикомъ выѣдемъ!.. командуетъ Поликарпъ младшему брату. Тотъ, стоя съ засученными выше колѣнъ брюками въ водѣ, только что успѣлъ отвязать носъ лодки отъ крыльца и бросить веревку въ лодку.

Но вотъ ворота отворены, а это не больно то легко исполнить, во первыхъ потому, что они отворяются только во время наводненiй, для выѣзда изъ нихъ хозяевъ въ лодкахъ; а во вторыхъ потому, что петли на нихъ смазываются однимъ только дождемъ; а тутъ еще напоръ воды и вѣтра...

— А–а, да чтобъ васъ! да ну–те же, отворяйтесь!.. причитываетъ «Костька”, работая изо всѣхъ силъ чтобъ распахнуть хоть одну половинку воротъ и вообще ожидая себѣ чрезмѣрныхъ наслажденiй отъ всего предпрiятiя. Но вотъ, говорю, ворота наконецъ, растворились и Костя вскакиваетъ въ лодку.

— Ураа!.. голоситъ онъ взявшись за весла и живо выправляя на улицу. Костя съ поднятою вверхъ правилкой стоитъ въ кормѣ...

— Костька, не блажи!.. останавливаетъ его сзади ѣдущiй отецъ.

И вотъ, точно сговорились, ѣдетъ на встрѣчу лодка городовихи, Викулихиной соперницы, съ ней самой, съ ея дочерью Глафирой и съ подчаскомъ Нефедьевымъ, парнемъ флегматическимъ съ обрюзглымъ и циничнымъ лицомъ. Онъ гребетъ и управляетъ своимъ ботомъ. Лодки сближаются.

— Ну, такъ какой, какой, Глаша, говоришь галстукъ замѣтила ты на шеѣ у того, помнишь, у колтовскаго то франта?.. спрашиваетъ съ ядовитѣйшею въ мiрѣ улыбкою дочь свою городовиха, намекая на Анфизинова женишка...

— Да говорятъ же вамъ выкроенный изъ передника его душеньки, подарочекъ ему отъ нея въ день его ангела, отвѣчаетъ съ такой же улыбкой, переводя глазами, дочка.

Викулиха перемѣнилась въ лицѣ; городовиха же сдѣлалась что называется маковъ цвѣтъ.

— Вы видѣли галстухъ, а мы вамъ за галстухъ! взбѣленясь, заревѣла Викулиха, и выхвативъ изъ рукъ у младшаго сына правилку, черпнула ею воды и окатила сосѣдку; та, въ свою очередь, въ мигъ вырвала весло у подчаска, зачерпнула имъ тоже воды и плеснувъ ею за шею прiятельницѣ, мимоходомъ огрѣла ее весломъ по спинѣ.

Сдѣлалась общая свалка, и пошли бы на абордажъ, да вдругъ налетѣлъ лютый шквалъ и разъединилъ враждующiя лодки.

— Шку–ра барабанная! вопила раздраженная Викулиха, тряпка что пожарные ноги обтираютъ!

— Шилдà чернильная! трещала городовиха. Шилды будылды, начики–чикалды!.. А чтó взяла?.. Лопайся твое сердце! На–ка выкуси вотъ!.. прибавила она показывая оба кукиша. Погоди немножко, погляди въ окошко, дочка идетъ кузовъ несетъ, кузовъ не кузовъ, а на просто пузо; а пузо у дѣвки — людямъ для издѣвки!

— Господа свидѣтели!.. заголосила Викулиха, озираясь какъ помѣшанная. Будьте всѣ свидѣтелями! Я это такъ ни за что не могу оставить!.. Чѣмъ она докажетъ? Я въ полицiю подамъ, частному!

— Сами полицiя! скрѣпила торжествующая городовиха.

Но это все старина. Теперь у нихъ со взморья плотина устроена и гаваньцевъ ожидаетъ блестящая будущность...

И. Генслеръ.

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 45. Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

*) Это несомнѣнно преувеличено, но отчасти и вѣрно. Тутъ намекъ собственно на то, что въ первомъ № «Гражданина» я имѣлъ несчастiе привести одну древнѣйшую индiйскую басню о дуэли льва и свиньи, причемъ ловко отклонилъ даже самую возможность предположенiя, что слово левъ нескромно отношу на свой счетъ. И чтò же? Дѣйствительно многiе выказали чрезвычайную и поспѣшную мнительность. Даже было нѣчто въ родѣ феномена: въ редакцiю пришло письмо одного подписчика изъ одной далекой окраины Россiи; подписчикъ дерзко и азартно укоряетъ редакцiю за то, что подъ словомъ свинья она, будто—бы, несомнѣнно подразумѣваетъ своихъ подписчиковъ — предположенiе до того нелѣпое, что даже иные и петербургскiе фельетонисты не рѣшились имъ воспользоваться въ своихъ обвиненiяхъ… а это уже мѣра всему.

Ред.

*) Редакцiя находитъ эту картину немного преувеличенною.

*) Извлечено изъ сочиненiя приготовляемаго, подъ тѣмъ же названiемъ, для печати.

*) Si les Tartares inondaient аujourd'hui l'Europe il faudrait bien des affaires pour leur faire entendre ce que с'est qu'un financier parmi nous. (Montesquieu. L'esprit des lois. Liv. XXX Chap. XIII.)

Тоже самое можно сказать о финансистахъ и въ настоящее время.

**) Слово плутократiя, подобно словамъ аристократiя и демократiя, есть слово греческое и означаетъ сословiе или правленiе богатыхъ людей.

*) Эту борьбу было бы вѣрнѣе всего называть борьбою кредиторовъ (финансистовъ) съ своими должниками (аристократiею и правительствами). Поводомъ къ борьбѣ была задолженность аристократiи, какъ землевладѣльцевъ, и задолженность правительствъ финансистамъ, вслѣдствiе того, что послѣднимъ было дозволено торговать кредитомъ, и эксплоатировать первыхъ. Цѣлью борьбы было стремленiе финансистовъ сравняться въ правахъ съ аристократiею для того, чтобы обезпечить свою долговую претензiю на аристократiю и на правительства и въ тоже время обезпечить за собою право продолжать ихъ эксплоатировать помощiю торговли кредитомъ. Народъ, которому финансисты обещали свободу, былъ въ этой борьбѣ, т. е. въ борьбѣ прошлыхъ вѣковъ, на сторонѣ финансистовъ и служилъ имъ орудiемъ.

*) Разница между либералами и радикалами состоитъ, какъ извѣстно, въ томъ, что либералы постоянно домогаются однѣхъ политическихъ реформъ и противудѣйствуютъ всякой соцiальной или хозяйственной реформѣ. Радикалы же, напротивъ того, домогаются посредствомъ политическихъ реформъ достичь правильнаго хозяйственнаго благоустройства государствъ.

*) Полное Собр. Законовъ, т. ХVIII, № 13,096.

*) Тамъ же т. XVI, №. 12,098.

**) Архивъ государст. совѣта. т. I, часть II, стр. 516.

***) Полное Собран. Закон. Т. ХVIII, № 13219.

****) Архивъ государст. совѣта. Т. I, часть II, стр. 405–514.

*****) Сохранными казнами, приказами общественнаго призрѣнiя, ассигнацiонными банками, къ которымъ принадлежалъ банкъ для купечества, и государственнымъ заемнымъ банкомъ.

*) Законодательство 1769–1789 годовъ неопровержимо свидѣтельствуетъ, что всѣ вышепоименованныя государственныя кредитныя учрежденiя были установлены съ цѣлiю охранять всѣ сословiя отъ эксплоатацiи ихъ благосостоянiя русскими и иностранными финансистами, которыхъ законъ и государственные люди называли въ то время ростовщиками и ажiотерами и справедливо признавали крайне вредными членами гражданскаго общества.

*) Если къ этому еще прибавить, что, прежде установленiя своей системы, Императрица уничтожила всѣ существовавшiя до нея торговыя и промышленныя монополiи и что Она была крайне осторожна въ допущенiи учрежденiя акцiонерныхъ обществъ, то нельзя не видѣть, что мeрами, предпринятыми Ею въ видахъ предупрежденiя появленiя плутократiи въ Россiи, и между тѣми мѣрами, которыя сѣверо–американскiя соцiалисты—радикалы тeперь, т. е. спустя 100 лѣтъ послѣ Императрицы, указываютъ, какъ на средство къ подавленiю эксплоатирующей ихъ плутократiи, существуетъ поразительное сходство.

**) Графъ А. П. Шуваловъ скончался въ апрѣлѣ 1789 года 43 лѣтъ отъ рожденiя, въ чинѣ дѣйств. тайнаго совѣтника и кавалера ордена св. Андрея Первозваннаго.

*) Наука до сихъ поръ не опредѣлила ни его происхожденiя, ни точнаго его значенiя.

**) Сборникъ свѣдѣнiй и матерiаловъ по вѣдомству министерства финансовъ за 1866 г. Т. III, стр. 76. Записка министра финансовъ графа Гурьева, 20 марта 1817 г.

***) Замѣчательно, что самыми благопрiятными перiодами въ исторiи народнаго хозяйства Pоссiи были именно тѣ перiоды, въ которые кредитомъ управляли не финансисты, а ихъ противники, а именно: графъ А. П. Шуваловъ, графъ Канкринъ и Вронченко.

Тоже самое было и во Францiи. Народное хозяйство ея временно процвѣтало при врагахъ финансистовъ, а именно: при герцогѣ Сюлли, при кардиналѣ Ришелье и при министрѣ Кольберѣ.

*) Торговлю кредитомъ (съ ея непремѣнными спутниками ажiотажемъ и ростовщичествомъ) можно признавать на столько же полезнымъ для народнаго хозяйства дѣломъ, на сколько казнокрадство можетъ быть признаваемо полезною государственною дѣятельностью. Первая возвышаетъ цѣны всѣхъ предметовъ потребленiя, второе возвышаетъ подати и налоги, а оба вмѣстѣ разрушаютъ благосостоянiе подданныхъ. Не удивительно, что за границей они вездѣ идутъ рука объ руку.

*) Жалко, что г. Мансуровъ крайне уклончиво показалъ цифру расходовъ на печатанiе: если вѣрить его словамъ, книжка обходится отъ 80 до 70 руб.; въ этихъ отъ и дo мы сильно сомнѣваемся.

*) Она взбѣсилась и, въ концѣ концовъ, это ясно!