№ 41                                            1873                                       8 Октября

 

ГРАЖДАНИНЪ

 

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

 

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Малая Итальянская, д. № 21, кв. № 6) открыта для личныхъ объясненiй отъ 12 до 3 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К0. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода          «          «          ..4 »             «          «          ....5 »

« треть года.            «          «          ..3 »             «          «          ....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ        Редакцiя: С.–Петербургъ, Малая Итальянская, 21.     ВТОРОЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Отъ редакцiи. О подпискѣ на 1874 годъ. — Еженедѣльная хроника. — Иностранныя событiя. Д. — Петербургское обозрѣнiе. — Дѣтскiе вопросы (Изъ современнаго обозрѣнiя). — Неизбѣжныя размышленiя. III. Нѣчто о современномъ священникѣ. Святослава Солынскаго. — Градишко въ Боснiи (Корреспонденцiя). — Критика и библiографiя. Der alte und der neue Glaube. Ein Bekenntniss von David Friedrich Strauss. (Окончанiе). Н. Страхова. — Ты и вы. (Изъ замѣтокъ одной дамы). С. Крапивиной. — Картинки изъ офицерской жизни. I. «Денегъ досталъ!» X. — Послѣдняя страничка.

ОТКРЫТА ПОДПИСКА

на

ЕЖЕНЕДѢЛЬНЫЙ ЖУРНАЛЪ

«ГРАЖДАНИНЪ”

на 1874 годъ.

______

 

Въ 1874 году журналъ «ГРАЖДАНИНЪ" будетъ издаваться въ томъ же направленiи, въ томъ же объемѣ и выходить каждую недѣлю какъ и въ нынѣшнемъ 1873 году.

Цѣна годовому изданiю журнала «ГРАЖДАНИНЪ”: За полгода: безъ пересылки и доставки. . 4 руб.

                                                                 «      съ пересылкою и доставкою . . 5 »

          безъ пересылки и доставки. . . 7 руб. За треть года: безъ пересылки и доставки .  3 «

         съ пересылкою и доставкою . . 8  « «          съ пересылкою и доставкою  . 4 «

Всѣ духовно и церковно–служители, всѣ волостныя правленiя, всѣ служащiе (при пpeдъявлeнiи удостовѣренiя изъ своихъ казначействъ) и всѣ живущiе въ С.–Петербургѣ (разсрочка для послѣднихъ дѣлается по соглашенiю съ редакцiею, съ обозначенiемъ мѣста жительства) пользуются правомъ подписываться на годъ съ разсрочкою годоваго платежа на слѣдующихъ условiяхъ:

При подпискѣ вносится 2 р., въ маѣ 2 р., въ сентябрѣ 2 р., въ ноябрѣ 2 р.

Подписка принимается въ С.–Петербургѣ: въ редакцiи журнала «ГРАЖДАНИНЪ" — Малая Итальянская, домъ № 21, кв. № 6, и въ книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова. Въ Москвѣ въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева, на Страстномъ бульварѣ, и въ магазинѣ Живарева на Тверской. Въ Кiевѣ: въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго.

Иногородные адресуются въ редакцiю «ГРАЖДАНИНА”, въ С.–Петербургѣ.

______

 

ЕЖЕНЕДѢЛЬНАЯ ХРОНИКА.

 

— Въ понедѣльникъ 1–го октября. ГОСУДАРЬ НАСЛѢДНИКЪ ЦЕСАРЕВИЧЪ и ГОСУДАРЫНЯ ЦЕСАРЕВНА прибыли въ Ливадiю, выѣхавши изъ С.–Петербурга въ четвергъ 27–го сентября.

— 3–го октября прибыли въ Ливадiю ВЕЛИКIЕ КНЯЗЬЯ ВЛАДИМIРЪ и АЛЕКСѢЙ АЛЕКСАНДРОВИЧИ, для празднованiя 5–го октября дня рожденiя ВЕЛИКОЙ КНЯЖНЫ МАРIИ АЛЕКСАНДРОВНЫ.

— Въ ознаменованiе незабвенныхъ заслугъ въ Бозѣ почившей ГОСУДАРЫНИ ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛЕНЫ ПАВЛОВНЫ въ дѣлѣ милосердiя, человѣколюбiя и просвѣщенiя, ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ благогоугодно было поручить особой коммисiи, подъ председательствомъ статсъ–секретаря князя Урусова, обсужденiе вопроса о соединенiи заведенiй и учрежденiй, оставшихся памятниками просвѣщенной Ея попечительности, въ одну общую группу, подъ именемъ учрежденiй и заведенiй ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛЕНЫ ПАВЛОВНЫ. Вмѣстѣ съ симъ на ту же коммисiю возложено опредѣлить средства, необходимыя для упроченiя тѣхъ изъ сихъ заведенiй, которыя, съ кончиною ЕЯ ВЫСОЧЕСТВА, остались невполнѣ обезпеченными.

По сему послѣднему предмету, въ виду безотлагательной необходимости пособiй означеннымъ заведенiямъ, коммисiя всеподданнѣйше представила ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ свои предположенiя.

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО изволилъ принять во вниманiе, что сего 29–го сентября минуло 50 лѣтъ со времени прибытiя въ Россiю въ Бозѣ почившей ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ, и что неизгладимою во всей Россiи осталась память о полувѣковой благотворной дѣятельности ЕЯ ВЫСОЧЕСТВА въ дѣлѣ истинно–христiанскаго человѣколюбiя и милосердiя, также какъ и о постоянныхъ Ея попеченiяхъ объ успѣхахъ наукъ, изящныхъ искуствъ и вообще о развитiи высшихъ проявленiй духовной жизни въ государствѣ, на служенiе которому Она до послѣднихъ дней своей жизни не переставала посвящать лучшiя силы Своей высокой души. Желая почтить въ достопамятный день 29–го сентября незабвенную память ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛЕНЫ ПАВЛОВНЫ, ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОРЪ ВЫСОЧАЙШЕ повелѣть соизволилъ:

1. Для обезпеченiя заведенiй, состоявшихъ подъ покровительствомъ покойной ГОСУДАРЫНИ ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛЕНЫ ПАВЛОВНЫ, а именно: училища св. Елены, Елисаветинской дѣтской больницы и Максимилiановской лѣчебницы, ежегодно выдавать изъ государственнаго казначейства поcобie: училищу св. Елены тринадцать тысячъ сорокъ восемь рублей (13.048 р.)*), Елисаветинской больницѣ двадцать двѣ тысячи триста четырнадцать рублей (22.314 р.) и Максимилiановской лѣчебницѣ пять тысячъ рублей (5.000 р.), представивъ управленiямъ сихъ заведенiй обращать могущiе быть остатки отъ ежегодныхъ пособiй въ пользу каждаго изъ означенныхъ заведенiй по принадежности.

2. Елисаветинской дѣтской больницѣ назначить единовременное поcобie въ сорокъ тысячъ рублей (40.000 р.), а училищу св. Елены въ восемь тысячъ сто семьдесятъ семь рублей (8.177 р.).

— По словамъ «Русскихъ Вѣдомостей”, государственный сдвигъ въ виду ходатайства московскаго губ. земства разрѣшилъ изъ продовольственнаго капитала употребить весьма значительную часть на выдачу ссудо–сберегательнымъ товариществамъ и артелямъ.

— 23–го сентября ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО Королева Эллиновъ ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА посѣтила Одессу, на пути изъ Крыма въ Вѣну. На привѣтствiе городскаго головы Ея Величество отвѣчала: «Я не знаю, какъ выразить вамъ чувства мой признательности за благожеланiя ваши, высказываемыя королю, мнѣ и дѣтямъ, и всей единовѣрной вамъ нацiи греческой; прошу васъ принять мою искреннюю благодарность и передать ее вашимъ согражданамъ".

Въ отвѣтъ на привѣтствiе греческой депутацiи, Королева сказала по гречески: «Благодарю васъ, господа, за ваши благородныя чувства и за радушный вашъ прiемъ. Я желала бы, чтобы въ настоящую минуту присутствовалъ король, чтобъ онъ могъ раздѣлить со мною мой восторгъ".

— »Биржа" сообщаетъ что Принцъ Альфредъ Эдинбургскiй посѣтилъ нa дняхъ Севастополь, и ходилъ по тамошнему рейду на поповкѣ «Новгородъ”.

— 29–го сентября выѣхалъ изъ С.–Петербурга въ Ливадiю шефъ жандармовъ графъ П. А. Шуваловъ.

«Биржа” сообщаетъ что въ ноябрѣ предполагается въ С.–Петербургѣ съѣздъ всѣхъ представителей банковъ, подъ предсѣдательствомъ Е. И. Ламанскаго, управляющаго государственнымъ банкомъ.

По извѣстiю «Русскаго Инвалида”, оказывается что въ нынѣшнемъ году принято въ военную академiю 30 офицеровъ изъ 43 изъявившихъ желанiе поступить. Въ академiю поступилъ по выдержанiи экзамена ВЕЛИКIЙ КНЯЗЬ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧЪ Младшiй.

— Изъ сообщенiй во всѣ петербургскiя газеты видно что голодъ начинаетъ угрожать и нѣкоторымъ уѣздамъ Херсонской губернiи.

— Отъ 4–7 сентября министръ народнаго просвѣщенiя обозрѣвалъ всѣ учебныя затведенiя въ г. Полтавѣ.

— Отъ 15–20 сентября министръ народнаго просвѣщенiя осматривалъ всѣ учебныя заведенiя въ Черниговѣ.

— 1 октября открыта въ Петербургѣ четвертая прогимназiя.

— По распоряженiю министерства народнаго просвѣщенiя открыта во Ржевѣ земская техническая школа. Причина этого событiя, какъ слышно, заключается въ недостаточномъ надзорѣ за нравственностью, поведенiемъ и уроками учениковъ. Содержанie школы стоило земству въ одинъ годъ до 29 т. р.

— »Голосъ” сообщаетъ что министерство финансовъ, сочувствуя успѣхамъ Александровскаго череповецкаго ремесленнаго училища, основаннаго братьями Милютиными, гдѣ обучается теперь до 150 молодыхъ людей всѣхъ сословiй, прiобрѣтаетъ за 100 т. руб. состоящiй въ связи съ училищемъ механическiй заводъ, состоящiй въ вѣденiи администрацiи по дѣламъ торговаго дома брат. Милютинымъ, съ тѣмъ чтобы этотъ заводъ подарить ремесленному училищу для практическихъ занятiй учениковъ.

— »С.–Петерб. Вѣд.” сообщаютъ что петербургская губернская земская управа предполагаетъ издавать, сообща съ губернскимъ статистическимъ комитетомъ, земско–статистическiй сборникъ.

Изъ корреспонденцiи «Голоса” видно что земская смѣта расходовъ Костромской губ. — простирается на сумму 509.000 р., то есть на 37.000 р. болѣе противъ 1872 г.

— Полтавское уѣздное земское собранiе поручило управѣ составить проектъ пенсiоннаго положенiя для служащихъ по земству и мировыхъ судей.

— Депеша изъ Ѳеодосiи въ «Одесскiй Вѣстникъ” гласитъ слѣдующее: Сегодня открыто ѳеодосiйское уѣздное земское собранiе; по отчету управы оказалось: урожая и подножнаго корма нѣтъ, вслѣдствiе чего ожидается потеря половины скота; недоимокъ, губернскаго и уѣзднаго сборовъ 100 т. р., а въ кассѣ управы ни гроша; служащiе три месяца не получаютъ жалованья.

— Изъ Буя Костромской губ. сообщаютъ «Биржи": 16–го сентября, закрылись засѣданiя экстреннаго земскаго собранiя, въ которомъ yправa созналась земскому собранiю о невозможности выполнять потребности земства. За сентябрь весьма многiе не удовлетворены жалованьемъ. Собранiе, въ виду этого, поручило управѣ сдѣлать заемъ въ губернскомъ земствѣ до 2,000 руб. или заложить въ костромскомъ коммерческомъ банкѣ процентныя бумаги земства. Поступленiя сборовъ такъ незначительны, что едва превышаютъ 300 р. въ мѣсяцъ; недоимокъ же свыше 17,000 р. Управа, какъ слышно, обратила вниманiе полицiи на плохое взиманiе сборовъ и предупредила, что она откажется удовлетворять квартирными и прогонными деньгами полицейскихъ чиновниковъ.

Марiупольское уьздное земство постановило пригласить бар. Н. И. Корфа для устройства школъ въ уѣздѣ и ассигновало ему на путевыя издержки изъ Швейцарiи 1,000 р.

— Нижегородское губ. васильевское земское собpaнie постановило закрыть 6 школъ въ своемъ yѣздѣ, за недостаткомъ средствъ.

— Тульское уѣздное земское собранiе утвердило проектъ управы о народныхъ училищахъ и о распространенiи грамотности, ассигновавъ на этотъ предметъ 7.200 р. въ годъ.

— Смоленское губернское земское собранiе ассигновало 6.000 р. на устройство при Алферовской учительской семинарiи помѣщенiя для стипендiатовъ.

— Островское земское собранiе Псковской губернiи, какъ сообщаетъ та же газета, назначило на 1874 годъ на народное образованiе 13,111 руб., т. е. 37% болѣе предшествующаго года, и на 73% болѣе чѣмъ въ 1872 году.

— Тверская городская дума постановила ходатайствовать объ открытiи реальнаго шестикласснаго училища; на каковой предметъ ассигновано ежегодно до 4,500 р. и единовременно 25,000 р.

— Городъ Екатеринославъ, по словамъ «Биржи”, проектируетъ ходатайствовать объ открытiи 6–ти–класснаго реального училища съ ремесленными классами.

— Херсонская городская дума заключила контрактъ на устройство въ городѣ газа и водопроводовъ.

— Въ Пензенской губ. Пензенскаго уѣзда, села Чернцовки, крестьянинъ Ѳ. И. Маловъ заявилъ мировому посреднику о своемъ желанiи построить для своей волости ремесленную школу.

— Ейскiй 1–й гильдiи купецъ Мордовцевъ пожертвовалъ на устройство народнаго училища въ посадѣ Даниловѣ 5.000 р.

— »Биржа” сообщаетъ что желѣзную дорогу отъ Торжка до Ржева предположено открыть къ 15–му ноября.

— Не далѣе какъ съ годъ назадъ, вслѣдствiе доноса одного священника Курской губ. на своего архiерея, всѣми, какъ извѣстно, любимаго и уважаемаго, — епископа Сергiя, священнѣйшй Синодъ, послалъ для производства дознанiя, члена своего архiепископа Нектарiя. Доносъ оказался во всемъ ложенъ. Виновный въ ложномъ доносѣ священникъ сосланъ въ суздальскiй Спасо–Ефимьевскiй монастырь.

— Игуменья Митрофанiя, по словамъ «Русскихъ Вѣдомостей”, отстранена, распоряженiемъ св. Синода, отъ управленiя Серпуховскимъ монастыремъ.

— 21 сентября застрѣлился председатель саранской земской управы Кузьминъ, вынувъ предварительно изъ казначейства деньги (до 13.000 руб.) и сжегши ихъ.

— 19 сентября застрѣлился изъ револьвера мировой посредникъ 4 участка, Спасскаго уѣзда, Казанской гyб. Обнаружена денежная растрата.

«Русскiя Вѣдомости" сообщаютъ что въ Сергiевскои лаврѣ, подъ Москвою, украдена кружка и 100 р., и что кража могильныхъ крестовъ и иконъ — явленiе самое обыкновенное.

— »Современныя Извѣстiя” сообщаютъ что въ посадѣ Орѣховѣ–Зуевѣ, Владимiрской губ., чуть–ли не ежедневно бываютъ разбои.

— По свѣдѣнiямъ «С.–Пет. Вѣд.”, оказывается что на многихъ дорогахъ ведущихъ къ Енисейску начались грабежи.

— Изъ церкви села Порошино, Пензенской губ. выкрадены антиминсъ, ковчегѣ, три сосуда, евангелiе, три креста, и 15 р. денегъ.

— Корреспондентъ «С.–Петерб. Вѣд.” сообщаетъ что въ нынѣшнемъ году поступило въ харьковскiй университетъ всего 58; въ прошломъ году поступило 86.

______

 

ИНОСТРАННЫЯ СОБЫТIЯ.

 

Выписываемъ отзывъ англiйской газеты «Dаily–Nеws” о теперешнихъ французскихъ событiяхъ.

«Есть признаки того, что во Францiи замышляется новый государственный переворотъ, тѣмъ болѣе незаконный, что онъ прикрывается парламентскими формами и парламентскими авторитетами. Между тѣмъ Версальское Собранiе никакъ не можетъ считаться парламентомъ. Оно перестало быть имъ съ той самой минуты какъ, присвоивъ себѣ высшую правительственную отвѣтственность, лишило избирателей и страну всякой отвѣтственности. Теперь оно просто на просто безотвѣтственная и независимая олигархiя, удерживающая за собою власть посредствомъ злоупотребленiя врученными ему полномочiями”.

И далѣе о графѣ Шамборскомъ:

«Претендентъ, по всѣмъ вѣроятностямъ, человѣкъ честный, хотя заблуждающiйся. Если есть пунктъ, по которому онъ ни за что не долженъ бы уступить, то это вопросъ о бѣломъ знамени... Говорятъ, впрочемъ, что сдѣлана оговорка о присоединенiи къ нему бѣлой ленты или пучка изъ бѣлыхъ перьевъ. Но къ чему символъ, когда упраздняется выражаемое имъ дѣло! Самъ графъ Шамборскiй есть не болѣе какъ символъ. Внѣ традицiонной монархiи, эмблему которой онъ готовъ принести въ жертву, онъ не имѣетъ никакого значенiя. Принимая революцiонное знамя, онъ дѣлается или монархомъ, созданнымъ революцiей, или соглашается на притворство... Принять конституцiю не слишкомъ трудно: для этого довольно минуты, почерка пера; но быть вѣрнымъ конституцiи всю жизнь, выполнять ее по буквѣ и по духу при самыхъ разнообразныхъ обстоятельствахъ и условiяхъ, выполнять въ теченiе длиннаго ряда лѣтъ — вотъ задача, вотъ испытанiе, при которомъ графъ Шамборскiй легко можетъ сбиться съ дороги, благодаря извѣстнымъ влiянiямъ. Трудно передѣлать свою природу; воспитанiе, связи, привычки, вкоренившiяся убѣжденiя должны осилить первоначальную рѣшимость, не смотря на искренность намѣренiя... Будетъ ли графъ Шамборскiй, измѣнившiй самому себѣ, вѣренъ Францiи? Мы не считаемъ его способнымъ къ коварству; но онъ обнаружилъ слабость, которая является соблазномъ и государственною опасностью... Собранiе можетъ только сдѣлать графа Шамборскаго королемъ Собранiя, но оно не въ силахъ укоренить его власть на французской почвѣ. Герцогъ Брольи и его друзья воображаютъ будто то, что было возможно въ 1789 году, возможно еще и въ 1873 году. Они забываютъ цѣлое столѣтiе и общественный порядокъ, созданный этимъ столѣтiемъ во Францiи... Школа «историческихъ возстановителей” (герцогъ Брольи — ея типическiй представитель) вся состоитъ изъ революцiонеровъ–педантовъ, планы которыхъ — «устарѣлая новизна”. Это — антикварiи, а не консерваторы”...

Рядомъ со статьей «Dаilу–Nеws”, выписываемъ, тоже въ отрывкахъ, нѣсколько чрезвычайно характерныхъ, а въ настоящую минуту и особенно замѣчательныхъ сужденiй Луи–Вёльо, въ iезуитской газетѣ «Univегs”, на ту же тему.

«Старые гугеноты, оставшiеся вѣрными Генриху IV, говорили когда–то чтобъ извинить его отступничество отъ протестантства: «Парижъ стóитъ мессы (Раris vаut biеn unе mеssе). Около Генриха V толкутся теперь такiе же политиканы, и точно также убѣждаютъ его что «Парижъ стóитъ того чтобъ немножко съякшаться съ революцiей... Что до нихъ, то ничего имъ не кажется проще. Король однако другаго мнѣнiя. То что надо сдѣлать, говоритъ онъ, не можетъ быть сдѣлано иначе какъ по желанiю всѣхъ и съ помощью всѣхъ, подъ начальствомъ всѣми избраннаго предводителя. Я тотъ самый человѣкъ, который теперь все соединяетъ и всѣхъ менѣе разъединяетъ. Въ вашихъ же рукахъ я буду лишь похожъ на васъ, и тотчасъ же стану въ разладъ и съ вами и съ самимъ собою.

«Политиканы возражаютъ ему что не народъ сдѣланъ для короля, а король для народа. Король отвѣчаетъ что и онъ также думаетъ, и что потому–то и не отказывается отъ труднаго королевскаго ремесла — родоваго ремесла своего; но что сами они — вовсе не народъ и вовсе не изображаютъ собою короля, и что если онъ отдастся въ руки ихъ партiи, то не исполнитъ своей обязанности ни предъ собою, ни предъ народомъ. Они опять возражаютъ; но король объявляетъ наконецъ что разговоръ пора кончить и что онъ не торгашъ.

«Вотъ въ какомъ состоянiи теперь дѣло; король молчитъ и посѣтители отходятъ ни съ чѣмъ. Теперь ясно что Генрихъ V не измѣнилъ ни въ чемъ своей первоначальной програмѣ. Тутъ не великодушiе, а убѣжденiе. Анархiю нельзя ничѣмъ вылѣчить кромѣ какъ монархiей — естественнымъ жребiемъ французовъ... Лишь одна монархiя можетъ навѣки воскресить порядокъ во Францiи, всякая другая система правленiя можетъ годиться только на время, даже и въ случаѣ успѣха. Лишь въ монархiю Францiя чувствовала себя совершенно свободно — точь въ точь какъ всякiй здоровый человѣкъ, живущiй по законамъ своего темперамента. Генрихъ V говоритъ: «Я много означаю и много могу оставаясь вѣрнымъ принципу, которому служу представителемъ. Но внѣ этого принципа я — ничто, я теряю всякую силу что нибудь совершить и ужь конечно не пойду васъ тогда спасать. Вѣрностiю моему принципу я излѣчу отравленую атмосферу, въ которой задыхается Францiя; отказавшись отъ моего принципа — я тотчасъ же становлюсь одною изъ тѣхъ затычекъ, которыми вы вотъ уже сто лѣтъ затыкаете ваши прорѣхи, безпрерывно мѣняя и отмѣняя ихъ. Останьтесь съ г. Брольи, или возстановите г. Тьера, или попробуйте, пожалуй, г. Гамбетту, а меня — оставьте въ покоѣ.

«Вы пугаетесь моего знамени; напрасно. Во всякомъ случаѣ я не уступлю его и вы должны понять, что я въ этомъ правъ... Это не бравада, это не пустой капризъ. Тутъ необходимость, даже съ одной политической точки зрѣнiя... Это знамя есть символъ моего принципа. Когда вы всѣ его примете я почувствую что мы примирились и примирились искренно, что вы забыли ваши обиды и прощаете мнѣ все зло, которое мнѣ сдѣлали. Еслибы я измѣнилъ моему знамени и взялъ бы ваше, вы не могли бы уважать меня. Вы бы все смотрѣли на меня какъ побѣдители смотрятъ на побѣжденнаго. Вы бы поминутно вспоминали о крови предковъ моихъ, пролитой вами на эшафотѣ, а меня бы обвиняли поминутно что это я о ней вспоминаю. Я требую лишь того чего требуетъ моя честь, а честь моя — ваша честь. Зачѣмъ хотите вы чтобъ восходя на тронъ я имѣлъ видъ раскаявшагося грѣшника? Я ничего у васъ не просилъ, я никакой милости не просилъ; я вступаю на тронъ по моему праву, но вступаю не насилiемъ, не съ мечемъ въ рукѣ. Но такъ какъ мое право и ваша воля совпали вмѣстѣ, то и знамя съ которымъ я возвращаюсь и которое вы до сихъ поръ такъ не любили — съ этой минуты должно быть также дорого и славно для васъ какъ и для меня. Иначе и не можетъ быть. При такихъ примиренiяхъ, собственное достоинство и правда — первое дѣло. Я вовсе нераскаявающiйся грѣшникъ, но я и не похититель. Прилично–ли мнѣ похищать наполеоновское знамя и подвергать себя подобному обвиненiю? Я предоставляю дому Наполеоновъ его знамя, съ Аркола и до Седана. Бѣлому знамени довольно и собственной славы. Пусть же войдетъ оно во Францiю безъ боя съ французами и это вшествiе останется его лучшей славой”.

«Вотъ какъ можетъ говоритъ  Генрихъ V, прибавляетъ Луи Вёльо — «но онъ молчитъ и это еще лучше. Зачѣмъ объяснять то, что Францiя и безъ объясненiй понимаетъ. Его дѣло восторжествуетъ безо всякихъ рѣчей... Монархiя или анархiя, монархъ или ничего! Эта корона, необходимая для нашего спасенiя, вовсе не такъ необходима его славѣ. Онъ можетъ со славою возложить ее на себя; но еще болѣе славы отказаться отъ нея чтобы не нарушить чести. Никогда не было болѣе счастливаго положенiя въ судьбахъ человѣческихъ, болѣе обѣщающаго и болѣе независимаго. Этотъ побѣдитель не нуждается ни въ армiи ни въ совѣтѣ. Нѣтъ съ нимъ солдатъ, нѣтъ сокровищъ, нѣтъ заговорщиковъ. Онъ достигнетъ не смотря на непреоборимыя препятствiя и ни передъ кѣмъ не останется за это въ долгу, никто не будетъ имѣть права обвинять его въ неблагодарности. Онъ войдетъ безъ пролитiя крови, одинъ, съ тѣмъ самымъ знаменемъ, съ которымъ былъ изгнанъ”.

______

 

Оба эти отзыва о графѣ Шамборскомъ, двухъ совершенно удаленныхъ одна отъ другой европейскихъ газетъ весьма любопытны. Въ существѣ дѣла онѣ отчасти согласны. «Dаilу–Nеws” негодуетъ зато лишь что графъ Шамборскiй выказалъ слабость и сдѣлалъ уступки. Луи Вёльо прямо утверждаетъ что никакихъ уступокъ не было, что къ графу, напротивъ, безпрерывно ѣздятъ изъ Парижа уполномоченные чтобъ вырвать у него хоть какую нибудь уступку, но что «король продолжаетъ хранить молчанiе”. Свѣдѣнiя «Луи Вёльо” кажется вѣрнѣе другихъ.

Весь союзъ всѣхъ партiй правой стороны, испуганный внезапнымъ движенiемъ всей республиканской партiи Нацiональнаго Собранiя, обнаружившей въ послѣднее время чрезвычайную энергiю въ приготовленiяхъ къ отпору монархистамъ, — назначилъ окончательную коммиссiю, подъ предсѣдательствомъ Шангарнье, чтобъ условиться о послѣднихъ предложенiяхъ графу Шамборскому съ тѣмъ чтобы получить на нихъ уже отвѣтъ окончательный. Засѣданiя всѣхъ этихъ коммиссiй, конечно ведутся въ глубокой тайнѣ, но результаты все–таки извѣстны. Извѣстно, напримѣръ, что согласiе всей правой стороны и праваго центра продолжается ненарушимо. Извѣстно еще то, что послѣдняя депутацiя къ графу Шамборскому уже отправилась съ окончательными предложенiями. Эта депутацiя весьма скоро должна воротиться съ окончательнымъ результатомъ. Замѣчательно одно свѣденiе, весьма кажется точное, сообщаемое послѣдними газетами, что въ случаѣ рѣшительнаго отказа графа Шамборскаго принять трехцвѣтное знамя — союзъ всѣхъ партiй правой стороны будетъ продолжаться ненарушимо даже и послѣ паденiя всякихъ надеждъ провозгласить монархiю. Ходилъ слухъ, довольно нелѣпый, что въ такомъ случаѣ все–таки провозгласятъ монархiю, а королемъ — графа Парижскаго. Гораздо вѣрнѣе, по нашему мнѣнiю, другое извѣстiе, по которому монархисты палаты, при неблагопрiятномъ отвѣтѣ отъ графа Шамборскаго, немедленно по сборѣ палаты (5 ноября), провозгласятъ необходимость продленiя полномочiй маршала Макъ–Магона, но ужь разумѣется безъ провозглашенiя республики. Такимъ образомъ это будетъ продленiе настоящаго нестерпимаго порядка вещей на неопредѣленное время, то есть: для Францiи никакого обезпеченiя; неопредѣленное положенiе вещей охраняемое пока можно штыками, прежняя борьба обозлившихся окончательно партiй; ни монархiя ни республика, — и все это единственно для той только цѣли чтобы нацiональному собранiю какъ можно долѣе не расходиться и какъ можно долѣе протянуть свои полномочiя. Всего вѣроятнѣе что такъ и будетъ, но какъ–то невѣроятно для насъ и то чтобъ легитимисты могли отказаться хоть на время отъ графа Шамборскаго, въ случаѣ отказа его отъ уступокъ. Они его примутъ и безъ уступокъ, примутъ даже и съ бѣлымъ знаменемъ, — ибо дѣло уже слишкомъ далеко зашло, а монархическая партiя раздражена и разгорячена до послѣдней степени. Весьма можетъ быть что найдутъ какой нибудь исходъ чтобъ не разрушить своего союза въ Собранiи даже и въ случаѣ бѣлаго знамени. Есть тому нѣкоторые признаки, напримѣръ хотя бы эта самая статья Луи–Вёльо. Это мнѣнiе «Univегs” самаго монархическаго журнала во Францiи; и уже конечно Луи–Вёльо самый покорный слуга Генриха V. Тонъ статьи его взятъ чрезвычайно высоко. Но если претендентъ, по мнѣнiю «Dаilу–Nеws”, уже рѣшился сдѣлать уступки — то каково же должна услужить ему статья въ «Univегs”? Выходитъ стала быть, что въ легитимистскомъ лагерѣ уже убѣждены въ возможности воцаренiя графа Шамборскаго даже и безо всякихъ съ его стороны уступокъ, или лучше сказать — во всякомъ случаѣ. Одинъ только фактъ остается яснымъ: что объ окончательномъ рѣшенiи графа Шамборскаго — еще нѣтъ никакихъ опредѣленныхъ свѣденiй. Президентъ совѣта министровъ, герцогъ Брольи, на банкетѣ въ Невиль–Дюбонѣ, по случаю открытiя одной новой желѣзной дороги произнесъ рѣчь, въ которой прямо заявилъ что онъ монархистъ, что Нацiональное Собранiе имѣетъ право провозгласить тотъ образъ правленiя, который найдетъ подходящимъ для Францiи (т. е. монархiю) вслѣдствiе предоставленной Нацiональному Собранiю учредительской власти, при чемъ завѣрялъ однако, что «формы гражданскаго устройства, для всѣхъ насъ одинаково дорогiя, останутся неприкосновенными” — другими словами, онъ обѣщалъ что графъ Шамборскiй приметъ трехцвѣтное знамя и принципы 89–го года. Всѣмъ извѣстно что герцогъ Брольи одинъ изъ первыхъ агитаторовъ по возстановленiю монархiи, и изо всѣхъ силъ хлопочетъ только чтобъ въ этомъ дѣлѣ всѣхъ согласить и всѣмъ угодить, т. е. чтобъ графъ Шамборскiй согласился на трехцвѣтное знамя. Но характернѣе всего то, что членъ все–таки республиканскаго правительства, президентъ совѣта министровъ, позволилъ себѣ, на публичномъ банкетѣ, такую откровенность и явно сталъ за монархiю. Этотъ «легкомысленный поступокъ” герцога, какъ отозвались объ немъ нѣкоторыя газеты, опять таки явно свидѣтельствуетъ о самой полной, о самой слѣпой увѣренности монархистовъ въ побѣдѣ. Иначе не позволило бы себѣ такое высокопоставленное правительственное лицо такъ проболтаться.

Однимъ словомъ въ самомъ близкомъ будущемъ, черезъ какiя нибудь три недѣли можетъ произойти чрезвычайно много новаго и совсѣмъ даже неожиданнаго, ибо малѣйшая случайность въ текущихъ дѣлахъ можетъ, на нѣкоторое время, измѣнить весь ожидаемый ходъ событiй. Вёльо, въ своемъ образѣ Генриха V, начертилъ намъ чрезвычайно высокiй типъ. Можетъ случиться что графъ Шамборскiй дѣйствительно откажется отъ трона чтобъ сохранить свои принципы. Можетъ случиться и то что, не смотря и на знамя, его все–таки подвергнутъ балотировкѣ въ Собранiи и онъ получитъ какое нибудь большинство отъ одного до десяти голосовъ — и опять откажется вступить на престолъ въ виду такого постыдно–малаго большинства избравшихъ его. Можетъ случиться что iезуиты тотчасъ же успокоятъ его въ этомъ случаѣ, и первый присоединится къ нимъ самъ Луи–Вёльо, причемъ увѣрятъ графа Шамборскаго что такого шанса не надо терять, что народъ отвыкъ отъ королевской власти, грубъ и даже не крещенъ, и что хотя бы онъ сопротивлялся и бунтовался, все–таки надо воспользоваться послушанiемъ маршала Макъ–Магона и рѣшенiемъ Нацiональнаго Собранiя и во что бы то ни стало вступить на престолъ, — хоть для того только чтобъ окрестить этотъ тупой и безсмысленный народъ и сдѣлать его, хоть и насильно, религiознымъ и счастливымъ, — что въ этомъ призванiе законной монархiи, что это своего рода крестовый походъ и т. д. и т. д. Намъ прiятнѣе было бы еслибъ графъ Шамборскiй не измѣнилъ своимъ принципамъ и отказался бы отъ престола, — единственно потому что въ мiрѣ стало бы однимъ великодушнымъ человѣкомъ больше, а мiру въ высшей степени необходимо имѣть передъ собою какъ можно болѣе людей, которыхъ можно уважать. Наконецъ можетъ случиться что въ рѣшительную минуту одолѣютъ республиканцы и тогда разойдется Собранiе, взамѣнъ котораго соберется новое и провозгласитъ уже республику окончательно. Но мы оставимъ на время всѣ эти частности, всѣ эти рrо и соntга въ сторонѣ и постараемся разрѣшить одинъ любопытный и уже болѣе общiй вопросъ, который насъ особенно занимаетъ въ сiю минуту.

Предположимъ прежде всего что графъ Шамборскiй уже вошелъ на престолъ, республиканцы разсѣяны, Макъ–Магонъ послушенъ, страна мало по малу успокоивается, по крайней мѣрѣ повидимому, и все идетъ наконецъ довольно гладкимъ новымъ порядкомъ. Такимъ образомъ мы устраняемъ даже и «завтрашнiй день”. Увѣряютъ же теперь иные легитимисты что «по крайней мѣрѣ графъ Шамборскiй дастъ французамъ лѣтъ 18 тишины и спокойствiя”. Мы соглашаемся если и не на 18, такъ на сколько нибудь лѣтъ этого спокойствiя. Вопросъ: что же дальше? Чѣмъ разрѣшатся судьбы Францiи еслибъ даже графъ Шамборскiй и утвердился на тронѣ, чѣмъ успокоены будутъ Европа и мiръ?

Вотъ вопросъ. Vеuillot увѣряетъ что главная сила претендента заключается въ томъ чтобы ни на атомъ не измѣнить своимъ принципамъ и что въ такомъ только случаѣ при немъ останется вся возможность спасти и успокоить Францiю. Да, но что же именно сдѣлаетъ новый король чтобъ спасти Францiю и что именно значитъ въ этомъ случаѣ слово: возможность?

Сущность принциповъ графа Шамборскаго состоитъ во–первыхъ и главное въ томъ что власть его — есть законная власть; далѣе же наступаетъ такая путаница что не понимаешь какъ такiя идеальныя вещи могутъ являться въ дѣйствительности. То есть, положимъ, слишкомъ понятны и слишкомъ не идеальны всѣ тѣ пружины, которыя двигаютъ теперь всю эту партiю провозгласить монархiю; но самъ Генрихъ V и всѣ тѣ, которые думаютъ такъ–же какъ онъ (потому что есть же и такiе изъ его приверженцевъ) — суть явленiя совершенно фантастическiя. Не въ томъ дѣло что самъ король будетъ увѣренъ въ законности своей власти, а въ томъ чтобы всѣ французы тому повѣрили. Случись послѣднее обстоятельство и конечно Францiи не оставалось бы ничего болѣе желать: она вновь сильна, въ первый разъ соединена въ одно цѣлое въ продолженiи всего столѣтiя, она счастлива и свободна тогда въ высшей степени. Императоръ Наполеонъ III, во все время своего царствованiя, принужденъ былъ направлять всѣ свои усилiя къ упроченiю и укорененiю во Францiи своей династiи. Будь онъ избавленъ отъ этой роковой и безпрерывной заботы и навѣрно бы онъ устоялъ и не было бы седанской катастрофы. Тогда какъ преслѣдуя эту роковую цѣль, онъ принужденъ былъ начинать множество дѣянiй, клонившихся не къ счастью Францiи, а единственно лишь къ упроченiю дома Наполеоновъ. Французы это ясно понимали, ибо почти всѣ эти дѣянiя предприняты были не только не къ счастью Францiи, но даже къ неоспоримому несчастью ея. Такимъ образомъ, не смотря даже на ореолъ чрезвычайной силы и славы, французы все–таки съ безпокойствомъ продолжали ощущать себя, во все время царствованiя Наполеона III, въ положенiи неопредѣленномъ и неустойчивомъ; ибо если самъ глава правительства не вѣрилъ въ устойчивость своей власти, тѣмъ менѣе могли вѣрить французы. Но случись такое чудо, что всѣ наконецъ повѣрятъ въ законность власти графа Шамборскаго и онъ, стало быть, будетъ окончательно избавленъ отъ роковой заботы Наполеона III, — тогда конечно всѣ цѣли достигнуты. Король, видя вѣру въ него своихъ подданныхъ, не можетъ же не вѣрить имъ самъ. Тогда, не подозрѣвая ни заговоровъ, ни ухищренiй противъ себя, онъ далъ бы всѣ свободы своимъ подданнымъ, — свободу прессы, сходокъ, внутренняго управленiя, свободу жизни, свободу вводить хотя бы коммунизмъ — только бы это не вредило цѣлому, всѣмъ. Но вѣдь такое согласiе — идеалъ совершенно невозможный. Мы не будемъ повторять мнѣнiй «Dаilу–Nеws” или «Тimеs”, или Тьера, или Токвиля въ недавней рѣчи его, — о томъ что Францiя есть страна по преимуществу демократическая, и что поэтому въ ней легитимизмъ невозможенъ. Демократизмъ Францiи былъ, въ продолженiе цѣлаго столѣтiя, подверженъ большому спору и вопросъ этотъ далеко еще не рѣшенный. Мы просто укажемъ на вкоренившееся во Францiи предубѣжденiе противъ древней монархiи, на столѣтнюю отъ нея отвычку, на столѣтнiя совсѣмъ новыя привычки, на шесть или семь поколѣнiй французовъ возросшихъ послѣ монарiи, и наконецъ на народъ, на черный народъ, даже совсѣмъ и забывшiй про древнюю монархiю, совсѣмъ ее незнающiй, не имѣющiй объ ней никакого точнаго понятiя и навѣрно не понимающiй теперь: изъ за чего ему присягать Шамбору, усыпать его путь цвѣтами и цаловать копыта его бѣлой лошади? Графъ Шамборскiй провозгласилъ что онъ не король партiи, а стало быть желаетъ быть избранъ всѣми. Но въ томъ–то и вся фантастичность сна его что онъ кажется совсѣмъ убѣжденъ въ возможности такого избранiя! «Безъ всеобщаго согласiя всѣхъ французовъ на законную власть короля французы не могутъ быть счастливы”, говорятъ легитимисты. Пусть; но какъ получить это всеобщее согласiе, какъ перескочить черезъ эти 100 лѣтъ? Все это какъ сонъ. Повторяемъ: всѣ эти рвущiеся провозгласить монархiю — совершенно понятны; но графъ Шамборскiй, серьозно вѣрующiй что его могутъ всѣ пожелать и что онъ не человѣкъ партiи, — невольно представляется какъ бы человѣкомъ помѣшаннымъ.

Тѣ изъ легитимистовъ, которые дѣйствуютъ не сплеча, чтобъ только занять мѣсто, и не клерикалы, которые дѣйствуютъ имѣя лишь въ виду свои особыя, спецiальныя цѣли, свой stаtus in statu, — тѣ изъ нихъ имѣютъ же какой нибудь разумный планъ, не вѣрятъ же они въ самомъ дѣлѣ въ какое–то фантастическое всеобщее согласiе, которое такъ вдругъ, совсѣмъ готовое, слетитъ съ неба. Если такъ, то какой же это планъ? Вѣдь еще мало войти во Францiю, сѣсть на тронъ, окруженный послушными штыками Макъ–Магона и начать царствовать; надо и что нибудь сдѣлать. Надо принести съ собою какую нибудь новую мысль, сказать какое нибудь такое новое слово которое дѣйствительно имѣло бы силу вступить въ бой съ злымъ духомъ цѣлаго столѣтiя несогласiй, анархiи и безцѣльныхъ французскихъ революцiй. Замѣтьте что вѣдь этотъ злой духъ несетъ съ собою страстную вѣру, а стало быть дѣйствуетъ не однимъ параличемъ отрицанiя, а соблазномъ самыхъ положительныхъ обѣщанiй: онъ несетъ новую анти–христiанскую вѣру, стало быть новыя нравственныя начала обществу; увѣряетъ что въ силахъ выстроить весь мiръ заново, сдѣлать всѣхъ равными и счастливыми и уже навѣки докончить вѣковѣчную Вавилонскую башню, положить послѣднiй замковый камень ея. Между поклонниками этой вѣры есть люди самой высшей интеллигенцiи; вѣруютъ въ нее тоже всѣ «малые и сирые”, трудящiеся и обремененные, уставшiе ожидать царства Христова; всѣ отверженные отъ благъ земныхъ, всѣ неимущiе, и во Францiи они уже считаются — миллiонами, и все это близко «при дверяхъ”. Стало быть непремѣнно надо что нибудь сказать и сдѣлать графу Шамборскому, иначе зачѣмъ же ему приходить? И однако же что будетъ на самомъ дѣлѣ? Всего вѣроятнѣе что вновь населится и обновится Сен–Жерменское предмѣстiе, разбогатѣютъ попы, начнутся виконты и маркизы. Явится множество новыхъ модъ, множество новыхъ бонмо; явится что нибудь новое въ придворномъ этикетѣ, чтò тотчасъ же и съ жаромъ переймутъ при всѣхъ европейскихъ дворахъ, явится что нибудь новое въ балахъ и въ балетѣ, явятся новыя конфекты, новые повара. Въ маленькой палатѣ депутатовъ, которой уступятъ какую нибудь крошечную власть, начнутся съ одной стороны доктринеры съ другой маленькiе герои лѣвой стороны, которая будетъ все таки глупѣе правой, въ нелѣпомъ своемъ положенiи. Затѣмъ будетъ рости глухое и неопредѣленное недовольство въ народѣ; злой духъ, который еще очень молодъ, межъ тѣмъ созрѣетъ и обозлится окончательно. Затѣмъ, въ одно прекрасное утро, король подпишетъ какiе нибудь ордонансы... Парижъ закипитъ, войско возьметъ ружья прикладомъ вверхъ, и злой духъ уже возмужалою рукой постучится въ двери....

Нѣтъ, навѣрное есть такiе изъ легитимистовъ даже и теперь, а во главѣ ихъ самъ графъ Шамборскiй (непремѣнно), которые мечтаютъ поступить совсѣмъ иначе, намѣренiя ихъ глубже и великодушнѣе. Они именно жаждутъ вступить въ борьбу со злымъ духомъ и одолѣть его. Вотъ ихъ цѣль, для нея–то именно они идутъ! Но желанiе и дѣло — двѣ вещи разныя. Вопросъ: какъ вступить въ бой съ новымъ, разлагающимъ началомъ общества? Клерикальнымъ насилiемъ и нахальствомъ вѣдь ужь ничего не возьмешь. Разумѣется отвѣтъ ясенъ: «первый шагъ къ дѣлу, первый начинъ — это возстановленiе свѣтскаго владычества папы”.

О, напрасно эти чистые легитимисты будутъ отмахиваться руками отъ этой идеи! Напрасно самъ графъ Шамборскiй станетъ увѣрять, какъ увѣрялъ до сихъ поръ, что не начнетъ войны изъ–за папы, что не приведетъ съ собой правительство патеровъ, какъ писалъ на дняхъ къ депутату Родесу–Бенавану. Имъ не миновать этой дороги! Ихъ втащутъ на нее, ихъ заставятъ по ней пойдти. Нѣкоторые наблюдатели и теперь уже угадываютъ что и все это движенiе легитимистское, такъ вдругъ и съ такимъ напряженiемъ разрѣшившееся теперь во Францiи, — можетъ быть ничто иное какъ клерикальная продѣлка и что первоначальное слово его вышло изъ Рима, и направлено въ пользу возстановленiя папской власти. Клерикалы конечно не выдумали ни Шамбора, ни легитимистовъ, но за то овладѣли ими. Тому есть признаки. Римское движенiе пронеслось въ послѣднiе полгода по всей Европѣ. Два претендента на краю Европы, графъ Шамборскiй и Донъ–Карлосъ, римско–католическая агитацiя въ Германiи, овладѣвшая справедливымъ недовольствомъ католиковъ Имперiи противъ новыхъ церковныхъ законовъ, попытки сблизиться съ народомъ во Францiи, въ Германiи и Швейцарiи новымъ изобрѣтенiемъ — устройствомъ въ массахъ народныхъ богомолiй, нѣкоторыя неслыханныя доселѣ демократическiя выходки католическаго высшаго духовенства въ Германiи съ обращенiемъ къ народу, — все это приводитъ на мысль объ огромной, разомъ и повсемѣстно возбужденной агитацiи клерикаловъ въ пользу непогрѣшимаго, но бездомнаго папы. Кстати, чрезвычайно любопытно, въ этомъ же отношенiи, содержанiе двухъ писемъ, на дняхъ обнародованныхъ: папы къ императору Вильгельму и отвѣта императора папѣ. Мы сообщимъ ихъ въ своемъ мѣстѣ. Но все это клерикальное движенiе тѣмъ важно, что оно есть можетъ быть послѣдняя попытка римскаго католичества обратиться еще разъ, въ послѣднiй разъ, за помощью къ королямъ и высшимъ мiра сего, и послѣдняя надежда на нихъ. Не удадутся эти послѣднiя надежды и Римъ, въ первый разъ въ 1,500 лѣтъ, пойметъ что пора кончить съ высшими мiра сего и оставить надежду на королей! И повѣрьте — Римъ съумѣетъ обратиться къ народу, къ тому самому народу, которая римская церковь всегда и высокомѣрно отъ себя отталкивала и отъ котораго скрывала даже Евангелiе Христово, запрещая переводить его. Папа съумѣетъ выйти къ народу пѣшъ и босъ, нищъ и нагъ, съ армiей двадцати тысячъ бойцовъ iезуитовъ, искусившихся въ уловленiи душъ человѣческихъ. Устоятъ ли противъ этого войска Карлъ–Марксъ и Бакунинъ? Врядъ ли; католичество такъ вѣдь умѣетъ, когда надо, сдѣлать уступки, все согласить. А что стоитъ увѣрить темный и нищiй народъ, что коммунизмъ есть тоже самое христiанство, и что Христосъ только объ этомъ и говорилъ. Вѣдь есть же и теперь даже умные и остроумные соцiалисты, которые увѣрены, что то и другое — одно и тоже и серьозно принимаютъ за Христа антихриста...

Во первыхъ, Генриху V уже потому нельзя будетъ избѣжать войны за папу, что теперешнее время и ближайшiе будущiе годы — суть единственный можетъ быть моментъ, когда война за папу можетъ быть во Францiи популярна и принята съ симпатiей даже народомъ. Еслибъ Генрихъ V въ состоянiи былъ отмстить Германiи за миллiарды и недавнее униженiе и отнять у нея Эльзасъ и Лотарингiю, то безъ сомнѣнiя онъ упрочилъ бы тронъ свой, по крайней мѣрѣ на время своего царствованiя. Но объяви онъ прямо, ставъ королемъ, войну Германiи — и никто не пойдетъ за нимъ, да и объявить не дадутъ: страшно и рискъ большой. Но папа, гонимый Германiей, немедленно возбудитъ симпатiю во Францiи. А кто теперь главный противникъ «непогрѣшимому” папѣ, какъ не Германiя? На возстановленiе власти его она смотритъ какъ на самый капитальный вопросъ и изо всѣхъ силъ станетъ за Италiю. Мало по малу, отъ переговоровъ къ негодованiю, отъ негодованiя къ дѣлу — и папскiй вопросъ, въ случаѣ воцаренiя графа Шамборскаго, непремѣнно разрѣшится огромной и невольной войной между Францiей и Германiей. Прямо за Эльзасъ не пойдутъ французы, а исподволь, невольно — втянутся заступившись за папу и война можетъ стать популярною. Не можетъ упустить такого случая графъ Шамборскiй.

И вотъ мы допустимъ даже, что онъ выйдетъ изъ войны побѣдителемъ, что Францiя покроетъ себя опять славою, отвоюетъ провинцiи и что даже самъ папа въѣдетъ въ Парижъ, чтобы присутствовать на закладкѣ какого нибудь новаго собора (какъ и приглашали его недавно). Что же далѣе? Не то важно, что Генриху V дадутъ можетъ быть послѣ его подвига, умереть спокойно на тронѣ. Важно то: укоренится ли съ графомъ Шамборскимъ законная монархiя во Францiи, навѣки и неоспоримо, и чтò принесетъ ей она собою? Какое счастье? успокоитъ ли ее, терзаемую и измученную, отгонитъ ли злаго духа на вѣки, стоящаго уже близко «при дверяхъ?”

Ну что въ томъ что папа въѣдетъ въ Парижъ и римское католичество воцарится вновь съ новымъ и неслыханнымъ блескомъ! Папѣ–ли, торжествующему и «непогрѣшимому”, а не «пѣшему и босому”, прогнать злаго духа, iезуитамъ–ли его, легкомысленнымъ–ли этимъ клерикаламъ, съ ихнимъ status in statu, натертымъ, безстыднымъ пройдохамъ? Нѣтъ, злой духъ сильнѣе и чище ихъ! Не съ этой армiей графу Шамборскому можно сказать свое новое слово. А если не съ этой, то съ какой–же? Вѣдь невольно вѣрится теперь что графъ Шамборскiй есть дѣйствительно высокое существо, самое чистѣйшее сердцемъ существо. И ужь навѣрно онъ понимаетъ, въ восторгѣ души своей, что все его новое слово — это именно эта борьба за Христа съ страшнымъ, грядущимъ антихристомъ, что Францiю надо спасти обративъ ея умниковъ къ Богу, а въ сердца миллiоновъ «некрещеныхъ” работниковъ проливъ благодать Христову и въ первый разъ познакомивъ ихъ съ святымъ Его образомъ. Иначе чѣмъ же спасетъ свою Францiю христiаннѣйшiй король? Вѣдь говоритъ же онъ что идетъ спасти ее и вѣритъ самъ что спасетъ. Вѣдь онъ знаетъ же что на французской почвѣ суждено совершиться первымъ битвамъ грядущаго страшнаго новаго общества противъ стараго порядка вещей. Вѣдь онъ знаетъ же что вѣдь этого–то и трепещетъ все французское общество, всѣ сильные и одаренные дарами земными, что для того–то и жаждутъ и зовутъ они въ отчаянiи хоть какое нибудь твердое правительство, ищутъ гдѣ сила и не находятъ ея; что единственно для отпора этому новому грядущему врагу и Наполеона III–го допустили они на тронъ; и если согласятся теперь на графа Шамборскаго, то единственно въ надеждѣ: не принесетъ–ли и онъ съ собой какой нибудь новой силы чтобъ ихъ защитить. А если такъ, то гдѣ онъ возьметъ людей для такой страшной борьбы? Развитъ–ли онъ самъ настолько чтобъ понимать ее? При всемъ своемъ добромъ сердцѣ навѣрно нѣтъ. Можетъ ли онъ не смущаться отъ такой ужасной бѣдности средствъ, съ которыми придется ему дѣйствовать? Если же онъ не смущается — то какъ же, въ такомъ случаѣ, не признать его или человѣкомъ ограниченнымъ и невѣжественнымъ, или, въ противномъ случаѣ, близкимъ къ помѣшательству? Гдѣ же теперь отвѣтъ на вопросъ нашъ? Чѣмъ же наконецъ какими силами можетъ легитимизмъ спасти и излечить Францiю? Тутъ и пророка Божiя мало, не только графа Шамборскаго. И пророкъ избiенъ будетъ. Новый духъ придетъ, новое общество несомнѣнно восторжествуетъ — какъ единственное несущее новую, положительную идею, какъ единственный предназначенный всей Европѣ исходъ. Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнiя. Мiръ спасется уже послѣ посѣщенiя его злымъ духомъ... А злой духъ близко: наши дѣти можетъ быть узрятъ его...

Задавъ себѣ вопросъ и разобравъ его по возможности, мы только лишь хотѣли оправдать двѣ строки въ одномъ изъ предыдущихъ нашихъ отчетовъ объ иностранныхъ событiяхъ, именно что графъ Шамборскiй, «если воцарится, то воцарится всего только на два дня”... Мы не хотѣли чтобъ насъ обвинили въ легкомыслiи и постарались лишь вывести что легитимизмъ — не только теперь невозможенъ, но даже и не нуженъ совсѣмъ для Францiи; никогда не нуженъ — ни теперь ни въ будущемъ, ибо менѣе всѣхъ имѣетъ средствъ спасти ее.

Но вѣдь во Францiи — или монархiя или республика, а другое правительство невозможно. А мы и объ республикѣ выразились что отъ нея всѣ «устали” и что и она теперь невозможна. Постараемся оправдать и эти наши слова, чтобы и ихъ не приняли за каламбуръ, или за какое нибудь преднамѣренное легкомыслiе, чтó и сдѣлаемъ въ одномъ изъ слѣдующихъ нашихъ отчетовъ объ «иностранныхъ событiяхъ”.

Д.

______

 

ПЕТЕРБУРГСКОЕ ОБОЗРѢНIЕ.

 

Петербургъ чуть не погибъ. — Погибнетъ ли онъ когда нибудь? — Нѣчто о безтактности нашихъ газетъ по поводу драмы въ отель «Бель–Вю». — Нѣчто о докторахъ по поводу той же драмы. — Важное извѣстiе для женскаго мiра. — Что изъ этого выйдетъ? — Нынѣшнiе медицинскiе женскiе курсы. — Кстати о женщинахъ: нѣчто о памятникѣ Екатеринѣ II. — Памятникъ Марiи–Терезiи и памятникъ г. Микѣшина. — Что лучше? — Два слова объ обществѣ любителей духовнаго просвѣщенiя, и о славянскомъ комитетѣ. — Изъ политической жизни. — Коммиссiя о наградахъ. — Театры.

 

Есть преданье, неизвѣстно на чемъ основанное, что каждыя пятьдесятъ лѣтъ Петербургу должно грозить наводненiе. Въ нынѣшнемъ году минетъ 49 лѣтъ со дня наводненiя 1825 года, и вотъ три дня назадъ, помня это предсказанiе, жители второпрестольной столицы встрепенулись, когда среди глубокой ночи, при яркомъ освѣщенiи луны и заревѣ трехъ пожаровъ, Петропавловская крѣпость стала палить каждыя пять минутъ, и этимъ роковымъ сигналомъ возвѣщать петербуржцамъ что опасность наводненiя на носу, и что вода стоитъ такъ высоко, такъ высоко, что вотъ сейчасъ–сейчасъ, еще одинъ порывъ юго–западнаго вѣтра, и Петербургъ захлебнется хладными волнами державной Невы и Финскаго залива. Но около трехъ часовъ ночи юго–западному вѣтру благоугодно было уступить свое мѣсто сѣверо–западному, и пушки стали стрѣлять уже по два раза, а потомъ по разу каждые четверть часа. Отлегло на сердцѣ у бѣдныхъ петербуржцевъ; стала отходить и вода; «видно не насталъ послѣднiй часъ Содома”, то есть, виноватъ, ошибся — Петербурга, сказалъ себѣ благочестивый петербуржецъ, лежа въ постели, перевернулся и захрапѣлъ. Впрочемъ мы слегка фантазируемъ: никто кромѣ подвальнымъ жителемъ не встрепенулся; всѣ спали сномъ праведныхъ, не подозрѣвая что опасность такъ близка. За то бѣднымъ жителямъ низкихъ мѣстностей Петербурга и подваловъ крѣпко досталось; все ихъ имущество плавало въ водѣ, но къ счастью, какъ слышно, жертвъ въ эту ночь не было. Дѣло въ томъ что вода поднялась на 10 футовъ; въ 1825 году она поднялась на 18; но съ 1825 по нынѣшнiй никогда она не поднималась такъ высоко. Судя по быстротѣ съ которою она подымалась, можно было предвидѣть наводненiе часовъ около четырехъ утра, то есть въ полномъ разгарѣ столичнаго сна, и тогда, страшно подумать что бы могло случиться. Послѣ послѣдняго наводненiя сдѣланъ былъ, для предупрежденiя онаго, обводный каналъ, на 5 верстъ разстоянiя; иные говорятъ что Петербургъ въ эту ночь былъ спасенъ обводнымъ каналомъ; другiе говорятъ что каналъ этотъ ничемъ не помогъ горю, и что наводненiе не приняло огромныхъ размѣровъ только потому что перемѣнился вѣтеръ какъ разъ во время. Увы, изъ этого слѣдуетъ заключить что мы всегда въ эту пору года можемъ очутиться уже не на водѣ, какъ всегда, а подъ водою. Намъ это пришло въ голову въ самую ночь начинавшагося наводненiя, и разсуждая съ однимъ весьма флегматическимъ городовымъ на Невскомъ Проспектѣ о томъ какiя улицы уже затоплены и какiя нѣтъ мы его спросили: «Ну, а что будетъ, если всѣ улицы зальетъ?” — «Ничего–съ”, отвѣчалъ онъ съ невозмутимымъ спокойствiемъ. «То есть какъ ничего–съ?” возразили мы ему: «что нибудь да будетъ? — «На лодкахъ станутъ ѣздить”. — «Вы думаете?” продолжали мы, «ну и лодокъ хватитъ на всѣхъ?” — «Не хватитъ”, отвѣчалъ городовой, «по домамъ размѣстятъ”. «А если дома разрушаться отъ воды?” — «Ну, тогда скверно”, заключилъ городовой философъ. Невольно намъ припомнились стихи Хомякова о рыбакѣ, показывающемъ сынку какую то спицу торчащую из воды, съ коментарiемъ, что дескать тамъ когда–то надъ водою былъ славный городъ, и имя этому городу было нѣмецкое; объ этихъ стихахъ мы сообщили городовому, но онъ остался къ нимъ равнодушенъ. Но затѣмъ вдругъ сѣнилъ насъ обоихъ свѣтъ внезапной лучезарной надежды: во дни оны, подумали мы, спасались города неправедные праведниковъ ради; нынѣ не суждено ли спасаться Петербургу нѣмцевъ ради? неужели и они утонутъ? Городовой усомнился въ томъ чтобы нѣмцы утонули наравнѣ съ русскими; слѣдовательно, сказали мы оба въ одинъ голосъ, если сомнительно чтобы нѣмцы утонули наравнѣ съ русскими, значитъ Петербургу пережить и не такiя наводненiя нѣмцевъ ради, и мы удивительно какъ успокоились этою благодатною мыслiю. Но за то въ эту ночь проявилась въ извощикахъ черта не совсѣмъ утѣшительная; ими овладѣлъ паническiй страхъ, чтобы не сказать трусость, совсѣмъ на русскiй народъ не похожая: вездѣ въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ опасность была велика, и гдѣ была въ нихъ нужда, пока еще вода не выступала, они опрометью ускакали, и исчезли во всемъ городѣ съ быстротою почти молнiи.

Въ ту же роковую ночь мы порадовались за газеты; вотъ еще имъ отвѣтъ на вопросъ: «чтò новаго?”, безъ чего, какъ извѣстно, наши петербургскiя газеты жить совсѣмъне могутъ, и заболѣваютъ маразмомъ. Эта жадность къ новостямъ, и скандальнымъ въ особенности, присуща двумъ газетнымъ мiрамъ, парижскому и петербургскому. Можетъ быть очень лестно быть похожимъ на Парижъ, но дѣло въ томъ что это сознанiе нашихъ газетъ, что безъ новостей ошеломляющихъ, такъ сказать, и бьющихъ въ носъ онѣ пропадутъ, ибо уморятъ читателей своею скукою, не доказываетъ–ли пустоту ихъ внутренняго мiровоззрѣнiя? Притомъ овладѣваемыя похотью къ скандаламъ и новостямъ, онѣ, то есть газеты, подчасъ утрачиваютъ ясное сознанiе того, что можно и чего нельзя говорить, передавая новости; такъ что и чувства приличiя какъ будто отсутствуютъ.

Болѣе чѣмъ когда либо мы въ этомъ убѣдились по поводу драмы недавно бывшей въ отелѣ «Бель–Вю”, и о которой, въ № 39 «Гражданина”, мы сообщили читателямъ. Нѣсколько часовъ спустя послѣ событiя уже всѣ газеты, и во главѣ разумѣется «Голосъ”, сообщали объ этой драмѣ, со всевозможными подробностями, слухами и сплетнями, называя жертвы драмы полными именами. Даже въ Парижѣ ни одна газета не смѣетъ прежде суда называть кого бы то ни было по имени; да кромѣ того, уваженiе къ женщинѣ (нашимъ газетамъ — ратующимъ за женскiй вопросъ столь усердно, не мѣшало бы болѣе заботиться о чести всякаго женскаго имени) развѣ оно не удерживаетъ каждаго порядочнаго человѣка отъ оглашенiя малѣйшаго факта, могущаго на самую невинную женщину набросить тѣнь чего то неблаговиднаго? И вотъ именно это то и случилось благодаря газетамъ, не умѣвшимъ ни пощадить имя женщины, ни расчислить времени; какихъ нибудь два часа раздѣляли оглашенiе событiя въ печати отъ престуаленiя, слѣдовательно ни одна газета не имѣла ни права ни возможности поручиться за достовѣрность какого бы то ни было сопровождавшего событiе факта. Что поступила такъ безтактно такая газетка какъ «Новости” мы не удивляемся; но признаемся, тому что «Голосъ” позволилъ себѣ сдѣлать совершенно тоже что и «Новости”, мы удивились, ибо какъ бы то ни было, но все же «Голосъ” — не «Новости”.

Печальное это событiе еще разъ заставило людей поговорить о докторахъ. Начальникъ Марiинской больницы, докторъ Каде, оправдывался публично въ томъ, что онъ не отправился на зовъ г. Суворина въ больницу, три часа послѣ преступленiя, ибо раненую привезли въ нее когда уже надежды на спасенiе не было, и дежурный докторъ, въ виду агонiи больной, не призналъ нужнымъ посылать за главнымъ докторомъ больницы. Но дѣло совсѣмъ не въ этомъ. очень желательно было бы разъ навсегда знать: долженъ ли всякiй врачь вообще идти на зовъ къ больному во всякое время дня и ночи, или не долженъ? Доктора говорятъ: не долженъ; больные говорятъ: долженъ. Въ виду этого разногласiя слѣдовало бы кажется намъ поднять этотъ вопросъ въ высшихъ сферахъ медицинскаго законодательства, и разрѣшить его разъ на всегда. Что такое докторъ? Лицо получающее право лѣчить и взимать за лѣченiе плату. Право это получаетъ онъ какъ? Съ обязанностью идти на помощь къ больному во всякое время, или безъ этой обязанности, то есть съ правомъ ходить къ больному когда ему вздумается? Въ этомъ вся сущность вопроса, требующаго разъясненiя. За границею, сколько намъ извѣстно, доктора занимающiеся практикою въ городѣ обязаны во всякое время идти на зовъ больнаго, и если отказываются, то по жалобѣ на нихъ могутъ быть лишены патента на лѣченiе. На это доктора наши справедливо возражаютъ: за границею всякiй призывающiй доктора не можетъ ему не заплатить гонораръ, у насъ изъ 10 человѣкъ зовущихъ докторовъ пять не платятъ ровно ничего: ergo, если пацiентъ не обязанъ платить, то медикъ–практикантъ не обязанъ ходить на всякiй зовъ. Это логично, но все это вовсе не утѣшительно, и даже не рацiонально. Не далѣе какъ въ прошломъ году, въ одиннадцатомъ часу вечера одинъ изъ нашихъ знакомыхъ прибѣгаетъ къ доктору по сосѣдству и умоляетъ его прiйти къ нему въ домъ, гдѣ дочь его внезапно заболѣла и уже почти въ безнадежномъ положенiи. Докторъ отвѣчаетъ отцу больной что онъ прiйти не можетъ, потому что у него музыкальный вечеръ! Спрашивается, имѣетъ ли право докторъ давать такой отвѣтъ человѣку, въ минуту опасности жизни призывающему его на помощь? Кажется намъ что не имѣетъ; но изъ того что намъ это кажется, рѣшительно ничего не слѣдуетъ, ибо, при нынѣшнемъ порядкѣ вещей, страшно подумать сколько жителей Петербурга могутъ и заболѣвать и умирать безъ возможности найти медицинскую помощь ночью. Намъ скажутъ: а частные полицейскiе врачи? на это мы отвѣтимъ, что иногда до частнаго дома очень далеко, а между тѣмъ есть случаи гдѣ малѣйшая проволочка времени рѣшаетъ участь больнаго. Нѣтъ, воля ваша, но въ возбужденiи вопроса какiе доктора обязаны быть ночью на готовѣ для больныхъ, и вообще въ разработкѣ вопроса о медикахъ–практикантахъ, и объ отношенiяхъ ихъ къ публикѣ, есть настоятельная надобность, и давно пора имъ заняться, не дожидаясь для этого прибытiя въ Петербургъ какой нибудь моровой язвы.

На дняхъ Петербургъ обрадовался прочитавъ въ «Полицейской Газетѣ” извѣстiе о тѣхъ улицахъ, гдѣ воспрещены съ 1874 года кабаки. Улицъ много, всѣ или людныя, или черезчеръ торговыя; говорятъ что до 180 кабаковъ запоютъ себѣ «вѣчную память” вслѣдствiе этого распоряженiя. Улицы эти нижеслѣдующiя:

1) Невскiй Проспектъ, на всемъ протяженiи отъ Адмиралтейской до Знаменской Площади, 2) вся набережная Невы по лѣвому берегу, 3) Адмиралтейская Площадь, 4) Конногвардейскiй Бульваръ, 5) Почтамтскiй Переулокъ, 6) Большая Морская, 7) Малая Морская, 8) Вознесенскiй Проспектъ, 9) Офицерская Улица, 10) Театральная Площадь, 11) Никольская Улица, 12) Большая Садовая Улица отъ Царицына Луга до Покровской Площади, 13) Владимiрская Улица, 14) Кабинетская Улица, 15) Загородный Проспектъ, 16) Гороховая Улица, 17) Екатерингофскiй Проспектъ, 18) Англiйскiй Проспектъ, 19) Литейный Проспектъ, 20) Сергiевская Улица, 21) Миллiонная Улица, 22) Набережная Невы на Васильевскомъ Островѣ до 17–й линiи, 23) Большой Проспектъ, 24) 1–я Кадетская линiя, 25) Дворянская Улица, 26) Каменноостровскiй Проспектъ, 27) Нижегородская Улица и 28) Чернышева Площадь.

И такъ, какъ видите, любезные читатели, не на шутку у насъ заняты ограниченiемъ размѣровъ пьянства; къ тому же вотъ еще отрадная вѣсть. На этой недѣлѣ въ субботу, то есть сегодня, какъ мы слышали, департаментъ законовъ государственнаго совѣта разсматриваетъ вопросъ о принятiи такихъ же ограничительныхъ мѣръ къ розничной продажѣ питей какiя изданы были для Петербурга — для всѣхъ мѣстностей Россiи; слѣдовательно надо полагать что въ скоромъ времени этотъ же вопросъ будетъ разсматриваться и въ общемъ собранiи государственнаго совѣта.

Неимовѣрно радостный и безконечно благодатный слухъ пронесся по Петербургу для русскихъ женщинъ. Заговорили, и при томъ въ сферахъ совсѣмъ не невлiятельныхъ, о женскомъ университетѣ, имѣющемъ–де скоро открыться подъ скромнымъ названiемъ «Высшихъ курсовъ для женщинъ”, или что–то въ этомъ родѣ. Какъ слышно, министерство нашего просвѣщенiя къ этому проекту расположено особенно симпатически. Да оно и логично. Сколько намъ извѣстно, мысль о классическихъ гимназiяхъ для женщинъ весьма нравится министерству: а если будутъ классическiя гимназiи для женщинъ, то куда же дѣваться кончившимъ въ нихъ курсы; разумѣется само собою что имъ нужно поступать въ университетъ. Но для этого надо чтобы профессора въ этомъ университетѣ были женщины, ибо профессоровъ мужескаго пола не хватаетъ даже на такiе университеты, какъ московскiй, гдѣ, какъ говорятъ, недостаетъ человѣкъ 12.

Пока наши женщины довольствуются медицинскими курсами, открытыми въ прошломъ году при медицинской академiи. Изъ «Медицинскаго Вѣстника” мы узнаемъ объ нихъ слѣдующее: подано въ прошломъ году заявленiй о желанiи поступить 130; принято по экзамену 80. Въ теченiи года выбыло 5; переведены въ маѣ 1873 года въ слѣдующiй курсъ 61.

Если мысль объ университетѣ женскомъ осуществится, мы вѣроятно увидимъ зрѣлище довольно курьозное: ультра–сторонники женскаго вопроса перейдутъ въ разрядъ ретроградовъ изъ ненависти къ классицизму и будутъ доказывать что высшее образованiе для женщинъ — вещь вовсе ненужная, и ограничать его только сферою медицинской науки; а классицисты явятся самыми передовыми людьми, по крайней мѣрѣ относительно женскаго вопроса, и бѣдную Европу оставятъ далеко за собою! Вообще мысль что никакiя препятствiя для насъ не существуютъ когда идетъ рѣчь о разрѣшенiи почеркомъ пера вопросовъ, надъ которыми разныя государства сидятъ и думаютъ цѣлыя столѣтiя, все–таки ничего не придумывая, — не можетъ не исполнять насъ особенною радостью и гордостью.

Кстати о будущихъ великихъ женщинахъ. Памятникъ Великой Екатеринѣ почти готовъ. Его открытiе должно было состояться 24 ноября сего года; но оно отложено до будущей весны. Всѣ видѣвшiе этотъ памятникъ говорятъ съ удивительнымъ единодушiемъ одно: все въ немъ есть, и все въ немъ хорошо, и матерiалъ, и камни, и бронза, и барельефы не дурны, и канделябры хороши, и обсаженъ онъ хорошо деревьями; одного лишь недостаетъ: художества и генiя въ самомъ памятникѣ. Прохожiе будутъ останавливаться и спрашивать: какой это дамѣ памятникъ, и что она сдѣлала эта дама чтобы заслужить памятникъ? Отсутствiе такой бездѣлицы въ памятникѣ Екатеринѣ II какъ величiе и творчество вещь прискорбная, тѣмъ болѣе что она на вѣки вѣчныя неисправимая. Мы видѣли модель памятника Марiи–Терезiи въ Вѣнѣ. Мысль та же: женщина во весь ростъ; но вся разница лишь въ томъ, что въ проектѣ памятника Марiи–Терезiи видно вдохновенiе генiальнаго творчества, а въ памятникѣ г. Микѣшина видна почти что бездарность. Остается жалѣть что у г. Микѣшина не хватило на столько гражданскаго смиренiя, чтобы сознать себя недостойнымъ творить памятникъ Екатерины II. За это смиренiе онъ заслужилъ бы памятникъ по подпискѣ всѣхъ русскихъ, а теперь врядъ ли кто изъ русскихъ ему скажетъ за памятникъ, имъ воздвигнутый, спасибо, или, если скажетъ, то весьма неискренно!

На дняхъ, мы слышали, было засѣданiе комитета Общества любителей духовнаго просвѣщенiя, на которомъ шла рѣчь о весьма важномъ вопросѣ, вызваннымъ полученнымъ отъ старо–католиковъ посланiемъ, въ которомъ комиссiя ихъ, спецiально учрежденная для разработки вопроса о слiянiи съ нашею церковью, обратилась съ рядомъ вопросовъ къ Обществу любителей церковнаго просвѣщенiя, требующихъ разъясненiя. Безъ сомнѣнiя минута для петербургскаго отдѣла Общества наступаетъ важная, и всякiй чтущiй его дѣятельность, какъ церкви, не можетъ не пожелать ему успѣха серьознаго и, такъ сказать, счастливаго вдохновенiя для столь труднаго дѣла. Мы слышали, что никто болѣе самого Августѣйшаго Предсѣдателя этого Общества не проникнутъ сознанiемъ всей важности дѣла, и что вслѣдствiе этого къ поставленiю отвѣтовъ на вопросы, предложенные комиссiею старо–католиковъ, приглашены будутъ всѣ свѣдущiя и авторитетныя въ этомъ предметѣ лица.

На сихъ дняхъ, какъ мы слышали, было также важное засѣданiе членовъ славянскаго комитета по вопросу о назначенiи въ нашу церковь въ Прагѣ священника. Намъ передавали что идутъ переговоры съ однимъ изъ ревельскихъ священниковъ, знающихъ нѣмецкiй языкъ.

Въ политической жизни все тихо. Какъ читатели знаютъ, весь дворъ, за исключенiемъ Великихъ Князей Константина и Николая Николаевичей, находится въ настоящее время въ Крыму, гдѣ 5–го октября праздновали день рожденiя Царственной Невѣсты Великой Княжны Марiи Александровны, и куда прибылъ тоже Принцъ Альфредъ Эдинбургскiй. По слухамъ Принцъ серьозенъ, любитъ во всемъ порядокъ, и очень полюбилъ обычаи семейной жизни нашей Царской Семьи. Какъ слышно, онъ прибудетъ въ Петербургъ въ декабрѣ. Въ городѣ много говорятъ о великолѣпномъ приданомъ Невѣсты; говорятъ между прочимъ объ ожерельи изъ сафировъ, не имѣющемъ цѣны, которое составлялось въ теченiе нѣсколькихъ лѣтъ изъ случайно прiобрѣтаемыхъ сафировъ замѣчательной воды. Возвращенiя двора, какъ слышно, ожидаютъ не ранѣе ноября мѣсяца.

Засѣданiя общаго собранiя государственнаго совѣта начались. На очереди, какъ слышно, вопросъ о гербовыхъ сборахъ, находящiйся теперь на разсмотрѣнiи соединенныхъ департаментовъ экономiи и законовъ. За симъ, какъ мы слышали, слѣдовать будетъ вопросъ о военной повинности, по которому записки уже разосланы членамъ государственнаго совѣта. Мы слышали объ учрежденiи, подъ предсѣдательствомъ статсъ–секретаря Танѣева по Высочайшему повелѣнiю комиссiи, для разсмотрѣнiя вопроса о представленiи къ наградамъ. По слухамъ, цѣль этой комиссiи заключается въ изысканiи средствъ ограничить награды по службѣ, а причина ея учрежденiя есть множество наградъ ежегодно испрашиваемыхъ по разнымъ вѣдомствамъ внѣ установленнаго порядка, то есть помимо комитета министровъ. Вѣроятно комиссiя прiйдетъ къ заключенiю о необходимости всѣ награды испрашивать черезъ комитетъ министровъ.

Отъ политической жизни перейдемъ къ общественной. Театральный сезонъ начался: итальянская опера вотъ уже двѣ недѣли какъ открыта. Въ ожиданiи Патти къ ней относятся очень холодно; пѣвицу г–жу Альбани хвалятъ, но все это чрезвычайно умѣренно, словомъ — не по петербургски. Нѣкоторые упрекаютъ насъ за то что мы не пишемъ о русскомъ театрѣ! Считаемъ долгомъ объяснитьси насчетъ этого упрека. Совершенно справедливо что мы не пишемъ; но знаете почему? Потому не пишемъ что писать нечего. Читатели привыкли требовать отъ насъ статей съ содержанiемъ, съ мыслями, съ фактами, словомъ статей обработанныхъ. Въ концѣ прошлаго года мы было и пытались помѣщать такiя статьи о русскомъ театрѣ, но что же вышло? На четвертый же разъ сотрудникъ нашъ, взявшiй на себя этотъ трудъ, приходитъ къ намъ и говоритъ: «На–те вашъ билетъ, я вамъ какiя хотите деньги заплачу съ тѣмъ чтобы вы меня избавили отъ пытки смотрѣть русскiя пьесы въ Александринкѣ: не только писать нечего, смотрѣть нечего, думать объ этомъ стыдно для головы, мало–мальски привыкшей къ серьозному образу мыслей”. И вотъ съ тѣхъ поръ мы и не можемъ рѣшиться возобновить рубрики русскаго петербургскаго театра. Да и право хорошо дѣлаемъ, ибо посморите что объ этомъ театрѣ пишутъ газеты. Былъ бенефисъ г. Монахова и давалась 5–ти–актная комедiя «Новѣйшiй Митрофанъ”; всѣхъ поразило удивленiемъ: какъ дескать г. Монаховъ могъ выбрать такую бездарнѣйшую новую пьесу въ свой бенефисъ? Больше ничего и не говорятъ. Хороши отзывы о русскомъ театрѣ, если таково ихъ содержанiе; не лучше ли всѣ эти мизеры петербургскаго театра игнорировать? Г. Писемскiй прiѣхалъ, говорятъ, въ Петербургъ смотрѣть какъ будутъ устраивать похороны его новой драмы «Ваалъ” на сценѣ Александринки и распредѣлять роли между разными чинами погребальнаго обряда! Охота вамъ, г. Писемскiй, изъ Москвы прiѣзжать въ Петербургъ ставить вашу комедiю, когда вы знаете что она провалится здѣсь, какъ проваливались, вотъ уже десять лѣтъ, всѣ пьесы, гдѣ нѣтъ на сценѣ г.г. Васильева и Самойлова! Знаете ли что намъ отвѣтитъ г. Писемскiй? — «Не могу не ставить въ Петербургѣ, ибо всякiй авторъ драматическаго произвеленiя, принятаго дирекцiею театровъ къ представленiю, de jure становится крѣпостнымъ этой дирекцiи; онъ лишается воли, разума и права собственности на свое произведенiе; онъ не можетъ сказать: «я не хочу чтобы мою комедiю играли въ Петербургѣ”. И дирекцiя можетъ распредѣлить главныя роли его пьесы между господами Душкиными и Пронскими, сколько ей угодно, и авторъ не смѣетъ даже закричать: «пощадите”! Впрочемъ обѣщаемъ разсказать читателямъ какъ комедiя «Ваалъ” будетъ разыграна на сценѣ Александринскаго театра. Пока знаемъ только что г. Самойловъ отказался отъ главной роли, въ которой онъ былъ бы очень хорошъ, и что г. Виноградовъ съ тою же легкостью, съ какою г. Нильскiй взялъ на себя когда–то роль «Iоанна Грознаго”, принялъ на себя роль, отъ которой отказался г. Самойловъ. Но довольно объ Александринскомъ театрѣ. Театръ Буффъ на огромной афишѣ возвѣстилъ свое возрожденiе, выписавъ до 30 французовъ изъ обоихъ полушарiй земли, начиная съ Константинополя и кончая Бразилiею.

______

 

ДѢТСКIЕ ВОПРОСЫ.

 

(Изъ современнаго обозрѣнiя)

 

Не знаю, какъ поймутъ читатели заглавiе нашей статейки: не подумаютъ ли они, что мы хотимъ говорить о вопросахъ возникающихъ въ дѣтскихъ головкахъ, или о вопросахъ которые можно предлагать дѣтямъ? — Нѣтъ, ни то, ни другое: у насъ въ виду просто нѣсколько случайныхъ вопросовъ о дѣтяхъ; мы слѣдуемъ новѣйшей формѣ выраженiя: вѣдь есть же вопросы, именуемые, напримѣръ: рабочимъ, квартирнымъ, податнымъ, желѣзно–дорожнымъ, церковнымъ и пр. и пр.; стало быть и вопросы о дѣтяхъ должны именоваться дѣтскими. Большой, общiй дѣтскiй вопросъ такъ важенъ, мудренъ и сложенъ, что составилъ, какъ извѣстно, предметъ цѣлой науки; наука эта молодая, свѣжая и бодрая, и средства у ней не малыя: она оперлась на самую дѣтскую природу и на законы души человѣческой. Ну, поэтому и ведетъ она себя сообразно своему возрасту и своимъ средствамъ гордо, развязно, самонадѣянно. Она шествуетъ впередъ и считаетъ свое шествiе безусловно побѣдоноснымъ, поражая и обращая въ бѣгство остатки разсѣянныхъ полчищъ дряхлой схоластики, со всѣми ея мертвящими аттрибутами, и вся кипитъ дѣятельностью, затмѣвая быстротою своихъ усовершенствованiй самую современную военную технику съ ея утонченнѣйшими улучшенiями въ огнестрѣльныхъ способахъ умерщвленiя людей. Въ виду такого нрава и настроенiя молодой науки намъ никакъ не приходится идти прямо на центръ ея позицiи, да мы и не питаемъ воинственныхъ побужденiй; наши случайные и, такъ сказать, эпизодическiе вопросы только пройдутъ близъ нея и могутъ даже послужить ей нѣкоторымъ подобiемъ легкой рекогносцировки. Кромѣ того, не всѣ дѣти принадлежатъ къ области юной науки; вѣдь она принимаетъ въ свое вѣдомство только тѣхъ дѣтей, у которыхъ въ головахъ уже начинается образованiе понятiй; изъ нашихъ же вопросовъ, нѣкоторые относятся къ дѣтямъ только сосущимъ и ничего не обобщающимъ, и даже къ такимъ, которыя еще и не сосутъ, а лишь ожидаютъ своей очереди сосать. Этотъ сосущiй и ожидающiй народъ, лишенный способности не только протестовать, но и сознавать свое положенie, возбуждаетъ къ себѣ неодолимое сочувствiе этими именно своими качествами. Надоѣло такое человѣческое существо нетерпѣливой нянькѣ, потому что оно съ рукъ у ней не сходить, и начинаетъ она бранить его и призывать на него всякую болѣсть, — а существо смотритъ ей въ глаза съ необычайнымъ довѣрiемъ, какъ–будто принимаетъ ея брань за что–то очень доброе. Приходитъ злой врагъ съ намѣренiемъ умертвить такое существо, а оно смѣется и тянетъ къ нему руки; тотъ замахивается ножемъ, а существо трепещетъ отъ радости, любуясь блескомъ остраго металла. Ну, и дѣлайте съ нимъ что хотите — бросайте, спасайте, уродуйте, морите, — оно въ вашей волѣ и власти, это не пpотестующee, а только плачущее живое существо, ставшее живымъ существомъ по причинамъ отъ него независѣвшимъ...

Вопросъ касающiйся участи этихъ существъ обсуждался на медицинской консультацiи, происходившей въ московскомъ воспитательномъ домѣ; о ней намъ попалась въ «Современ. Извѣстiяхъ” слѣдующая выписка изъ «Московской Мeдицинской Газеты”:

«... происходила консультацiя по вопросу о лучшемъ способѣ искуственнаго кормленiя дѣтей, по случаю оказавшагося значительнаго недостатка въ кормилицахъ. Мнѣнiя высказанныя консультацiей были: или уменьшить число поступающихъ въ воспитательный домъ дѣтей, или увеличить bсѣmи средствами число кормилицъ, или разрѣшить выдавать дѣтей ихъ матерямъ на домъ, зачисляя ихъ въ число питомцевъ выдачею опредѣленныхъ поcобiй. Но, во всякомъ случаѣ, безъ искуственнаго прикармливанiя обойтись нельзя. Однимъ изъ соучастниковъ консультацiи было высказано мнѣнiе, что для окончательнаго рѣшенiя вопроса о значенiи суррогатовъ молока необходимо испробовать ихъ въ воспитательномъ домѣ болѣе рѣшительнымъ образомъ. Онъ полaгaeтъ что крайне полезно было бы сдѣлать рядъ опытовъ надъ кормленiемъ дѣтей арорутомъ и другими суррогатами молока и непремѣнно доводить ихъ до конца. Для этого нужно отдѣлить, наприм., по 50–ти дѣтей и прикармливать тѣхъ и другихъ до тѣхъ поръ, пока эти 50 дѣтей израсходуются, т. е. подростутъ, или–же умрутъ. На это было сдѣлано слѣдующее возраженiе почетнымъ опекуномъ: имѣетъ–ли право воспитательный домъ производить надъ своими питомцами подобнаго рода эксперименты? — Рѣшено что «имѣетъ, потому что все равно — дѣти мрутъ и безъ опытовъ, а съ опытами смерть ихъ, можетъ быть, къ чему–нибудь и приведетъ”.

Такимъ образомъ вопросъ «въ принципѣ" рѣшенъ; какъ разрѣшится онъ на практикѣ, т. е. къ чему приведетъ смерть съ опытами или опыты со смертью, — мы вѣроятно узнаемъ скоро — какъ только будетъ «израсходовано" по 50–ти дѣтей на каждый опытъ; а это конечно немного займетъ времени, — долго–ли израсходовать! (Намъ очень нравится это характерное и смѣлое выраженiе: оно напоминаетъ Наполеона I–го, «расходовавшаго" по скольку–то тысячъ человѣкъ въ день. Впрочемъ, тоже и научное выраженiе, пахнетъ современною научною смѣлостью. Бойкiй, должно быть, докторъ; человѣкъ науки!) Одно, впрочемъ, нѣсколько смущаетъ нашу надежду на быстрое и успѣшное разрѣшенiе вопроса о суррогатахъ, и это одно... опять вопросъ. Неужели медицинская наука, которая, судя по аллюрамъ нѣкоторыхъ наиболѣе счастливыхъ ея представителей, также считаетъ себя шествующею впередъ побѣдоносно, — неужели она до сихъ поръ еще не удосужилась приступить къ рѣшительному опредѣленiю значенiя и свойствъ суррогатовъ молока и только теперь придумала для этого остроумный cпоcобъ — расходованiе 50–ти дѣтей? То–то иногда удивляли насъ наивныя хлопоты нѣкоторыхъ матерей, жалующихся что онѣ не могутъ добиться отъ представителей медицины, даже спецiально посвятившихъ себя дѣтямъ, несомнѣнно–удовлетворительнаго отвѣта о наилучшемъ способѣ прикармливанiя: все, говорятъ, слышишь разное — одинъ совѣтуетъ то, другой другое, третiй третье, — и никакъ не согласишь. Между тѣмъ представители смотрятъ такъ многодумно, на лицахъ изображаютъ такое глубокомыслiе, что никому и въ голову не могло прiйдти, что они и сами хорошенько не зпаютъ что отвѣтить на докучливые вопросы мало–молочныхъ матерей. Теперь, слава Богу, способъ пайденъ и, безъ сомнѣнiя, все скоро разъяснится. Остается только пожалѣть что предназначенныя къ израсходованiю дѣти неспособны понять свое положенiе: имъ было бы очень прiятно узнать что вмѣсто безполезнаго «умиранiя безъ опытовъ", они умрутъ славною смертью зa науку. Вѣроятно «бойкiй докторъ" самъ будетъ слѣдить за ихъ умиранiемъ, считать ихъ и вести имъ подробный каталогъ съ рубриками. Сколько, подумаешь, иной человѣкъ готовъ вынести для пользы науки!

А та молодая и бойкая наука о дѣтяхъ, о которой упомянули мы выше, должна иногда презрительно негодовать на нѣкоторыя странныя явленiя изъ жизни нашей сельской школы. Напримѣръ, сельскiй учитель Н. Соколовъ, въ газетѣ «Современность", разсказываетъ слѣдующую исторiю школы села Лебяжьяго, что въ Змiевскомъ уѣздѣ Харьковской губернiи. Школа эта, по его разсказу, существуетъ уже семь лѣтъ, но за такой перiодъ существованiя дала мѣстному обществу очень малый процентъ грамотныхъ людей. Первые четыре года учители въ ней были изъ мужиковъ; учили по старинному, съ стариннымъ (березовымъ) способомъ поощренiя; не смотря на то, число учащихся доходило до 70–ти, и «школа была не безъ влiянiя на общество". Дѣло въ томъ, что одинъ изъ учителей–мужиковъ, выбравъ изъ 70–ти учениковъ 15 человѣкъ, большую часть учебнаго времени посвящалъ, съ этими избранными, на занятiе пѣнiемъ по нотному обиходу Турчанинова. Учитель распорядился такъ не спроста: онъ зналъ что общество очень любитъ стройное хоровое пѣнiе и — угодилъ обществу; хотя грамота у него сошла на второй планъ, да и хоромъ правилъ онъ съ грѣхомъ пополамъ, но общество все–таки было довольно. На грѣхъ, учитель–регентъ столкнулся какъ–то съ мѣстнымъ священникомъ и не усидѣлъ на своей каѳедрѣ. Онъ сошелъ съ нея и вмѣсто него возсѣлъ окончившiй курсъ въ духовной семинарiи. Новый учитель завелъ новые порядки: сталъ учить чтенiю по звуковому методу, письму и счисленiю, a пѣнie совсѣмъ отмѣнилъ; но отъ новыхъ порядковъ мало вышло проку, потому что учитель–семинаристъ повелъ себя, какъ говоритъ г. Соколовъ, «гостемъ" и сталъ думать не столько о школѣ, сколько о невѣстѣ; два года, учительствуя, онъ искалъ невѣсту по окрестностямъ, наконецъ нашелъ, женился и уѣхалъ священствовать. Школа осиротѣла, а между тѣмъ общество, соскучившись въ послѣднiе два года безъ хора, да и грамотности большой въ дѣтяхъ своихъ не замѣчая, до того охладѣло къ школѣ, что задумало совсѣмъ отречься отъ безполезнаго для него учрежденiя. Въ эту–то критическую минуту явился въ село Лебяжье, искателемъ учительскаго мѣста, авторъ разсказа, г. Соколовъ. Первые переговоры повелъ онъ съ старшиной; поторговались, сошлись въ цѣнѣ и затѣмъ — онъ былъ представленъ обществу на мирскомъ сходѣ. Общество сказало: «когда пѣть умѣешь, такъ берись учить нашихъ дѣтей, а нѣтъ, такъ ты намъ не нуженъ”. Г. Соколовъ отвѣчалъ, что изъ–за одного пѣнiя не стоитъ тратиться на школу; что нужно учить дѣтей читать, писать и считать, а при этомъ пожалуй и пѣть, и что учить дѣтей, по возможности, пѣнiю онъ также не отказывается. Рѣчь его полюбилась обществу, и оно сказало: «если бы ты научилъ нашихъ дѣтей такъ пѣть, какъ училъ, года два назадъ, одинъ учитель, мы бы тебя озолотили”. «Я сошелся съ обществомъ, заключаетъ г. Соколовъ, и поступилъ на должность учителя".

Хороша эта исторiя по своей простотѣ; въ ней нѣтъ ничего особеннаго, а только безхитростно повѣствуется о томъ, что надъ жителями села Лебяжьяго неумышленно сдѣланы были два опыта, изъ которыхъ можно извлечь нѣсколько вопросовъ. Во первыхъ, правы ли были лебяженцы, полюбивъ полуграмотнаго мужика–учителя за то что онъ, хотя мало просвѣтилъ дѣтей грамотою, но научилъ ихъ хорошо пѣть? Во вторыхъ, правы ли будутъ педагоги, если съ презрѣнiемъ отнесутся къ лебяженцамъ за то что они не хотятъ ничего больше, какъ только слушать пѣнie своихъ дѣтей? Въ третьихъ, наконецъ, какое можно составить мнѣнiе о лебяженскомъ обществѣ по его краткому разговору съ г. Соколовымъ на мирскомъ сходѣ?

Совсѣмъ инаго характера дѣтскiе вопросы должны зародиться у каждаго, до кого дойдетъ слѣдующее извѣстiе. Пишутъ что «въ тверской губернской земской управѣ получено распоряженiе министерства народнаго просвѣщенiя, предписывающее закрыть основанную въ 1871 году во Ржевѣ, на земскiя деньги, техническую школу". Распоряженiе это, какъ тутъ же поясняютъ, сдѣлано вслѣдствiе того, «что ученики школы распущены въ нравственномъ и легкомысленны въ религiозномъ отношенiи; что за ними не было установлено достаточнаго надзора со стороны школьнаго начальства, глава котораго, директоръ школы Вальберхъ, «обнаружилъ отсутствiе серьознаго образа мыслей"; «что инспекторъ народныхъ училищъ, какъ говорится далѣе, долженъ былъ входить въ препирательство съ земскою управой, чтобъ достигать удаленiя преподавателей, которыхъ признавалъ несоотвѣтствующими назначенiю". Прибавляютъ что школа стоила земству до 29,000 рублей.

Вопросъ: кто виноватъ? Кто виноватъ, что погибло заведенiе, нужное для края, нужное для его насущной жизни? Что это — опять опыты надъ дѣтьми, или опыты надъ министерскимъ надзоромъ, на которые «израсходована" цѣлая школа? И кто заплатитъ этотъ расходъ земству, — не тому, что сидитъ въ управѣ, а тому, что населяетъ край и даетъ кровныя копѣйки, изъ которыхъ слагаются двадцать девять тысячъ? И есть ли у этого дающаго копѣйки земства возможность разобрать: что это были за опыты, что за «препирательство", чѣмъ обнаружилъ директоръ «отсутствiе серьознаго образа мыслей", чѣмъ преподаватели «не соотвѣтствовали назначенiю”? Убили у него 29–ти тысячную школу, и оно утѣшай себя изрѣченiемъ: «Богъ далъ, Богъ и взялъ". Наконецъ — еще вопросъ: не совѣстно было этимъ производителямъ опытовъ на чужой счетъ вести дѣло такъ «легкомысленно"? Достойно ли честнаго и разумнаго дѣятеля — довести себя до того, чтобы гласно и оскорбительно приписали ему отсутствie серьознаго образа мыслей?

Впрочемъ сожалѣнiе къ пострадавшему имущественно земству, кажется, увлекло насъ за предѣлы, натолкнувъ на такiе вопросы, которые слишкомъ тяжелы для того, чтобъ называть ихъ «дѣтскими". Чтобы возвратиться въ предѣлы, спѣшимъ указать на одинъ уже чисто дѣтскiй вопросъ, недавно предложенный въ Москвѣ и выраженный словами: «нужны–ли провожатые”? Его предложилъ г. Я. въ письмѣ къ редактору «Соврем. Изв." по слѣдующему поводу. «Каждый день, говоритъ онъ, около 21/2 часовъ по полудни, т. е предъ окончанiемъ классовъ, швейцарскiя женскихъ гимназiй осаждаются толпами самыхъ разнородныхъ посѣтителей: здѣсь можно встрѣтить и дворниковъ, и кучеровъ, и разфранченныхъ барынь; все это такъ называемые провожатые, пришедшie за своими гимназистками. Крикъ, шумъ и споры слышатся отовсюду, ибо пришедшихъ собирается чрезвычайно много, и рѣдкая швейцарская вмѣщаетъ ихъ всѣхъ". «Такой наплывъ постороннихъ лицъ объясняется правиломъ, установленнымъ для женскихъ гимназiй, — во всѣхъ ли городахъ, не знаемъ (нѣтъ, отвѣчаемъ мы, не во всѣхъ) — выдавать каждой воспитанницѣ билетъ, съ которымъ родители ея, или ихъ посланные, обязаны являться ежедневно въ гимназiю по окончанiи классовъ. Принесшiй билетъ отдаетъ его швейцару, швейцаръ — классной дамѣ, а та уже по билету, не иначе, выпускаетъ ученицу изъ класса". «Не разъ случалось видѣть маменекъ, обращающихся къ старшей надзирательницѣ приблизительно съ такими словами: «отпускайте пожалуста дочь мою безъ билета, а то мнѣ посылать не кого, а сама ходить не могу". Но такiя просьбы не уважаются".

Нужны–ли провожатые? Вопросъ хотя дѣтскiй, но мудреный, и съ разу на него отвѣтить никакъ нельзя. Попробуйте переспросить объ этомъ самихъ гимназистокъ, всѣхъ до одной, — получите очень разнородные отвѣты; одна скажетъ что идти ей одной неприлично; другая — что одной страшно; третья — что съ провожатымъ несносно (и проговоритъ это съ извѣстнаго рода гримаской); четвертая, наконецъ, скажетъ очень просто что провожатый ей не нуженъ, кромѣ тѣхъ дней, когда приходится брать съ собой много книжекъ, и сумка бываетъ очень тяжела. Ясно, что только для послѣдней совсѣмъ не нуженъ провожатый, и то за исключенiемъ дней, когда сумка тяжела. Да! но отъ чего, или, лучше сказать, отъ кого зависитъ это разнообразiе дѣтскихъ отвѣтовъ и, слѣдовательно, дѣтскихъ взглядовъ? Ужь конечно не отъ самихъ дѣвочекъ: не въ нихъ эти взгляды зародились, а только на нихъ отразились. Такъ пусть–же тѣ свѣтила, отъ коихъ послѣдовало отраженiе, и рѣшаютъ вопросъ о провожатыхъ. Что же касается до установленнаго (должно быть только въ Москвѣ) правила отпускать изъ класса не иначе какъ по билетамъ, то это можно объяснить развѣ только тѣмъ, что

Сильна къ преданьямъ въ людяхъ вѣра.

Въ заключенiе еще одинъ, послѣднiй дѣтскiй вопросъ. Въ «Каменецъ–Подольскихъ Вѣдомостяхъ” сообщается что крестьянка м. Чемеровецъ, Кандаловская, родила неживаго 8–ми мѣсячнаго ребенка вслѣдствiе нанесенныхъ ей толчковъ волостнымъ cmapшиною и крестьянами при защитѣ ею мужа своего отъ предстоящаго ему наказанiя pозгами.

Какимъ образомъ можно достигнуть того, чтобы дѣти, по крайней мѣрѣi во время пребыванiя своего въ утробѣ матери, — пока еще не подлежатъ врачебнымъ и инымъ опытамъ, — не «расходовались", а оставались въ полной личной безопасности?

______

 

НЕИЗБѢЖНЫЯ РАЗМЫШЛЕНIЯ.

 

III.

 

НѢЧТО О СОВРЕМЕННЫХЪ СВЯЩЕННИКАХЪ.

 

Въ Петербургѣ, пока еще, кажется въ одномъ Петербургѣ, начинаетъ показываться новый типъ: типъ современнаго священника.

Что это за типъ, и откуда онъ взялся?

Если не ошибаемся, онъ есть послѣдствiе всеобщаго движенiя впередъ къ какой то неопредѣленной цѣли, и въ тоже время является какъ бы результатомъ несовсѣмъ нормальнаго положенiя нашего священника въ обществѣ.

Сколько кажется, типъ этотъ имѣетъ двѣ причины бытiя: одна общая всему обществу, другая присущая одному сословiю священника.

Замѣчательно что сообразно этимъ двумъ причинамъ и самый типъ современнаго священника представляетъ собою два вида:

Первый видъ — это типъ современнаго священника по наивности, и если можно такъ выразиться — типъ безсознательный.

Второй видъ — это типъ современнаго священника обдуманный, сознательный.

Первый типъ зарождается какъ бы самъ собою. Вы его находите въ самомъ добродушномъ субъектѣ священника, который, не живя и не вращаясь среди движенiя мысли разныхъ слоевъ общества и интеллигенцiи въ Петербургѣ, а только случайно прикасаясь къ нему, съ полною наивностью воспринимаетъ влiянiе этого движенiя, и думаетъ что если все должно быть современно, то и церковь должна быть современна, да и онъ самъ долженъ быть современенъ; довольно смутныя и узкiя понятiя объ этой современности и объ общественной жизни вообще не даютъ его мысли возможности стать на твердую почву, и первая попавшаяся теорiя можетъ сбить его съ толку на счетъ современности.

Мы видѣли напримѣръ священниковъ вполнѣ искренно восхищавшихся романомъ Чернышевскаго: «Что дѣлать”, и восхищавшихся потому, что они въ немъ находили какое то согласованiе идей съ духомъ православной церкви; мы видѣли священниковъ, которые подъ влiянiемъ менѣе умной книги, чѣмъ книга Чернышевскаго, принимались мечтать о какой то современной церкви, только потому что въ первый разъ услышали о приложенiи какихъ то новыхъ современныхъ мыслей къ церкви.

Типъ этотъ не опасенъ и не серьозенъ: очень скоро заблужденiя такихъ лицъ становятся для нихъ очевидными.

Но другой типъ современнаго священника, типъ сознательный, тотъ несравненно и серьознѣе и опаснѣе.

Типъ этотъ, сколько намъ кажется, есть результатъ извѣстнаго убѣжденiя, есть признакъ извѣстной достигаемой цѣли.

Какъ мы покажемъ ниже, типъ этотъ доказываетъ что священникъ недоволенъ своимъ положенiемъ въ обществѣ, и хочетъ самъ, собственными средствами, изъ него выйти, и средства эти суть ничто иное, какъ уступки въ дѣлѣ религiи въ пользу популярности, или такъ называемаго общественнаго мнѣнiя.

Есть извѣстные признаки этого типа; во первыхъ: нѣчто въ родѣ стыда своего званiя и отсюда сознанiе необходимости какъ бы оправдаться въ томъ что онъ носитъ рясу; въ особенности стыдъ за свое прошедшее, за своихъ родителей, какихъ нибудь несчастныхъ сельскихъ попа и попадью, привыкшихъ будто бы кланяться помѣщикамъ; чувство стыда относится также къ своимъ сотоварищамъ, священникамъ вообще; при встрѣчѣ дѣлается видъ какъ будто не замѣчаютъ ихъ, или уклоняются отъ встрѣчи. Главная забота: заслужить благоволенiе людей современныхъ, либеральныхъ; не прочь изъ–за этого снисходительно относиться къ разговорамъ и сужденiямъ въ ущербъ достоинства церкви; иногда даже является позывъ принять личное участiе въ общихъ разговорахъ, въ особенности когда они происходятъ публично, въ вагонѣ, напримѣръ, желѣзной дороги; въ книжномъ магазинѣ, напримѣръ, такой священникъ отбрасываетъ съ усмѣшкою духовныя книги, и такъ чтобы прикащикъ, котораго непремѣнно считаетъ либеральнымъ, слышалъ, говоритъ: «нѣтъ, дайте мнѣ что нибудь поинтереснѣе”.

Во время служенiя въ церкви является таже забота понравиться современному и либеральному человѣку, вслѣдствiе чего во всемъ тонѣ служенiя слышится что–то современное въ видѣ либеральной развязности: для этого обыкновенно прилагается особое старанiе всѣ молитвы отъ начала до конца и самое евангелiе читать въ одномъ тонѣ и скороговоркою, какъ читаютъ обыкновенную книгу, и по временамъ во время службы разговаривать о предметахъ непремѣнно нерелигiозныхъ!

Этому стремленiю быть современнымъ, или, вѣрнѣе, слыть за него, подчиняется иногда и семейная жизнь, среди которой женѣ проповѣдуется о свободномъ трудѣ женщины, а дѣтямъ говориться: будьте чѣмъ хотите, только не священниками; причемъ съ дѣтскихъ лѣтъ имъ толкуется о реальномъ направленiи, какъ о чемъ–то очень ужъ прекрасномъ и назидательномъ.

Подчасъ небрежность къ воспитанiю дѣтей въ религiозномъ отношенiи является какъ бы преднамѣренною; иногда является стыдъ своей собственной семьи, ея уровня, и потребность жить внѣ семьи, въ обществѣ, и притомъ въ самомъ современномъ.

И знаете ли чтò, любезные читатели? Не знаю какъ вы, но я ничего не считаю болѣе сквернымъ признакомъ времени, какъ образовавшiйся у насъ въ Петербургѣ въ послѣднiе годы именно этотъ типъ современнаго священника?

И вѣдь право слово «безобразiе” не слишкомъ–то жесткое слово для опредѣленiя этого новаго типа петербургской почвы и право есть чего испугаться. Вдумайтесь только поглубже во внутреннiй смыслъ этого типа. Взглянувши поближе, вы сейчасъ такъ сказать почуете, что этотъ современный типъ не только далекъ отъ мысли быть служителемъ Бога, но являетъ собою что–то перековерканное въ ихъ взаимныхъ отношенiяхъ; съ высоты своего современно–либеральнаго разума, онъ, то есть этотъ современный священникъ, нисходитъ какъ–бы до слабости суевѣрiя которое есть де Богъ; вотъ приблизительно чтó думаетъ этотъ типъ, и вотъ что въ особенности онъ бы желалъ чтобы думали про него и про его отношенiя къ Богу либеральные люди, великiе физiологи и прогресисты. «Мы вѣдь съ вами не вѣримъ во всѣ эти предразсудки”, говоритъ онъ имъ, «а такъ, пока еще народъ грубъ и невѣжественъ, надо же объ нихъ ему толковать”.

Да, это непрiятный типъ; во первыхъ потому что онъ разрушаетъ религiю нагляднѣе, осязательнѣе, а слѣдовательно и соблазнительнѣе для всѣхъ, чѣмъ кто либо другой, ибо онъ это дѣлаетъ съ таинствами въ рукахъ; во вторыхъ такiе люди, болѣе чѣмъ кто либо изъ либераловъ — пропагандистовъ, чувствуютъ въ себѣ потребность пропагандировать свой типъ; и, сколько мнѣ извѣстно, пользуясь тѣмъ, что теперь стало модою требовать отъ священника не столько вѣры, сколько ума, они прикидываясь очень умными людьми, не безъ преимущества передъ остальными, поступаютъ въ педагоги духовно–учебнаго вѣдомства, и тамъ оказываются очень и очень таки вредными.

А между тѣмъ если кого нибудь слѣдуетъ удалять отъ всякаго поприща, гдѣ пропаганда есть главная обязанность, то кажется именно этихъ современныхъ священниковъ!

Онъ совершаетъ таинства и относится къ нимъ не только критически, но даже скептически; какое дѣйствiе это производитъ? Уже одинъ этотъ фактъ, такъ сказать, не уничтожаетъ–ли его именно, какъ священника; въ немъ нѣтъ уже ни любви ни вѣры — то есть тѣхъ двухъ великихъ силъ, которыя составляютъ таинство его высокаго положенiя, и посредствомъ которыхъ онъ, возвышаясь самъ, возвышаетъ и паству свою до Бога?

Если все его духовное существо поглощено одною лишь заботою: не казаться слишкомъ вѣрующимъ, или казаться вовсе не вѣрующимъ, и эта забота постоянно бросается въ глаза, то впечатлѣнiе выносимое отъ этого зрѣлища кѣмъ либо изъ его паствы не есть ли весьма сильный элементъ соблазна?

Положительно есть!

А если къ этому присоединяется стремленiе дѣлать прозелитовъ, хотя бы въ своемъ сословiи, тогда легко себѣ представить до какой степени зло получаетъ угрожающiй характеръ.

Касательно этого стремленiя современнаго священника пропагандировать свое отрицательное отношенiе къ вѣрѣ и церкви, замѣчаются весьма интересныя психическiя стороны.

Намъ удалось довольно близко ознакомиться съ этимъ типомъ, а потому мы могли уловить именно тѣ черты, которыя съ перваго раза не бросаются въ глаза, но которыя глубоко присущи ему, и составляютъ какъ бы сущность вреднаго его свойства.

Человѣкъ вообще, даже въ угоду фанатизма, не лишаетъ себя главныхъ условiй гармоническаго сочетанiя своей личности съ жизнiю, безъ того чтобы не испытывать или борьбу, или внутреннее на самого себя неудовольствiе. Секта кастратовъ въ этомъ отношенiи довольно наглядно можетъ объяснить нашу мысль. Вступаютъ въ эту секту часто въ минуту слѣпаго фанатизма; въ ту минуту, когда роковой актъ вступленiя совершенъ, въ человѣка входитъ ничѣмъ не уничтожаемое сожалѣнiе о совершенномъ надъ собою насилiи, и это чувство такъ сильно, что утоленiе его или успокоенiе находитъ онъ только въ одномъ: въ самой фанатической пропагандѣ своего изувѣрiя, даже тогда, когда онъ никакихъ способностей къ пропагандированiю не имѣетъ; пропаганда становится какъ бы второю натурою этого человѣка.

Нѣчто въ этомъ родѣ представляетъ собою и типъ инаго «современнаго священника”. Въ угоду не фанатизму, а простой идеѣ, а иногда и того меньше, простому, пустому тщеславiю, онъ начинаетъ мало по малу изгонять изъ себя самую лучшую часть своего духовнаго существа: постоянное представленiе о высотѣ своего положенiя нравственнаго и о высотѣ своего долга, и замѣнятъ это представленiе мыслью, что быть современнымъ либераломъ лучше, чѣмъ быть священникомъ по убѣжденiю, по внутреннему, такъ сказать, содержанiю этого званiя; и въ прекрасный день, онъ утрачиваетъ, такъ сказать, дѣвственность своего священническаго званiя; это уже не прообразъ вѣчнаго союза Христа съ церковью, это стоящiй передъ алтаремъ поклонникъ и изобрѣтатель чего–то въ родѣ гражданскаго брака съ церковью, подъ условiемъ свободы мыслить какъ ему угодно, и расходиться когда вздумается!

Но не думайте что прiобрѣтя это положенiе и удовлетворивъ своему тщеславiю и малодушному обожанiю идеи прогресса, онъ получилъ бы въ тоже время спокойствiе духа. Здѣсь то и начинается исторiя кастрата. Какъ бы ни утѣшалъ онъ себя мыслiю, что его чтутъ и физiологи и фельетонисты, въ него входитъ и остается въ немъ навсегда, противъ его воли и разума, какое–то внутреннее, глубоко затаившееся чувство недовольства самимъ собою, сожалѣнiе о чемъ то дорогомъ утраченномъ; и это чувство есть ничто иное, какъ послѣдствiе разрушенной имъ самимъ гармонiи въ сочетанiи его духовной личности священника съ жизнью! Это нѣчто въ родѣ неумолимаго преслѣдованiя его судьбою, въ смыслѣ рока, fatum.

И вотъ, опять же, въ подобiе кастрату, является потребность въ утоленiи этого безпокойства, этого внутренняго недовольства самимъ собою — пропагандою совершенно такихъ же отрицательныхъ и скептическихъ отношенiй къ вѣрѣ и церкви.

И, опять же физiологическое явленiе, — чѣмъ эта потребность высказывается настоятельнѣе, тѣмъ непрiятнѣе для людей незнающихъ всей этой внутренней тайны, становится этотъ современный священникъ, ибо это внутреннее безпокойство выдаетъ его въ каждомъ словѣ, въ каждомъ движенiи, въ каждомъ проявленiи своей личности; чувствуется (онъ самъ это чувствуетъ), что въ немъ нѣтъ ни одной прелести священника, и въ тоже время еще меньше въ немъ можетъ быть прелестей свѣтскаго человѣка, ибо какъ ни говори, а общество у насъ еще не дошло до такого прогресса, чтобы хотя инстинктивно не чувствовать и не понимать что личность священника должна удовлетворять другимъ условiямъ, чѣмъ личность свѣтскаго человѣка.

И въ концѣ концовъ чтò же выигрываетъ такой «современный священникъ”? Увы, очень мало для своего собственнаго удовлетворенiя! Какъ бы онъ ни старался достичь уровня великихъ мыслителей современной нашей интеллигенцiи, въ смыслѣ индефферентизма къ религiи, какой бы онъ трудъ мысли ни прилагалъ чтобы шуточками говорить о религiи, чтобы проповѣдывать о томъ, что «религiю какъ дѣло свободы совѣсти навязывать не слѣдуетъ”, — и, косвенно, — что «литургiя и таинства — все это обряды, установленные для влiянiя на невѣжественныя массы”, все же на плечахъ его ряса, все же на головѣ его священническая, а не профессора Сѣченова шляпа, все же онъ долженъ надѣвать ризу и исполнять тѣ требы, которыя, по его мнѣнiю, суть обряды, а для вѣрующихъ суть спасительныя таинства; и вотъ все это вмѣстѣ дѣлаетъ то что всѣ мало–мальски честные люди, даже когда они ни во что не вѣруютъ, отвращаются отъ него съ какимъ–то невольнымъ, инстинктивнымъ чувствомъ удаленiя и недовѣрiя и оказываютъ ему гораздо менѣе уваженiя какъ лицу, за то что онъ пересталъ быть священникомъ, чѣмъ тому священнику, отъ котораго они удаляются потому, что тотъ дорожитъ своимъ саномъ, своею вѣрою, своими обязанностями, какъ бы ни шли онѣ въ разрѣзъ съ понятiями вольнодумца о религiи и церкви!

Но соблазнъ остается, и соблазнъ великъ: и вотъ чтобы дать себѣ, какъ новому типу, такъ сказать, приличныя формы, эти современныя священники, какъ я сказалъ, особенно усердно хлопочутъ о томъ чтобы занимать каѳедры педагоговъ въ духовно–учебныхъ заведенiяхъ. Здѣсь они могутъ стоять далеко отъ церкви и ея требъ, и стоять близко къ жертвамъ своей пропаганды! А какiя эта жертвы, увы, кто про то не знаетъ; кто не знаетъ что такое наши семинаристы нынѣшняго времени, между которыми главная мысль есть доказать мiру, всему рѣшительно мiру, какъ бы великъ онъ ни былъ, что онъ прежде всего считаетъ абсурдомъ то, во что отцы и дѣды его вѣрили твердо, слѣпо, и изъ чего между ними слагались высоко–нравственныя личности.

И такъ серьозность появленiя новаго типа «современнаго священника” заключается въ томъ, что онъ имѣетъ готовую почву для своей пропаганды въ нашихъ нынѣшнихъ семинарiяхъ, и вообще въ настроенiи нашей молодежи! Популярность между горстью семинаристовъ является для него чѣмъ то болѣе стоющимъ чѣмъ какая нибудь слезная исповѣдь горячаго вѣрующаго прихожанина, и первое онъ ищетъ, а второе бросаетъ какъ ненужное.

Все это очень неутѣшительно; но констатировать этотъ фактъ недостаточно; надо изслѣдовать его причины и постараться высказаться такъ, чтобы на счетъ отношенiй серьозныхъ людей къ такому типу общества не было никакого сомнѣнiя.

Кто знаетъ, есть можетъ быть колеблющiеся и сомнѣвающiеся, которые еще не сдѣлали рѣшительнаго шага къ передѣлкѣ себя въ современные священники, и которые, узнавъ правду на счетъ воззрѣнiй на этотъ типъ людей свѣтскихъ, очень будутъ рады вернуться къ своему прежнему положенiю стараго священника?

Кажется намъ, какъ мы сказали, что типъ «современнаго священника” явился какъ результатъ усилiя священника передѣлать себя изъ стараго въ новаго.

Въ жизни стараго священника были недуги, но были и прекрасныя стороны. Поговоримъ о тѣхъ и другихъ. Но прежде всего объяснимся на счетъ пониманiя слова священникъ. Мы будемъ разумѣть подъ этимъ словомъ духовное наше сословiе вообще.

Въ числѣ недуговъ его было сколько кажется два главнѣйшихъ: крайне узкое пространство въ воспитательномъ и учебномъ ихъ мiрѣ, и второй — крайне ненормальныя отношенiя общества къ священнику: чѣмъ выше былъ слой общества, тѣмъ онъ дальше былъ отъ священника.

Очевидно оба эти недостатка или недуга были чисто случайные и внѣшнiе, явившiеся съ Петровской реформы; ограническихъ же недостатковъ въ учрежденiи нашего священника не было. Какъ поставила его церковь, такъ онъ и оставался.

Тѣмъ не менѣе безспорно что эти обѣ причины, вмѣстѣ взятыя, надѣлали священнику много вреда. Вслѣдствiе первой причины — умъ его отзывался всегда чѣмъ–то слишкомъ тѣснымъ, и если можно такъ выразиться, чѣмъ то слишкомъ правильнымъ, и напротивъ отсутствiемъ тѣхъ началъ, которыя даютъ съ одной стороны большая свобода въ развитiи мысли, а съ другой стороны большее вращенiе въ мiрѣ обще–европейскаго образованiя. священникъ, напримѣръ, слишкомъ хорошо зналъ чѣмъ грѣшилъ строй мыслей Локке, но не зналъ достаточно отчетливо ни прекрасныхъ жизненныхъ сторонъ творенiй Шекспира, ни отношенiй къ русской жизни Пушкина, и не зная ни того ни другаго, соблазнялся внезапнымъ знакомствомъ съ Чернышевскимъ.

Вслѣдствiе второй причины священникъ зналъ окружавшее его общество только по его исповѣдямъ, и только по требамъ которыя совершалъ, подъ условiемъ пребыванiя въ домѣ частнаго лица только на время служенiя, и разговора только о духовныхъ предметахъ, имѣвшихъ характеръ чисто искуственной, и принудительной болтовни. Въ низшемъ сословiи — въ крестьянскомъ — священникъ еще сохранилъ извѣстную жизненную связь съ обществомъ, но и здѣсь низкое положенiе, сдѣланное священнику помѣщикомъ, много повредило отношенiямъ того же священника къ крестьянамъ. Крестьянинъ не зналъ какъ вѣрить священнику и какъ его чтить, видя какъ мало его чтили представители власти, представители образованiя и представители высшихъ общественныхъ положенiй.

Но въ этихъ двухъ недугахъ всего менѣе былъ повиненъ самъ священникъ. Онъ терпѣлъ всѣ неудобства всю горечь и весь вредъ этихъ случайныхъ недостатковъ его мiра, — это правда, но на самомъ дѣлѣ ни то ни другое, не измѣняя главнаго — его отношенiй къ церкви, потому самому ни малѣйшимъ образомъ не унижали его положенiя; напротивъ, чѣмъ болѣе унижало его общество, тѣмъ выше священникъ становился какъ священникъ, и тѣмъ по существу несравнено ниже его становился, напримѣръ, принижавшiй его помѣщикъ, какъ бы силенъ и богатъ и образованъ онъ ни былъ.

А что касается образованiя, то всякiй зналъ что расширить область воспитательнаго и учебнаго мiра для будущаго священника всегда была возможность; стоило только этого захотѣть и приступить къ дѣлу съ знанiемъ его, и съ уваженiемъ къ предмету.

Во всякомъ случаѣ относительно перваго недуга — образованiя и воспитанiя — виноваты были мѣры; относительно втораго, — отчужденiя и обособленiя священника въ обществѣ, виноваты были, тоже не по своей винѣ, тѣ сословiя, которыя произвели это обособленiе, помимо всякаго участiя въ томъ воли священника.

Но за то всякiй серьозно относящiйся къ русской жизни человѣкъ сознается, полагаемъ, въ томъ, что, какъ бы ни были велики тѣ недостатки, о которыхъ мы сейчасъ говорили, именно потому что они были чисто случайные, а не органическiе, ни одно сословiе въ Россiи не сохранило въ себѣ здоровыхъ нравственныхъ силъ жизни, энергiи, умственной и духовной самостоятельности, способности въ себѣ находить самопомощь и источникъ силъ къ борьбѣ, словомъ нравственнаго закала, какъ то сословiе, которое люди и обстоятельства, сознательно и безсознательно, ставили такъ низко.

За доказательствомъ идти недалеко. Во первыхъ въ нашей отечественной исторiи, на каждой страницѣ, мы встрѣчаемся съ великими личностями русскаго священника, а въ эти послѣднiя 15 лѣтъ всеобщихъ шатанiй мысли, если есть что нибудь не шатающагося, или шатающагося менѣе другихъ, то это все же наше сословiе стараго, униженнаго священника, въ столькихъ темныхъ уголкахъ работающаго съ энергiею надъ пашнею, и съ такою же энергiею исполняющаго свои обязанности священника. А наши миссiонеры, кто знаетъ у насъ ихъ количество и ихъ качества? Трудно представить себѣ черезъ что проходятъ эти люди, во имя славы Христовой церкви, и если въ одномъ англiйскомъ журналѣ въ статьѣ о нашей Миссiи въ Пекинѣ, иные наши миссiонеры по своей личности сравниваются съ апостолами, то вѣроятно что нибудь же они дѣлаютъ, чѣмъ нибудь же проявляютъ свою личность, а если проявляютъ, то источникъ этихъ высокихъ качествъ и прекрасныхъ чертъ все–таки есть дѣвственность, такъ сказать, того сословiя, изъ котораго они вышли.

Да къ тому же, говоря безпристрастно, развѣ масса нашихъ сельскихъ священниковъ, при всѣхъ своихъ недугахъ, порокахъ и недостаткахъ, развѣ она не даетъ ежегодно значительный контингентъ именно миссiонеровъ, то есть людей отдающихъ себя на служенiе церкви и въ то же время на множество лишенiй и страданiй. А сотни падающихъ нашихъ священниковъ, развѣ они не боролись, развѣ они не мучились прежде паденiя, и падая, развѣ все–таки они не неизмѣримо самостоятельнѣе и содержательнѣе, какъ личности, всѣхъ другихъ нашихъ бѣдныхъ, дряблыхъ, ни во что невѣрующихъ и поверхностно лакированныхъ сословiй?

Нѣтъ, будемъ справедливы: если мы все сдѣлали чтобы унизить сословiе нашего священника, то все же нѣтъ причины не признавать что если, не смотря на все что мы сдѣлали, сословiе это органически и самостоятельно еще живо и цѣло, то значитъ чтò оно само богато содержанiемъ и крѣпко здоровьемъ.

Но все это прекрасно, скажутъ намъ, что же дальше, какой исходъ, неужели на этомъ можно успокоиться?

Совсѣмъ нѣтъ!

Старый священникъ былъ неповиненъ въ событiяхъ извратившихъ его отношенiя къ русскому обществу. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнiя что событiя же приведутъ рано или поздно эти отношенiя къ нормальному.

Но иное случится, если священникъ захочетъ прiйти къ нормальному положенiю самъ, собственными и окольными средствами; тогда онъ долженъ будетъ избрать для достиженiя своей цѣли одно только средство: быть современнымъ священникомъ; это–то и начали пробовать въ Петербургѣ нѣкоторые священники; чтò они не могли прiобрѣсть отъ общества именемъ Бога и церкви, они думаютъ получить именемъ современности и уступокъ въ дѣлѣ религiи въ пользу этой современности!

Господи, какое странное и непонятное заблужденiе, и какъ неизбѣжно жизнь докажетъ, что расчетъ этотъ невѣренъ.

Такъ и хочется этимъ современнымъ священникамъ сказать: почтенные отцы, (а словечкомъ: отцы они тотчасъ же обидятся) не заблуждаетесь ли вы паче всего въ томъ, чтò принимаете за нѣчто прочное и авторитетное? не заблуждаетесь ли на счетъ нынѣшняго умственнаго состоянiя нашего общества, гдѣ все носится по воздуху, ни на чемъ не основанное и ни съ чѣмъ не связанное? И этому–то настроенiю умовъ вы хотите дѣлать уступки въ дѣлѣ религiи, чтобъ имѣть удовольствiе считать себя посреди такого общества своимъ человѣкомъ и современнымъ мыслителемъ?

Нѣтъ, право, лучше подождать! Изъ хаоса нашего умственнаго мiра можетъ еще образоваться когда нибудь что–нибудь и стройное, можетъ выйти по крайней мѣрѣ позывъ привести въ порядокъ свои мысли, и тогда уже не вамъ придется свой вѣковой, но цѣльный мiръ стараго священника размѣнивать на мелкую монету, а къ вамъ прiйдутъ многiе, желающiе вѣрить, такъ какъ вѣрили наши предки, и отъ васъ уже будутъ учиться, ибо въ вашемъ сословiи одномъ сохранилось тò, безъ чего никакое перерожденiе немыслимо, —нравственная сила!

И кто знаетъ, когда это случится, а въ то что случится трудно не вѣрить — тогда одновременно два главные недуга стараго священника могутъ исчезнуть сами собою: весь мiръ его умственный станетъ шире, положенiе его въ обществѣ станетъ выше, а главное — серьозность своей силы, твердое и самостоятельное свое положенiе въ церкви онъ сохранитъ.

Тогда послѣднiе будутъ первыми!

Быть можетъ это случится еще очень не скоро; но во всякомъ случаѣ несомнѣнно одно, что если для завоеванiя себѣ положенiя въ обществѣ священникъ захочетъ быть современнымъ, онъ ни чѣмъ не будетъ, кромѣ какъ комическимъ и карикатурнымъ лицомъ, лицомъ отвратительнымъ, и вопросъ объ отношенiяхъ духовенства къ обществу рѣшится тѣмъ, что эти отношенiя прекратятся вовсе, вслѣдствiе замѣны въ священникѣ стараго закала — новымъ.

Первый былъ его силою, не смотря на униженiе, второй будетъ его слабостью при полномъ равнодушiи къ нему общества.

Святославъ–Солынскiй.

Петербургъ.

______

 

ГРАДИШКО ВЪ БОСНIИ.

 

(Корреспонденцiя).

 

Позвольте надѣяться, многоуважаемый редакторъ, что ваше славянское чувство не откажетъ въ напечатанiи этого письма въ вашемъ почтенномъ журналѣ. Пусть узнаютъ братья русскiе о нашихъ страданiяхъ, и если по обстоятельствамъ не могутъ намъ много помочь, по крайней мѣрѣ пожалѣютъ насъ несчастныхъ въ неволѣ.

Въ несчастной Боснiи теперь наибольшiй грѣхъ — быть православнымъ. И какъ въ цѣлой Боснiи Банялуцкое и Градишкское окружья населены наиболѣе православными, то они и терпятъ наиболѣе притѣсненiя со стороны турокъ и ихъ чиновниковъ. Объ томъ свидѣтельствуетъ послѣднiя происшествiя въ Боснiи, хотя впрочемъ подобные случаи бывали нерѣдко съ 1854 г.

Изо дня въ день, изъ году въ годъ надѣялись мы на облегченiе, на лучшую будущность, много разчитывали на путешествiе султана по образованной Европѣ, ожидали добраго исхода отъ дружественныхъ представленiй христiанскихъ державъ султана. Но отъ всего этого чего мы дождались? новыхъ насилiй и страшныхъ угнетенiй. Всѣ реформы султана и его обѣщанiя остались мертвою буквою на бумагѣ. Съ какой бы стороны ни разсматривать положенiе боснiйскихъ христiанъ, оно не улучшилось ни въ чемъ ни на волосъ. Еще и по нынѣ ни на одной православной церкви нѣтъ колокола и полуфунтоваго, который бы оглашалъ время молитвы и собиралъ христiанъ во храмъ Божiй. Въ образованiи мы стоимъ назади еще болѣе, чѣмъ были прежде; промышленность, торговля, крестьянскiй бытъ находится въ самомъ жалкомъ положенiи.

Но спрашивается: отчего православные терпятъ въ Боснiи болѣе всѣхъ другихъ иновѣрцевъ? Отвѣтъ ясенъ: причиною тому ихъ племенная и религiозная симпатiя къ Боснiи и сербскому королевству. Православный боснякъ и не имѣетъ другаго имени какъ Раи и Московъ. Бѣдственное это положенiе еще усиливается благодаря тому, что босняки не только не встрѣчаютъ сочувствiя, заступленiя и помощи отъ своихъ духовныхъ владыкъ, родомъ грековъ, но замѣчается съ ихъ стороны даже нѣчто совсѣмъ противное.

Еще въ 1864 году православные босняки сзывали народную скупштину, съ вѣдома правительства, и учредили консисторiю въ Сараевѣ, но Османъ–паша, съ вѣдома и желанiя тогдашняго митрополита Игнатiя, закрылъ эту консисторiю. Послѣ того христiане пытались открыть гимназiю въ Сараевѣ, но Османъ–паша, и опять не безъ влiянiя митрополита Игнатiя, запечаталъ школьную библiотеку, запретилъ преподаванiе сербской исторiи и ввелъ въ самые тѣсные предѣлы все преподаванiе въ этомъ училищѣ. Въ 1866 г. архимандритъ Пелагичь открылъ духовную семинарiю въ Банялукѣ. Сафетъ–паша закрылъ семинарiю и Пелагича услалъ въ заточенiе. Того же года, въ январѣ мѣсяцѣ снова собралась скубштина для возобновленiя консисторiи и установленiя правилъ относительно духовныхъ училищъ, но губернаторъ, съ вѣдома нынѣшняго митрополита Паисiя, разогналъ членовъ скупштины и отмѣнилъ всѣ ея постановленiя. Губернаторъ пригрозилъ тюрьмою всѣмъ, которые бы заговорили о какихъ нибудь постановленiяхъ и реформахъ. Изгнаннаго народомъ изъ Боснiи митрополита Дiонисiя, врага Пелагича и способствовавшаго ссылкѣ его, патрiархъ цареградскiй и турецкое правительство снова назначили въ Боснiю, хотя и въ другую епархiю, Зворницкую. Можно представить въ какихъ чувствахъ къ изгнавшимъ его боснякамъ и къ славянству возвратился къ нимъ этотъ пастырь*)!

Положенiе нашего несчастнаго народа такъ бѣдственно, такое мученическое, что просто невѣроятно для человѣка, пользующагося религiозною и гражданскою свободою, и намъ только остается или турчиться или уже кровью нашею запечатлѣвать вѣру нашихъ праотцевъ.

Ни одинъ православный боснякъ не обезпеченъ въ своей жизни, свободѣ, чести и имуществѣ. Въ теченiе послѣднихъ 10 мѣсяцевъ погублено до 220 человѣкъ въ селахъ. Теперь пришла очередь горожанъ. Не считая тѣхъ 39 семей, которыя убѣжали въ Австрiю, не упоминая тѣхъ, которые въ настоящее время съ священникомъ своимъ Iоанномъ Ристичемъ находятся въ тяжкомъ заключенiи въ крепостѣ Градишкѣ, боснiйскiй губернаторъ заключилъ недавно въ темницу, въ Банялукѣ, 16 человѣкъ самыхъ мирныхъ купцовъ — Iоанна и Ѳедора Пиштеличей, двухъ братьевъ Билбiа, двухъ братьевъ Вукичей, Iелича, Кнежича, Узуновича и т. д. Единственное ихъ преступленiе состоитъ въ томъ, что они отказались подписать бумагу, невыгодную для народа... Затѣмъ губернаторъ закрылъ всѣ школы въ Градишкѣ и Банялукѣ, забравъ въ свои руки всѣ церковно–училищные кассы и протоколы. Это послѣдняя наша лепта, назначавшаяся на обученiе нашихъ дѣтей закону Божьему и самымъ необходимымъ свѣденiямъ. Теперь наши бѣдныя дѣти скитаются по улицамъ и съ слезными очами поглядываютъ на затворенныя училища. Такова наша равноправность; такова цивилизацiя XIX вѣка, таковы благодѣянiя просвѣщеннаго турецкаго правительства, такова человѣчность турокъ. Боснiя платитъ Цареграду 59 милл. грошей, а на свое церковно–народное образованiе не получаетъ и 59 коп.

Чувство негодованiя мѣшаетъ продолжать письмо. Прибавлю лишь въ заключенiе что въ нашемъ народѣ возобладалъ необычайный страхъ. Люди разбѣгаются во всѣ стороны, а кто не можетъ убѣжать ихъ–за строгаго кордона, скрывается въ лѣсахъ и въ горахъ.

Слышно что султанъ приказалъ нарядить строгое слѣдствiе, но увѣряемъ васъ, что отъ слѣдствiя этого нельзя ничего ожидать добраго. Будутъ производить слѣдствiе и судить тѣ–же самые, кои насъ мучатъ, и вы скоро услышите о новыхъ бѣдствiяхъ несчастной боснiйской расы, забытой кажется самимъ небомъ. Дня не проходитъ безъ того, чтобы тотъ или другой православный не погибъ въ темницѣ или на пути; дня нѣтъ, когда бы турецкiе чиновники не осрамили какой нибудь православной дѣвушкѣ или женщины, на стыдъ всей Европѣ и всему христiанству.

______

 

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

 

Der alte und der neue Glaube, von D. Strauss. 1872.

(Старая и новая вѣра, Д. Штрауса. 1872).

 

(Окончанiе)*).

 

Вопросъ о религiи — вотъ существенный вопросъ этой книги. Очевидно, Штраусъ на столько религiозенъ, что понималъ, что здѣсь главный узелъ всего дѣла, что безъ рѣшенiя этого вопроса невозможно человѣку успокоиться, и считать свою дорогу твердою и ясною. Но къ величайшему удивленiю мы находимъ въ тоже время, что Штраусъ не на столько понимаетъ религiю, чтобы видѣть ея глубочайшiя основы; онъ касается этихъ основъ слишкомъ легко, или проходитъ мимо ихъ, не замѣчая ихъ значенiя. Протестантъ сказался въ немъ точно также, какъ сказался гегельянецъ.

Въ самомъ концѣ книги Штраусъ пишетъ:

«Уничтоженiе вѣры въ Провидѣнiе принадлежитъ къ самымъ чувствительнымъ потерямъ, которыя соединены съ отреченiемъ отъ христiанскихъ вѣрованiй. Человѣкъ видитъ себя среди громадной мiровой машины, въ которой свистя вертятся желѣзныя зубчатыя колеса, оглушительно падаютъ тяжелые молоты и песты, — человѣкъ видитъ, что онъ брошенъ безъ защиты и помощи въ круговоротъ всей этой страшной работы, и каждую минуту долженъ бояться, что при неосторожномъ движенiи его схватитъ и разорветъ какой–нибудь колесо, раздавитъ и сотретъ какой–нибудь молотъ. Это чувство беззащитности дѣйствительно есть ужасное чувство. Но развѣ поможетъ, если мы станемъ обманывать себя? Наше желанiе не передѣлаетъ мiръ, а нашъ разумъ показываетъ намъ, что онъ есть дѣйствительно такая машина. Но не только такая машина. Въ немъ не движутся лишь безжалостныя колеса, а льется и успокоительный елей. Нашъ богъ (такъ называетъ Штраусъ вселенную) не беретъ насъ въ свою руку извнѣ, но онъ открываетъ намъ источники утѣшенiя внутри насъ самихъ. Онъ показываетъ намъ, что случай былъ бы дѣйствительно неразумнымъ владыкою мipa, тогда какъ необходимость, т. е. cцѣпленiе кричитъ въ мipѣ, есть самъ разумъ. Онъ учитъ насъ понимать, что желать нарушенiя въ дѣйствiи малѣйшаго изъ законовъ природы, значило бы желать разрушенiя всего существующаго. Наконецъ, незамѣтно, ласковою властью привычки, онъ приводитъ насъ къ тому, что мы уживаемся и съ менѣе совершеннымъ положенiемъ, въ которое попали, и наконецъ уразумѣваемъ, что наше благополучiе извнѣ получаетъ лишь форму, а свое содержанiе счастья и несчастья почерпаетъ только изъ нашей собственной внутренней жизни” (стр. 371).

Плохiя утѣшенiя! Тутъ очень ясно и правильно изображено ужасное чувство, подъ которымъ живетъ родъ человѣческiй, и очень смутно и несвязно указано, чѣмъ можно освободиться отъ этого чувства. Старинная мысль о томъ, что наше счастье зависитъ только отъ внутренней нашей жизни, указана Штраусомъ только мелькомъ и нигдѣ не развивается вполнѣ и какъ слѣдуетъ. Штраусъ вообще совершенно чуждъ пониманiя, что человѣкъ и въ нравственномъ мipѣ подлежитъ такому же ужасному чувству, какъ въ мiрѣ физическомъ. Отъ бѣдствiй мiра физическаго мы уходимъ въ мiръ нравственный, но и тутъ оказываемся беззащитными и безпомощными. Ни наша собственная душевная жизнь, ни жизнь другихъ людей не могутъ насъ удовлетворить и составляютъ источникъ страданiй, безпрестанно доводяшихъ насъ почти до отчаянiя. Мы окружены нравственнымъ безобразiемъ, мы сами ежеминутно боремся и падаемъ, и если часто не замѣчаемъ всей бѣдственности нашего положенiя въ нравственномъ мiрѣ, то лишь вслѣдствiе того обмана, по которому человѣкъ въ цвѣтѣ силъ и здоровья не думаетъ о смерти и безпечно движется среди страшной мiровой машины. Вотъ главнѣйшее основанiе потребности религiозныхъ вѣрованiй, и Штраусъ въ другомъ мѣстѣ самъ очень вѣрно, хотя опять мелькомъ, указываетъ на это основанiе.

«При всей работѣ надъ самимъ собою”, говоритъ онъ, «при всей борьбѣ съ своею чувственностiю и своимъ эгоизмомъ, человѣкъ все–таки никогда не удовлетворяетъ своихъ собственныхъ нравственныхъ стремленiй; онъ желаетъ себѣ такой чистоты, такого совершенства, которыхъ самъ себѣ доставить не можетъ, которыхъ онъ надѣется достигнуть только кровью Спасителя, перенесенiемъ на него своего оправданiя” (стр. 138).

Вотъ глубочайшая точка дѣла, и весьма удивительно, почему Штраусъ не остановился на ней, почему онъ не съ нея судитъ о религiи вообще и о христiанствѣ въ частности. Намъ, возросшимъ среди православiя, эта точка зрѣнiя знакома какъ нельзя лучше; у насъ стало поговоркою, что люди счастливые и гордые (т. е. довольные собою) забываютъ Бога, и что о немъ вспоминаютъ несчастные и кающiеся. При томъ мы не такъ грубо, какъ Штраусъ, понимаемъ дѣйствiе религiи; подъ ея влiянiемъ чистота и совершенство могутъ быть отчасти достигаемы людьми въ здѣшней жизни, а не составляютъ какого–то внѣшняго дара, получаемого ими по смерти.

Какъ бы то ни было, побужденiе къ религiи заключается въ томъ, кàкъ понимаетъ человѣкъ мiръ физическiй и мiръ нравственный. Если и тотъ и другой мiръ таковы, что возбуждаютъ ужасное чувство, то религiя имѣетъ свое оправданie. Слѣдовательно, кто говоритъ противъ религiи, тотъ естественно становится на точку зрѣнiя оптимизма, тотъ чувствуетъ желанiе доказать, что и мiръ физическiй очень хорошъ, и мiръ нравственный не долженъ пугать человѣка. Такъ поступаетъ и Штраусъ: о мiрѣ нравственномъ онъ, какъ мы уже замѣтили, почти ничего не говоритъ, едва его касается (нѣмцы нынче очевидно такъ горды, что забываютъ Бога); но за мiръ физическiй онъ вооружается всѣми силами, онъ дѣлаетъ изъ него новаго бога, вселенную, Universum, и возвеличиваетъ его пышными похвалами.

«Мы видимъ въ мiрѣ”, говоритъ онъ, «непрестанныя перемѣны; но скоро въ этихъ перемѣнахъ мы открываемъ неизмѣнное, порядокъ и законъ. Мы видимъ въ природѣ рѣзкiя противоположности, страшную борьбу; но находимъ, что всѣмъ этимъ строй и гармонiя цѣлаго не нарушаются, а напротивъ поддерживаются. Мы видимъ далѣе нѣкоторый постепенный xодъ, образованiе высшаго изъ низшаго, изящнаго изъ грубаго, нѣжнаго изъ суроваго. И сами мы тѣмъ больше преуспѣваемъ какъ въ личной, такъ и въ вашей общественной жизни, чѣмъ больше намъ удается въ ceбѣ и вокругъ себя тоже подчинить закону то, чтó произвольно измѣняется, развить высшее изъ назшаго, нѣжное изъ грубаго”.

«Подобныя вещи, когда мы встрѣчаемъ ихъ въ сферѣ человѣческой жизни, мы называемъ разумными и добрыми. Слѣдовательно мы не можемъ не называть такъ и того, чтò соотвѣтствуетъ имъ въ мiрѣ насъ окружающемъ. И такъ какъ мы чувствуемъ себя безусловно зависящими отъ этого мipa, такъ какъ только изъ него можемъ выводить и бытiе и устроенiе нашего существа, то вы должны разсматривать мiръ, и притомъ въ его полномъ понятiи, въ смыслѣ вселенной (Universum), какъ источникъ всего разумнаго и добраго”.

«И такъ, то, отъ чего мы чувствуемъ себя въ безусловной зависимости, никакъ не есть только грубая сила, передъ которой мы преклоняемся съ нѣмою покорностiю, а вмѣстѣ и порядокъ и законъ, разумъ и доброта, которымъ мы вручаемъ себя съ любовью и довѣрiемъ. И еще болѣе: такъ какъ мы способность въ разумному и доброму, признаваемую нами въ мiрѣ, находимъ въ самихъ себѣ, и находимъ себя существами, которыми это доброе и разумное чувствуется, познается, въ которыхъ оно должно сдѣлаться личнымъ, то мы вмѣстѣ чувствуемъ въ себѣ тѣснѣйшее сродство съ тѣмъ, отъ чего зависимъ, мы находимъ себя при зависимости свободными, и въ нашемъ чувствѣ къ вселенной смѣшивается гордость со смиренiемъ, радость съ преданностiю” (стр. 142—4).

Это называется пантеизмомъ. Но пантеизмъ взятый въ своемъ чистомъ видѣ, какъ логическое требованiе привести все существующее къ единству и поставить связь и зависимость между всѣми формами бытiя, есть ученiе очень общее, совершенно неопредѣленное и можно сказать ничему не противорѣчащее. У Штрауса же пантеизмъ является въ очень сильной и странной окраскѣ. Штраусъ говоритъ о любви, преданности, смиренiи, довѣрiи... То есть онъ взялъ религiозныя чувства, которыя возможны только по отношенiю къ личному Богу, и съ величайшей наивностiю утверждаетъ, что мы можемъ перенести ихъ на вселенную, что мы можемъ не вѣрить въ Бога, и однако же вполнѣ сохранить въ себѣ религiозное настроенiе. Какая поразительная непослѣдовательность! Можетъ быть въ душѣ Штрауса она какъ нибудь и уживается; но вольнодумцы всѣхъ странъ посмѣются надъ нею, какъ надъ нелѣпостiю. Преданность, смиренiе! Кому и передъ кѣмъ, когда мы сами владыки своей судьбы, когда въ насъ заключается лучшiй цвѣтъ вселенной?

Можетъ быть однако же для языка, употребляемого Штраусомъ, можно бы было еще прiискать какой нибудь смыслъ (во всякомъ случаѣ не прямой), если бы Штраусъ въ своей книгѣ являлся дѣйствительно пантеистомъ, если бы онъ вѣрилъ въ связь вещей и ихъ внутреннее развитiе. Но онъ, какъ оказывается, не имѣетъ ни малѣйшаго права выдавать себя за пантеиста. Во всей своей книгѣ онъ настойчиво заявляетъ, что принимаетъ выводы матерiалистовъ и нынѣшнихъ модныхъ естествоиспытателей. Онъ духъ считаетъ порожденiемъ матерiи, восхищается теорiею Дарвина, и вообще явно признаетъ общераспространенный взглядъ, что мiръ, и все, что въ немъ, произведены игрою слѣпыхъ механическихъ силъ. Онъ не сдѣлалъ ни шагу для того, чтобы одухотворить и связать мiръ; когда же явилась надобность, то онъ вдругъ сталъ проповѣдывать любовь и пpеданность къ тому мipу, въ которомъ по его же увѣренiямъ все слѣпо и глухо.

Натуралисты, на которыхъ такъ усердно ссылается Штраусъ, жестоко посмѣются надъ его заключенiемъ, что порядокъ, законъ, гармонiя въ мiрѣ доказываютъ присутствiе въ немъ разума и благости. Они ему скажутъ, что это лишь неправильное перенесенiе человѣческихъ понятiй на мiръ сущностей, что законы мipa произведены не разумомъ, а необходимостiю, гармонiя не порождена благостiю, а установилась сама собою, да сверхъ того что вообще въ мiрѣ нельзя различать совершенное отъ несовершеннаго, что всѣ вещи одинаково совершенны и самого человѣка нелѣпо считать выше другихъ явленiй природы.

Очевидно Штраусъ попалъ въ глубоко–фальшивое положенiе, желая въ одно время и признать современное исповѣданiе Германiи, ея господствующiя идеи, и сохранить существенныя черты другаго мipa идей, которымъ долго жилъ. Ни того ни другаго онъ не могъ сдѣлать какъ слѣдуетъ; у него нѣтъ единства взгляда, нѣтъ мысли, которая бы твердо имъ руководила, и потому онъ впадаетъ въ грубыя противорѣчiя относительно важнѣйшихъ вопросовъ. Говоря противъ христiанства, онъ такъ увлекается, что теряетъ всякое историческое пониманiе. Трудно повѣрить, чтобы ученая Германiя дошла до такой тупости въ воззрѣнiяхъ на прошлыя времена. Говоря объ успѣхахъ естественныхъ наукъ, Штраусъ увлекается въ противоположную сторону и воображаетъ яснымъ и доказаннымъ то, чтò никому не ясно и ничѣмъ не доказано. Приведемъ примѣры.

Разсуждая о Христѣ какъ объ нравственномъ идеалѣ, Штраусъ приходитъ къ слѣдующему заключенiю:

«О томъ, въ кого я долженъ вѣровать, на кого долженъ cмотрѣть какъ на нравственный прообразъ, о томъ мнѣ нужно прежде всего имѣть опредѣленное, точное представленiе. Существо, которое я вижу только въ колеблющихся очеркахъ, которое неясно для меня въ существенныхъ отношенiяхъ, хотя можетъ интересовать меня какъ задача для научнаго изслѣдованiя, но не можетъ имѣть для моей жизни практическаго значенiя. Между тѣмъ существо съ опредѣленными чертами, котораго можно держаться, есть лишь Христосъ вѣры; Христосъ же исторiи, науки есть только проблема, а проблема не можетъ быть предметомъ вѣры, не можетъ быть идеаломъ жизни” (стр. 79).

Не забудемъ, что дѣло идетъ о нравственномъ образѣ Христа, то есть о томъ образѣ, который понятенъ для простѣйшихъ изъ людей, который съ неотразимой силой и сiянiемъ выступаетъ передъ всякимъ читающимъ Евангелiе. Но Штраусъ въ этомъ случаѣ принимаетъ на себя видъ величайшей научной строгости; онъ скептикъ, онъ не видитъ ничего опредѣленнаго, находитъ здѣсь только труднѣйшую проблему для науки. Бѣдный XIX вѣкъ! Тотъ образъ, которымъ восемнадцать вѣковъ жило человѣчество, совершенно потускнѣлъ въ твоихъ глазахъ, сдѣлался неразрѣшимою загадкою. Странный прогресс! Жизнь минувшихъ людей понемногу дѣлается непонятною для потомковъ; та несравненная нравственная красота, передъ которою столько поколѣнiй умилялись и благоговѣли, обратилась для Штрауса въ темную проблему.

Но посмотрите на того же Штрауса, когда онъ говоритъ о естественныхъ наукахъ; тутъ онъ уже не скептикъ, не строгiй ученый, а обращается въ пламеннаго неофита, которому нипочемъ всякiя проблемы. Вотъ напримѣръ какъ онъ разсуждаетъ о матерiальности души:

«Множество трудностей, окружающихъ проблему ощущенiя и мышленiя у человѣка, коренятся только въ предположенiи существа души отличнаго отъ тѣлесныхъ органовъ. Какимъ образомъ переходятъ впечатлѣнiя отъ протяженнаго немыслящаго существа, каково человѣческое тѣло, на непротяженное мыслящее существо, какова душа; какимъ образомъ переходитъ дѣйствiе отъ души на тѣло, — вообще, какимъ образомъ между ними возможно какое бы то ни было общенiе, этого еще не объяснила никакая философiя, и никогда не объяснитъ. Во всякомъ случаѣ это непремѣнно должно стать понятнѣе, если мы будемъ имѣть дѣло съ однимъ и тѣмъ же существомъ, которое на одномъ концѣ есть протяженное, а на другомъ мыслящее. Намъ скажутъ конечно: подобное cyщество невозможно. Но мы скажемъ противъ этого: оно есть въ дѣйствительности; всѣ мы сами — такiя существа” (стр. 209–211).

Вотъ какъ легко разрѣшаются для нашего скептика труднѣйшiя задачи! Онъ не останавливается даже предъ невозможнымъ и находитъ, что оно понятнѣе, чѣмъ прежнiя представленiя о душѣ.

Можно подумать однакоже, что Штраусъ здѣсь хочетъ одухотворить матерiю, что онъ готовъ, какъ Лейбницъ, вообразить мiръ состоящимъ изъ пpeдставляющихъ монадъ. Но нѣтъ; онъ просто становится на сторону матерiалистовъ; свои разсужденiя о душѣ онъ заканчиваетъ такъ:

«Съ одной стороны раздражается нервъ, въ немъ возбуждается внутреннее движенiе; съ другой стороны является ощущенie, воспрiятiе, выскакиваетъ мысль. И наоборотъ, ощущенiе и мысль превращаются въ движенiе членовъ. Когда Гельмгольцъ говоритъ: «при происхожденiи теплоты изъ тренiя и удара, движенiе цѣлыхъ массъ переходитъ въ движенiе ихъ малѣйшихъ частей; наоборотъ, при происхожденiи движущей силы изъ теплоты, движенiе малѣйшихъ частей переходитъ въ движенiе цѣлыхъ массъ”, — то я спрашиваю: развѣ это что–нибудь существенно другое? Развѣ предъидущее превращенiе не есть необходимое продолженiе этого превращенiя?”

«Мнѣ скажутъ, что я говорю о вещахъ, которыхъ не понимаю. Положимъ; но найдутся другiе, которые ихъ понимаютъ и которые и меня поняли." (стр. 210, 211).

Какое легкомыслiе въ трактованiи важной задачи, и какая дѣтская вѣра въ чужой авторитетъ! Въ дѣйствительности, между переходомъ движенiя въ теплоту и появленiемъ ощущенiя вслѣдствiе впечатлѣнiя нѣтъ ни малѣйшаго сходства, кромѣ того, что и тамъ и тутъ два явленiя связаны между собою. Штраусъ разсуждаетъ ни чѣмъ не лучше того, какъ если бы кто вздумалъ пояснять происхожденiе въ насъ мыслей и ощущенiй примѣромъ звонка у дверей: дернешь за ручку съ одной стороны, и съ другой стороны звонитъ колокольчикъ. Какое искаженiе предмета, какая невообразимо грубая постановка вопроса!

Точно такъ, разсуждая о происхожденiи органическаго мiра, Штраусъ предается самому дѣтскому увлеченiю; онъ наивно вѣритъ, что естественныя науки уже все порѣшили.

«Кантъ утверждалъ”, пишетъ онъ, «что можно сказать: дайте мнѣ вещество, я покажу вамъ, какъ долженъ изъ него возникнуть мiръ; но что нельзя сказать: дайте мнѣ вещество, я покажу вамъ какъ долженъ родиться изъ него червякъ” (стр. 171).

Штраусъ, изложивши теорiю Дарвина, съ гордостiю замѣчаетъ, что новѣйшiе успѣхи наукъ будто бы опровергли это мнѣнiе Канта.

«Объясненiе происхожденiя мiра изъ вещества могло быть сдѣлано, по утвержденiю Канта, относительно органическихъ массъ, но должно было остановиться даже передъ червякомъ. Нынѣшняя наука, если еще не достигла этого объясненiя, то нашла вѣрный путь къ достиженiю его въ будущемъ, не только относительно червяка, но и относительно самого человѣка”. (стр. 220)

Какая это наука? Какой это путь? Неужели Дарвинова теорiя? Но если такъ, то эти слова Штрауса свидѣтельствуютъ только о коренномъ непониманiи Дарвиновой теорiи, которое впрочемъ раздѣляютъ со Штраусомъ множество людей и на которое мы уже указывали въ «Гражданинѣ” (см. № 29).

Нѣтъ, Кантъ остается правъ до сихъ поръ. Дарвинъ не только не объяснилъ изъ силъ вещества, а и не думалъ объяснять, ни человѣка, ни даже червяка.

Читая разсужденiя Штрауса, невольно подумаешь: блаженъ кто вѣруетъ!

Изъ всѣхъ мнѣнiй, которыя мы привели, хорошо видно, что книга Штрауса не представляетъ ничего цѣльнаго, и что въ ней нельзя видѣть даже попытки на мiросозерцанie связанное въ своихъ частяхъ одною мыслью. Она есть порожденiе разныхъ увлеченiй, иногда вовсе непримиримыхъ.

Н. Страховъ.

______

 

ТЫ И ВЫ.

 

(Изъ замѣтокъ одной дамы).

 

Кому случалось, раннею весной, переправляться чрезъ рѣки Припеть или Десну, — тому, если только онъ знакомъ со стихотворенiями Лермонтова, — невольно, думаю, вспоминалась его «Отчизна”:

«Разливы рѣкъ ея, подобные морямъ»..

И въ самомъ дѣлѣ, что за роскошь глазамъ!... но что же и за пронизывающiй до мозга костей холодъ, и что за страхъ, особенно если переправляешься въ громоздкомъ экипажѣ, шестерикомъ горячихъ лошадей, постоянно стучащихъ копытами объ шаткiй помостъ и тревожно вздрагивающихъ всѣмъ тѣломъ при видѣ воды и все кругомъ воды, кое гдѣ лишь притуманенной куртинами жестко–шуршащаго камыша!...

Чуть свѣтъ тронулись мы на перевозъ, имѣя въ виду долгое плаванiе, съ роздыхами у островковъ.

Дѣти мои крепко спали, или, вѣрнѣе, притворялись крепко спящими (со страха), въ наглухо застегнутомъ тарантасѣ; а я, кутаясь въ бурнусъ и покачиваясь при внезапныхъ толчкахъ байдака, стоя у мачты, глядѣла на все окружающее съ какимъ–то тоскливымъ восторгомъ!... Все вѣяло родиной, — и небо, и вода, и неуклюжiй полу–изгнившiй байдакъ, предоставляемый, со всѣмъ грузомъ своимъ, въ опeку авоськѣ и небоськѣ; и оборванные заспанные перевощики, и ямщикъ, покуривавшiй изъ трубочки свою задорную махорку, запахъ которой показался мнѣ далеко не противнымъ на чистомъ воздухѣ, пропитанномъ раздражающею сыростью....

Долго плыли мы молча. Дремота, приправленная утреннимъ холодомъ и однообразное покачиванiе ноева ковчега, — одолевала почти всѣхъ, кто не былъ обязанъ бодрствовать, подобно перевощикамъ, быстро, по временамъ, перебѣгавшимъ съ одного мѣста на другое, съ длиннѣйшими шестами въ жилистыхъ, посинѣвшихъ, волосатыхъ рукахъ.

— А вотъ что, Петруха! заговорилъ вдругъ мой ямщикъ, относясь къ фалектору, молодому парню замѣчательной, типично–племенной, но до тyпоyмiя сонной красоты: — Вчерась барыня Сеньку моего спрашивала: учится–ли онъ грамотѣ?...

По кличкѣ «барыня" я сейчасъ же догадалась что pѣчь идетъ обо мнѣ: другой барыни въ числѣ пассажировъ не было, да, къ тому же, это въ самомъ дѣлѣ я, сидя свечера на крылечкѣ почтовой станцiи, спрашивала у мальчишекъ, выкапывавшихъ изъ навозной кучи червей для рыбной приманки, — учатся ли они и хотятъ–ли учиться? — чтó особенно интересовало меня, потому что долго не была я въ Россiи, и не знала еще чтò новенькаго произошло въ ней по дѣлу грамотности народа.

Мужикъ нашъ иногда очень не прочь и любитъ поговорить съ господами; но, изъ–за боязни показаться навязчивымъ, — чему основой инстинктивное собственное достоинство, — употребляетъ почти всегда свой особенный способъ; а именно: относится сначала не прямо къ барину или къ барынѣ, съ которыми хочетъ заговорить, а только пробуетъ: заводитъ рѣчь съ кѣмъ нибудь изъ своей же братьи, а не то и такъ даже про себя начнетъ — къ лошади, къ вещи обратится, а говоритъ именно то, что барину или барынѣ хотѣлъ бы сказать.

Я была вполнѣ увѣрена что и на этотъ разъ ямщикъ обратился къ форрейтору для меня.... Петруха былъ, кажется, того же мнѣнiя, потому–что и вниманiемъ не удостоилъ словъ его, и, по прежнему, постегивалъ кнутикомъ по носкамъ caпогa.

— Да, продолжалъ ямщикъ, искоса бросая взглядъ въ мою сторону — смекай, дескать, барыня, къ тебѣ рѣчь веду. — Школы теперича у насъ нѣту.... Помѣщенiя, говорятъ, еще не подстроили подходящаго; а прежде была тутъ у васъ воскресная школa, по воскресеньямъ значитъ, да, ничего, закрыли!... Обучали господа, спасибо имъ!... Сопляковъ нашихъ выкали. Учитель этта всегда начнетъ ученику: «милый ты, другъ ты мой”, ну, а ужь кончитъ: «дуракъ ты, да осина ты”. Зло, вѣдь, самъ–дѣлѣ, возьметъ, олуха нашего обучаючи!... Ты ему сахаръ, да малину, а онъ тѣ рѣпy!... Не по нутру, значитъ, другъ дружкѣ пришлись. Да закрыли школу, чего поминать!

Ямщикъ вытряхнулъ изъ трубки золу, вытащилъ изъ кармана кисетъ съ табакомъ, набилъ, и закуривъ новую, продолжалъ:

— Нашъ братъ, мужикъ, и безо всякой школьной науки, добре брехливъ — правду дѣвать некуда. А тутъ еще, какъ стали господа обучать томужь самому rpѣxy, такъ смѣху–то было, смѣху!... Господа–то и сами, надо быть, смекали, что дѣло не ладно, потому — робятъ портить статья не подходящая, — всякъ то уразумѣть можетъ; да, вишь, линiя такая вышла — на нѣжность это пошло теперь съ нашимъ братомъ повсемѣстно, простымъ, какъ ни на есть, человѣкомъ! Оно, впрямь, есть и промежъ насъ такiе что и языкъ те не ворухнется ему тыкнуть, — что и говорить!... Вотъ, хоть бы дядя Лексѣй, али Арина Осиповна?... Али, хоть бы и сынишка нашего таки старосты — булыжной головушки?... Имъ, вѣдь, не въ грѣхъ и «вы” сказать, потому, окромя совѣсти, и разумъ при ихнихъ головахъ!... Разумъ, да человѣкъ, — оно и выходитъ двое — тутъ, значитъ ему, на двухъ, и повыкать можно. Ну, а съ другими не то. А барыня моего Сеньку вчера по прежнему, по простецки тыкнула, добавилъ ямщикъ, вызывающе взглянувъ уже прямо мнѣ въ лицо и приподымая шапку, такъ однако дипломатически искусно, чтобы можно было это его движенiе счесть и не поклономъ вовсе....

Въ отвѣтъ на этотъ вызовъ я могла только улыбнуться ему, какъ человѣку, мнѣнiе котораго совпадаетъ съ моимъ; а онъ, видимо довольный своею наблюдательностью, почтительно поклонился мнѣ уже взаправду.

Грубое, но крайне выразительное лицо его все дышало живымъ, проницательнымъ умомъ.

Петруха, разинувъ свой прекрасный ротъ, при чемъ выказалъ снѣжной бѣлизны и удивительной ровности зубы, слушалъ, казалось, внимательно, какъ бы соображая что–то. — Нѣкоторые изъ пассажировъ тоже были заинтересованы разсужденiями ямщика и сгрупировались возлѣ него; а одинъ молодой жидокъ, не успѣвшiй еще, послѣ утреннихъ моленiй, сбросить своего бѣлаго савана и заповѣдной коробочки — дiадемы со лба, закинувъ за спину обмотанныя черными ремнями руки, такъ и впился любопытными, полными насмѣшки глазами въ лицо оратора.

Поощренный вниманiемъ ямщикъ продолжалъ дальше, отъ времени до времени поглядывая въ мою сторону.

— Вотъ и намедни–съ... нонѣшнiй баринъ въ сѣдоки мнѣ попался; въ своемъ тожь экипажѣ ѣхалъ.... Пока переправлялись, онъ все къ народу «вы” да «вы”, да «милые–разлюбезные вы мои”; а со мною такъ мало–что не цалуется!... Словно я, прости Господи, баба молодуха!... Папироску самъ мнѣ скрутилъ и отъ своей закурилъ, за это спасибо ему.... Табакъ у него важнѣющiй, — такъ те масломъ въ глотку и лѣзетъ!... Ну, думаю я себѣ: добрый–то ты добрый, и папироска твоя знатная, да дай–ко–сь, голубчикъ, я тебя, модника, испробую, таковъ–ли ты человѣкъ будешь?...

— Причалили мы этта къ берегу. Онъ перевощикамъ полтинникъ на чай пожаловалъ... Чай, извѣстно, питье хорошее и самое благородное, да та бѣда, что этихъ вотъ шутовъ гороховыхъ — указалъ онъ, смѣясь, на посинѣвшихъ отъ холода перевощиковъ — хозяинъ въ трактиръ не отпускаетъ, а кабакъ тутъ близехонько.... Попрощался съ ними баринъ любезно, а тамъ и поѣхали мы съ нимъ понемножку.

— Ну вотъ, братцы, и началъ онъ передо мною жалости разводить. Такъ я словно и зналъ про то. Мужикъ, говоритъ, это — первый человѣкъ, какъ есть самый первый въ свѣтѣ. Вамъ, говоритъ, всѣ ваши грубости, и все какъ ни есть прощать надо, потому что трудомъ вашимъ всѣ люди живутъ, а ничему васъ и никакимъ наукамъ не обучаютъ. Вы, говоритъ, и не знаете, какъ намъ на это тошно смотрѣть стало. Насъ, говоритъ, ужь много такихъ набралось, и всѣ мы, говоритъ до единаго только объ васъ теперь и думаемъ. Вздыхать даже началъ, ну и я воздыхаю, головой поматываю, да и обернулся къ нему лицомъ, будто ужь такъ и заслушался, а самъ взялъ, да и свернулъ, нарочно, на грязьню... Объѣздки были уже понаторены, почитай до–суха, ну а по бокамъ еще жижа стояла... Верхъ–отъ коляски спущенъ... Брыжжетъ въ рожу мнѣ первому, да за то же и барину попадаетъ!.. Пересталъ онъ сперва разговоры свои вести. Все только шелковымъ платочкомъ личико себѣ вытираетъ... Перчаточки перепачкалъ... «Ну, думаю себѣ, подожди! да и погналъ шибче, будто спохватившись что тихо, не по положенiю ѣду!.. «Что это ты, братецъ, въ грязь лѣзешь?” заговорилъ онъ; а у самого уже и голосокъ не тотъ. Я, будто, и не слышу ничего... все только охаю... А смѣяться мнѣ смерть хочется!.. А тамъ, вдругъ, какъ хлестну, этакъ снизу, польку, — а она у меня конь добрый, а только страхъ манежная: не любитъ, какъ опояшешь, сейчасъ въ амбицiю, — да какъ лягнетъ сразу задомъ, да какъ рванется впередъ!.. Батюшки–свѣты, — цѣлымъ озерцомъ захлюпала въ глаза!.. — «Ахъ, ты, подлецъ! Ахъ, каналья!” смотрю баринъ то ко мнѣ привсталъ, да и съ кулаками: — «Я тебѣ — а самъ слюною брызжетъ, — я тебѣ всю твою подлую рожу расквашу!.. Скотина ты! — Хамово ты, говоритъ, отродье!”

— Ну я тутъ ужь не сдержался, — я, братцы, смѣшливъ, больно иной разъ смѣшливъ, точно чтó въ меня влѣзетъ.

— Эхъ, смѣюсь, баринъ, драться–то вамъ теперь не велѣно!.. А вы бы, говорю, ваше благородiе, давно бы такъ.

— Что такое давно бы такъ?.. Ты что это говоришь, мерзавецъ? а самого такъ и трясетъ.

— Да такъ, говорю, ваше благородiе. Выкать насъ вамъ не для чего!.. Вы, говорю, себѣ баринъ; а мы мужики. Вы, говорю, баринъ, съ нами теперь въ концы играть пошли: либо «подлецъ” и «рожу твою разворочу”, али ужь цаловаться лѣзете!.. Вѣдь вы же, говорю, сами только–что изволили разсказывать, что у мужика таперича, отъ дурныхъ харчей, куриная слѣпота бываетъ!.. А какъ я тоже мужикъ, — да дурныя харчи потребляю, такъ вотъ она–то самая може и есть таперича у меня слѣпота куриная, я вотъ и не видалъ дороги и ваше благородiе разобидѣлъ. — «Дуракъ ты!” — кричитъ, «сейчас, говоритъ, видно что ты скотина. Теперь, говоритъ, утро, а не вечеръ!.. Это вечеромъ, говоритъ”...

Но тутъ байдакъ стукнулъ о причалъ; поднялась шумная возня; начали, по доскамъ, стаскивать тарантасъ и телеги; впрягать фыркавшихъ лошадей; а затѣмъ Петруха взлѣзъ на своего подсѣдѣльнаго, ораторъ, кряхтя, взобрался на козлы, и мы бодро поѣхали дальше.

______

 

— Коли милость будетъ, старымъ ямщикамъ на водку!.. раздался вдругъ тихiй, сипловатый голосъ у двери комнаты, въ которой я съ дѣтьми гpѣлась за самоваромъ, порывавшимся снести съ себя крышку.

— А можетъ быть лучше на чай? засмѣялась я, подавая старому ямщику обычную благодарность — по гривеннику на брата. — Разскажите мнѣ, пожалуйста, еще что нибудь про вашего «барина”.

Глаза его такъ и блеснули удовольствiемъ при словахъ «разскажите” и «вашего”... Онъ не обидѣлся этимъ оборотомъ, — или даже, не знаю, право, какъ выразиться, — пожалуй, хоть тѣмъ, что языкъ мой «не ворохнулся его тыкнуть”.

— Да что разсказывать, сударыня?! Пятакъ серебра на чай мнѣ пожаловалъ... Самъ и вынесъ. потому я, признаться, не хотѣлъ и идти къ нему... — Больше бы, говоритъ, далъ, да ты, говоритъ, каналья, и того не стоишь, потому что у тебя, говоритъ, ни души, ни сердца, ни мозга нѣтъ... Неблагодарный вы, говоритъ, вародъ, совсѣмъ какъ есть, говоритъ, неблагодарный! Стращалъ поначалу что въ книгу на меня жалобу напишетъ; да не написалъ... Я вѣдь такъ и зналъ, что не напишетъ. Сказывалъ мнѣ опосля Андрюха, чтó возилъ его отсюдова, что баринъ его и тыкалъ и выкалъ, — ну знать, думаю, со мной больно ужь избрехался, въ точку попадать пересталъ. Меня все передъ нимъ костилъ зa грубости — «неблагодарное, говоритъ, онъ животное”!.. Про женскiй полъ все больше зачалъ распрашивать. Много любопытствовалъ. А Андрюха у насъ совсѣмъ еще малецъ... и не смыслитъ... Наливалъ его водкой у кажинной придорожной корчмы... Самъ тоже испилъ довольно... «сблизиться, говоритъ, хочу съ тобою”... а самъ такъ и плачетъ, такъ слезьми и плачетъ. Полѣзъ было опосля того драться, да съ водки–то его и стошнило, и почало его рвать. Такъ его въ такомъ видѣ на ту станцiю и доставили, Андрюха тожь спящiй... Кони, значитъ, привычные, — сами довезли благополучно. Хорошо что Богъ миловалъ, экипажa не попортили! Такая, подумаешь, жалость!..

Дѣйствительно, «такая, подумаешь, жалость!..”

Видѣла я потомъ въ окно, какъ усердно и проворно хлопоталъ мой ямщикъ при новой укряжкѣ, и своею заскорузлою, мозолистою рукою, обчищалъ налипшую грязь съ подножки тарантаса. Онъ же, потомъ, усаживалъ въ экипажъ и дѣтей моихъ, при чемъ самой меньшой крошкѣ, — моей незабвенной Настенькѣ, бѣленькой и напоминавшей собою легкiй цвѣтъ одуваньчика, — нѣжно поцаловалъ ручонку, прикасаясь къ ней такъ осторожно, какъ будто она была соткана изъ воздуха. Въ отвѣтъ на эту, ничѣмъ не заслуженную ласку, ребенокъ протянулъ къ нему свои блѣднорозовыя губенки, и подалъ ему недоѣденный кусочекъ булки. Ямщикъ приложился не къ губкамъ, а все къ той–же ручкѣ, а булку спряталъ за пазуху, съ какою–то невыразимою улыбкою. Люблю я такiя улыбки...

С. Крапивина.

______

 

КАРТИНКИ ИЗЪ ОФИЦЕРСКОЙ ЖИЗНИ

 

I.

 

«Денегъ досталъ!»

 

— »Эй, ты, Гамбетта! Чортъ эдакiй, чего разоспался, теперь ужь часъ, пора вставать!”

Такъ кричалъ вбѣжавшiй корнетъ Хиловъ, немилосердно трепля спящаго поручика Заѣдова, котораго товарищи звали Гамбеттой, и ужь конечно безо всякой причины.

— Что–о... Оставь... я спать хочу...

— Да ты слушай, я денегъ досталъ!

— Что ты?! Быть не можетъ! и поручикъ Заѣдовъ моментально вскочилъ съ кровати, на которой спалъ въ этотъ разъ не раздѣваясь.

— Ма parole d'honneur, mа parole d'honneur, напѣвалъ Хиловъ, вытаскивая изъ кармана нѣсколько пачекъ ассигнацiй.

— Смотри, вотъ сколько Катенекъ, а вотъ тутъ и Сашеньки!

Parbleu! Вотъ кутнемъ–то! Да ты просто, душа моя, молодецъ изъ молодцовъ, волшебникъ, Калiостро какой–то! Эй, Барбарисъ, умываться! и онъ проворно сталъ приводить свои костюмъ въ порядокъ.

— Mais, écoutez, d’oЭ vient cette somme?

— Mais, c'est Joska!

— Ахъ, онъ fils de chein! А мнѣ–то вчера отказалъ: просилъ поручителя; безъ того ни–ни, ни копѣйки!

— Барбарисъ, чаю!

— Да вѣдь я ему вексель въ пять тысячъ далъ за полторы тысячи, и знаешь, съ бланкомъ князя Оранскаго; вотъ что къ намъ въ полкъ перешелъ.

— А гдѣ же ты Оранскаго встрѣтилъ? вѣдь онъ еще не являлся въ полкъ?

— Вчера на Невскомъ, а завтра онъ является въ полкъ. Il est très riche. Нy мы съ нимъ пошли завтракать въ Belle–Vue, онъ тамъ остановился. За завтракомъ я и попросилъ его подписать бланкъ. Онъ только спросилъ: «на сколько”? «На пять”, отвѣчаю. — «Quelles bettises, стоитъ объ этомъ упоминать" взялъ перо да и подмахнулъ.

— Молодецъ, люблю за это! Стало быть кутимъ! А я вчера ужиналъ у Донона, встрѣтилъ тамъ князя Бѣлозерова, присталъ ко мнѣ: поѣдемъ, да поѣдемъ къ Сакристье. Дѣлать нечего поѣхалъ, и что же, mon cher, весь проигрался! Сѣлъ сперва за рулетку и знаешь, довольно счастливо игралъ, а потомъ мнѣ кто–то посовѣтовалъ къ банку сѣсть. Металъ, вообрази, какой–то дѣйствительный статскiй совѣтникъ, какъ потомъ оказалось, отставной какой–то, съ пенсне на носу, перстень съ такой большой бирюзой. Нy ужь и мѣталъ же: что ни хорошiй кушъ — бъетъ, а маленькiе всѣ отдаетъ. Я, братъ, рублей девятьсотъ даже слишкомъ продулъ ему.

Черезъ нѣсколько минутъ Хиловъ съ Заѣдовымъ, гремя саблями и звеня шпорами, сошли по pоcкошной лѣстницѣ chambres garnies, въ которыхъ помѣщался Заѣдовъ. У подъѣзда ждалъ ихъ Федоръ, лихачъ съ Невскаго на ворономъ жеребцѣ.

— Theodor, пошелъ по Невскому!

— Послушай, какъ мы проведемъ сегодня время? спросилъ Заѣдовъ.

— А мы сперва по Невскому покатаемся, а потомъ пройдемся пѣшкомъ, nous flanerous. Мнѣ очень хочется встрѣтить Бетти, знаешь, Асташевичеву содержанку. Она прелесть какая и къ тому же «свѣтлая блондинка", et tu sais c'est la mode aujourd'hui на «свѣтлыхъ". Кто имъ выдумалъ это словцо? — При встрѣчѣ со мной всегда глазки дѣлаетъ.

— О–о! счастливецъ! Vous ne faites que ça! toujours et partout des victoires.

Но вотъ они понеслись по Невскому, поминутно раскланиваясь налѣво и направо.

— Стой у Юнкера! крикнулъ Хиловъ.

Вошедши къ Юнкеру онъ спросилъ себѣ хлыстъ. Долго выбиралъ, наконецъ купилъ одинъ изъ самыхъ дорогихъ, въ 60 рублей, съ золотой ручкой, и тутъ же замѣтилъ какъ дешево это стоитъ. Выйдя изъ магазина они направились по Невскому фланировать.

— А, Заѣдовъ, bonjour, comment çа va? и къ нимъ подошелъ уланъ высокаго роста съ великолѣпными усами.

— Желаю здравiя, Карпинскiй, вы куда?

— N'sais pas, впередъ!

— Eh bien, вмѣстѣ.

— Господa, гдѣ вы сегодня вечеромъ?

— Еще не рѣшили, но вѣроятно къ Демидросу. Aujourd'hui c'est le bénefice de Cadoudjà et moi, раrbleu, j'suis amoureux  de Cadoudjà!...

— Однако, сейчасъ пять часовъ, Карпинскiй, пpiѣзжай къ Татарамъ, вмѣстѣ обѣдать будемъ! крикнулъ Хиловъ.

— Merci, съ удовольствiемъ.

— Федоръ! къ Татарамъ!

И наши господа, опять покатили. У «Татаръ” разумѣется были встрѣчены съ должнымъ почетомъ цѣлой шеренгой стриженныхъ азiатовъ во фракакъ.

— Здорово, Али, здравствуй, Мурза, обѣдать въ голубую!

Заказавъ обѣдъ изъ 8–ми блюдъ, приказавъ заморозить «съ иголочки” нѣсколько бутылокъ шампанскаго, наши герои, вполнѣ всѣмъ довольные, развалились на турецкомъ диванѣ.

— А вотъ и я, сказалъ входящiй Карпинскiй; ну, Хиловъ, молодецъ у тебя Федоръ, даже на моей собственной не могъ догнать!

— Ха–ха! я ему не даромъ же триста въ мѣсяцъ плачу, кромѣ пурбуара.

— Отличный конь! замѣтилъ снова Карпинскiй.

Обѣдъ продолжался долго.

Послѣ обѣда Хиловъ спросилъ счетъ. Оказалось 58 рублей. Онъ уже порывался вынуть свой, нечаянно, но довольно туго набитый, бумажникъ, но подумавъ немного перемѣнилъ намѣpeнie.

— Мурза! За мной сколько?

Мурза принесъ большаго формата книгу и, поискавши нѣсколько минутъ, отвѣтилъ:

— За вами теперь–съ 2,374 р. 25 к.

— Что такъ много? освѣдомился Хиловъ.

— А не могу знать–съ; что скушаете, то и записываемъ.

— Ну чортъ съ тобой, такъ эти 58 рублей тоже туда же записать, рѣшилъ Хиловъ, бросая ему счетъ.

— И такъ, господа, къ Демидросу!

— Ѣдемъ, ѣдемъ!

Развалясь въ креслахъ перваго ряда и совершенно нéхотя зѣвая слушали оркестръ музыки наши три искателя времяпрепровожденiя. Но вотъ влетѣла на сцену одна изъ Берговскихъ актрисъ и лица ихъ измѣнились: съ восторженнымъ вниманiемъ слѣдили они за ея каскаднымъ куплетомъ, и чѣмъ скоромнѣе становился куплетъ, и чѣмъ выше она задиралa ногу, тѣмъ все болѣе и болѣе приходили они въ восторгъ и громкими рукоплесканiями заявили свое удовольствiе когда она все кончила.

По окончанiи втораго отдѣленiя въ отдѣльной комнатѣ буфета происходила попойка.

Къ нашимъ троимъ знакомымъ присоединилась еще другая офицерская компанiя; приглашены были каскадныя куплетистки и начался кутежъ. Шампанское «лилось рѣкою” и почти что въ буквальномъ, а не въ метафорическомъ смыслѣ.

Часовъ въ 11, изрядно поистратившись и нàвеселѣ, Хиловъ, Заѣдовъ и Карпинскiй вышли отъ Демидроса.

— Куда? Comment finissons nous, hein?

— Ѣдемъ къ Clémence или къ Сакристье въ рулетку поиграть, для поправленiя такъ сказать средствъ!

— Нѣтъ, господа, посовѣтовалъ Карпинскiй, что ѣхать къ Сакристье, у ней банкъ всего въ три тысячи. Ужь ѣхать такъ къ Гуреину, у того банкъ рулетки въ 30 тысячъ.

— Чтожь это стоитъ того! мы не прочь. Ѣдемъ!

Покатили.

Подъѣхали къ освѣщенному подъѣзду и поднявшись по шикарной лѣстницѣ, взошли въ свѣтлую прихожую, гдѣ наипочтеннѣйшей физiономiи швейцаръ снялъ съ нихъ шинели. Они вошли въ залу полную посѣтителей.

Игра была въ самомъ разгарѣ.

Свертки золота и пачки ассигнацiй поминутно переходили отъ игроковъ въ банкъ и обратно. Иногда слышались восклицанiя въ родѣ: «совсѣмъ продулся! чортъ возьми!” «ну, послѣдняя! на счастье!" и т. д.

Хиловъ подошелъ сначала къ рулеткѣ и съ азартомъ началъ ставить большiе куши.

Съ небольшимъ въ часъ онъ проигралъ около тысячи рублей. Раздосадованный неудачей онъ разумѣется захотѣлъ тутъ же и во что бы ни стало отыграться и проигралъ все остальное меньше чѣмъ въ полчаса. Онъ страшно обозлился и отошелъ. Заѣдовъ съ Карпинскимъ понтировали все это время въ банкѣ.

Найдя ихъ, Хиловъ обрадовался.

— J'ai tout perdu, сказалъ онъ.

— Молодецъ, вотъ ужь молодецъ! отвѣчалъ, смѣясь, Заѣдовъ. Не трудно достались, еще легче улетѣли. Зачѣмъ ты сѣлъ играть въ рулетку? сѣлъ бы въ банкъ навѣрно бы выигралъ. Намъ вотъ немножко везетъ.

— Да; сглупилъ что пошелъ къ рулеткѣ! Но я хочу въ банкъ отыграться. Не можешь ли ты мнѣ дать взаймы, а?

— Нѣтъ, mon cher, не могу! на игру я никогда не даю въ займы, взялъ за правило! Самъ боюсь проиграться, знаешь, чужое несчастье примѣшивается... А я вотъ тебѣ совѣтую заложить часы у ростовщика, вотъ онъ здѣсь внизу, въ первомъ этажѣ...

Разумѣется Хиловъ такъ и сдѣлалъ.

Черезъ нѣсколько минутъ, доставши капельку денегъ, онъ жадно садится къ банку и страшно горячится, тѣмъ болѣе, что видитъ какъ Карпинскiй и Заѣдовъ выигрываютъ. Черезъ четверть часа ни денегъ, ни часовъ — все проигралъ, какъ слѣдуетъ.

— Чортъ возьми, все спустилъ, подумалъ онъ въ недоумѣнiи, но уже безо всякой злобы и бѣшенства и принимая проигрышъ покорно, какъ должное. Гм. Что бы еще заложить? Совсѣмъ нечего! Ахъ, да, хлыстъ въ передней, его возьметъ конечно жидъ, съ золотой вѣдь ручкой! И Хиловъ бросился въ переднюю, отыскалъ свой хлыстъ и спустился опять внизъ къ ростовщику.

— Послушайте, cher ростовщикъ, голубчикъ, лепеталъ онъ сѣдому, съ длинными пейсиками жиду, я сегодня купилъ вотъ этотъ хлыстъ у Юнкера. Мнѣ онъ теперь вовсе не нуженъ. Que diable, и давеча не былъ нуженъ! Что вы мнѣ за него дадите?

Жидъ внимательно осматриваетъ хлыстъ.

— Пять рублей, говоритъ онъ послѣ достодолжнаго размышленiя.

— Помилуйте, я за него 60 рублей заплатилъ, сегодня утромъ; вѣдь это золотая ручка!

— Больсе пяти рублей никакъ не могу!

— Дайте десять!

— Нѣтъ, никакъ не могу. Десять! ай, ай! какъ мозно десять! Онъ мнѣ дазе совсѣмъ не нузенъ, а я вамъ увазенiе дѣлаю, даю пять рублей.

— Ну, давай! Ахъ жидъ проклятый! крикнулъ Хиловъ поднимаясь наверхъ.

Эти пять рублей были въ ту же минуту проиграны.

Съ грустью вышелъ Хиловъ изъ залы, — съ грустью и съ нѣкоторымъ незнакомымъ ему серьознымъ ощущенiемъ, которому самъ подивился. Онъ оставилъ Заѣдова съ Карпинскимъ играющими въ банкъ, и странно ему вдругъ стало, что они могутъ еще сидѣть и играть въ банкъ. Сходя съ лѣстницы онъ почувствовалъ нестерпимое отвращенiе и къ банку, и къ лѣстницѣ, но особенно къ швейцару съ наипочтеннѣйшей физiономiей внизу.

Взявъ Федора, онъ покатилъ домой. Невеселыя думы залетали въ его голову: во–первыхъ, совсѣмъ проигрался и опять, стало быть, нѣтъ ни копѣйки. «А, какъ это въ самомъ дѣлѣ скоро деньги идутъ!” За квартиру не платилъ пять мѣсяцевъ, лошадь продалъ, а непремѣнно надо купить, командиръ два paзa говорилъ; портному долженъ, векселя поданы ко взысканiю, процентовъ даже залатить совсѣмъ нечѣмъ, я тутъ еще изъ деревни отецъ пишетъ, что неурожай, и поэтому пожалуйста меньше трать. «Экъ дураки–то, право! Развѣ онъ не знаетъ что въ Петербургѣ нельзя безъ денегъ служить? Чортъ возьми, придется выходить въ отставку! Гм., есть еще одинъ исходъ, чортъ возьми!... жениться!.. Гм. А какъ она глаза опускаетъ, когдa со мной говоритъ, какъ рука ея въ вальсѣ дрожитъ. Въ самомъ дѣлѣ, а? Заняться развѣ этимъ? Говорятъ за ней больше двухъ сотъ! Чортъ возьми надо справиться. Повѣрнѣе справиться! Еслибъ двѣсти тысячъ — тогда эти всѣ долги и должишки... Гм., ну ужь разумѣется тогда нечего безпокоиться. А вѣдь отличная мысль въ самомъ дѣлѣ! Сим–па–тическая мысль! Гм., нутка, Федоръ, катай скорѣй, некогда! Право некогда, я тебѣ серьозно, Федоръ, теперь говорю...

La donna e mobile

la–la–la — la–la–la!

Х.

______

 

ПОСЛѢДНЯЯ СТРАНИЧКА.

 

Изъ исторiи послѣдняго времени.

Министръ Наполеона III Персиньи былъ горячего нрава, и иногда въ разговорахъ съ посѣтителями выходилъ изъ себя.

Чтобы избѣгать непрiятностей въ этихъ случаяхъ, онъ придумалъ слѣдующее: курьеру, сидѣвшему возлѣ кабинета его, вмѣнено было въ обязанность, какъ только онъ услышитъ что голосъ министра начинаетъ возвышаться, входитъ въ кабинетъ и подавать министру сложенный въ четыре раза листъ бѣлой бумаги. Министръ развертывалъ листъ, и немедленно спускалъ дiапазонъ своего голоса. Онъ называлъ это: давать самому себѣ предостереженiе.

* * *

Въ Компьенѣ у Наполеона III играли иногда въ «секретеръ”, т. е. задавали вопросы и писали отвѣты, то и другое анонимно.

Кто–то задалъ вопросъ: сто такое министръ?

Отвѣтъ: Это господинъ, который чѣмъ болѣе не на своемъ мѣстѣ, тѣмъ крѣпче къ нему привязывается. Нескромные языки увѣряли что отвѣтъ написанъ былъ самимъ императоромъ.

* * *

Вотъ краткiе формулярные списки послѣднихъ президентовъ Боливiи, невольно заставляющiе задумываться надъ прелестями свободы и республики:

Президенты: Сюкръ умеръ убитый въ изгнанiи.

                   Бланко застрѣленъ.

                   Санта–Крузъ изгнанъ.

                   Балливiо отравленъ въ изгнанiи.

                   Белзю убитъ въ своемъ дворцѣ.

                   Кордова убитъ въ своей постели.

                   Типаресъ изгнанъ.

                   Аша пропалъ безъ вѣсти.

                   Мельгарейо задушенъ своимъ зятемъ.

                   Моралесъ убитъ на дняхъ своимъ племянникомъ.

А все–таки найдутся охотники на президентство въ Боливiи!

* * *

Въ Москвѣ, семейный разговоръ въ купеческомъ благочестивомъ домѣ, внушенный любовью къ адвокатамъ.

Купецъ своей дочери: — Выходи, голубушка, за кого хочешь, за послѣдняго хоть каторжника, но только не за адвоката — слышь, Дуня, ни, ни, ни! потому ограбитъ, изведетъ, да мало того въ твою же, значитъ, яму десятерыхъ уложитъ, — крестикъ съ могилки утащитъ, да еще душу твою одному чорту заложитъ, а другому перезаложитъ!

* * *

Этотъ же купецъ, когда въ церкви читалась или пѣлась молитва Господня, къ словамъ: «и избави насъ отъ лукаваго”, прибавлялъ: «да и отъ адвокатовъ!”

Видно солоны ему пришлись!

* * *

Историческiй эпизодъ изъ жизни крѣпостниковъ первыхъ годовъ эмансипацiи.

Полицiймейстеръ доноситъ губернатору К... губ. А.... что помѣщикъ въ К... «ежедневно утромъ и вечеромъ занимается тѣмъ, что бьютъ затрещинами и щелчками и оплеухами особу вашего превосходительства, причемъ приговариваетъ разныя неприличныя ругательства”.

— Какъ это? спросилъ губернаторъ.

— А онъ, извольте видѣть, купилъ себѣ куклу, одѣлъ ее въ вицъ–мундиръ, и всѣмъ говоритъ что это ваше превосходительство, и вотъ–съ утромъ и вечеромъ онъ надъ этой куклою и занимается, бьетъ ее что есть мочи, приговаривая: «на тебѣ, либералъ проклятый, на тебѣ, губернаторишка скверный!”

Губернаторъ расхохотался. На другой день онъ пригласилъ этого помѣщика къ себѣ обѣдать, помѣщикъ прiѣхалъ; при свиданiи съ нимъ онъ говоритъ помѣщику: — А я долженъ васъ безконечно благодарить, И. И–чъ.

— За что–съ?

— А какже, за то что вы изволите бить и ругать не меня, а мою куклу!

Картина.

* * *

Къ исторiи женскаго вопроса.

На дняхъ въ одной изъ петербургскихъ гостиныхъ, одинъ ораторъ по женскому вопросу, въ паѳосѣ вдохновенiя, высказалъ между прочимъ слѣдующую глубокую истину: «О, женскiй полъ, какой же другой полъ можетъ тебя замѣнить!”

* * *

Прелестный дiалогъ между двумя ливрейными лакеями въ корридорѣ бель–этажа Большаго театра, слышанный однимъ изъ нашихъ репортеровъ въ прошлую пятницу.

— Экъ, что–жъ что старая, за то княжеская, а у тебя, небось, ливрея новая да купеческая.

— Такъ что–жъ что купеческая; нонѣ, братъ, иной купецъ, почище всякаго ристократа будетъ!

— Ну, да, какже: нѣтъ, братъ, изъ купца барина не выкроишь.

— Ей Богу выкроишь и еще какъ! нонѣ, братъ, погляди–ка, не то что купецъ, а у насъ въ клубѣ, иной дворецкiй такъ почище всякаго вашего князя выглядить!

— Знаю братъ, да сортъ, только не тотъ совсѣмъ будетъ...

— Точь въ точь такой; ну–ка а мой–то баринъ хоша и купецъ, чѣмъ не ристократъ? Какъ есть всѣмъ. А почету — страсти сколько, министру такого почета не имѣть, ей Богу! а ужь князья–то ваши какъ къ намъ лѣзутъ, страсти! отбою нѣтъ; то и дѣлай что принимай да выпроваживай, потому страсть какъ надоѣли, — все за деньгами...

* * *

Изъ м–ра великихъ людей Петербурга.

— А читали вы сегодня статью?

— Во первыхъ, mon trés cher, я по принципу никогда ничего русскаго не читаю, отвѣчаетъ прерывая графа N... князь В....

Любопытно знать чтó было бы «во вторыхъ”?

* * *

Изъ большаго петербургскаго свѣта. Картина семейнаго счастья:

Отецъ, графъ В., стоитъ передъ сыномъ, только что выдержавшимъ юнкерскiй экзаменъ въ кавалерiйскiй гвардейскiй К... полкъ и благословляетъ его.

Мать сидитъ и, съ любовью глядя на эту сцену, плачетъ.

— Ну, милый сынъ, говоритъ отецъ, теперь первый шагъ сдѣланъ; надѣюсь что ты будешь вести себя хорошо и будешь насъ радовать своимъ поведенiемъ.

— Непремѣнно, папа. Ахъ, á propos, пожалуста, cher papa, заплатите–ка этотъ счетецъ, Борель все пристаетъ! и при этомъ онъ вынимаетъ изъ задняго кармана большой листъ бумаги.

Отецъ останавливаетъ благословенье, беретъ счетъ и развертываетъ его.

Сынъ стоитъ и улыбается.

У матери слезы разомъ вернулись домой.

— 27,000 рублей! вскрикиваетъ отецъ.

Картина.

* * *

Неправда–ли какъ сладко звучатъ слова «благодарная отчизна”?! Такъ и видишь добрую мать кормящую и лелѣющую своихъ больныхъ, увѣчныхъ и раненыхъ дѣтей!

Вотъ тому доказательства. На дняхъ мы прочитали въ «Русскомъ Инвалидѣ” что въ комитетѣ о раненыхъ по послѣднему отчету имѣется до 16 милл. рублей капитала!

На дняхъ же мы видѣли севастопольца солдата, получившаго 4 Георгiя и контузiю; онъ служитъ на Николаевской желѣзной дорогѣ; у него жена и 8 человѣкъ дѣтей; старшимъ отъ 16 до 14 лѣтъ; вотъ уже пять лѣтъ какъ онъ вездѣ ищетъ, проситъ и умоляетъ объ опредѣленiи куда нибудь хоть одного изъ дѣтей; вездѣ его прогоняютъ. Больной отъ контузiи, бѣдный солдатъ проживетъ не долго, и съ ужасомъ предвидитъ что всѣ его дѣти или умрутъ съ голода, или пойдутъ въ чернорабочiе, а дѣвочки въ публичные дома!

Чтожь, это красиво!

Дочь севастопольца получившаго 4 Георгiевскихъ креста поступитъ, за неимѣнiемъ чѣмъ жить, въ публичныя женщины! Слава благодарной отчизнѣ!

Если такова судьба севастопольцевъ получившихъ 4 Георгiя, то легко себѣ представить какъ сладка она для получившихъ одинъ Георгiй, или неполучившихъ ни одного! А 16 миллiоновъ, говорятъ, большiя деньги.

* * *

Изъ мiра нашей статистики:

Священникъ доноситъ своему епархiальному начальству на вопросъ: «въ какихъ отношенiяхъ находится въ вашемъ приходѣ мужское населенiе къ женскому?..”

«Къ глубокому моему огорченiю и всеобщему соблазну — въ предосудительныхъ”.

* * *

Становой, отсылая исправнику К... уѣзда свѣденiя о скотоводствѣ, объясняетъ, почему въ графѣ объ овцахъ поставленъ вопросительный знакъ.

«Что же касается овецъ, то по причинѣ, что сiи животные бѣгутъ скучиваясь вмѣстѣ, и другъ на дружка прыгаютъ, счетъ оныя оказывается весьма затруднительнымъ”.

* * *

На вопросъ В... статистическаго комитета Р... исправнику: какая отличительная черта въ населенiи ввѣреннаго ему уѣзда?

Исправникъ отвѣчаетъ: «привязанность къ земной жизни”.

* * *

Исправникъ С. уѣзда, донося губернатору о затмѣнiи солнца, говоритъ: «Сего числа 13 iюля, по показанiю свѣдущихъ въ томъ лицъ и иныхъ частныхъ очевидцевъ, произошло солнечное затмѣнiе, о чемъ для зависящихъ распоряженiй имѣю честь почтительнѣйше донести вашему прев...

* * *

Въ Петербургѣ, когда–то.

Оберъ–полицiймейстеръ принимаетъ утромъ рапорты частныхъ приставовъ.

— А у васъ вчера въ Кушелевскомъ саду было спокойно, или опять кутили?

— Никакъ нѣтъ–съ, ваше с–ство, обошлось благополучно, всего было семь частныхъ дракъ, незначительныхъ, да еще одна общая свалка, тоже изъ небольшихъ–съ.

_____

 

Типографiя А. Траншеля, Стремянная ул. д. № 12.    Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.


*) Сверхъ получаемыхъ нынѣ 2.383 р. 17 к. на воспитанiе 10 бѣдныхъ дѣвицъ.

*) Не можемъ не замѣтить здѣсь отъ себя, что вселенская патрiархiя, въ видахъ справедливости, отеческаго призванiя своего и здравой политики, должна бы немедленно сдѣлать теперь боснякамъ всевозможныя уступки въ смыслѣ обновленiя ихъ архiерейскаго персонала туземцами, иначе дѣло ожесточится и дойдетъ опять до той точки, какъ и съ болгарами, когда уже поздно будетъ дѣлать уступки.

Ред.

*) См. «Гражданинъ», № 39 и 40.