№ 28 1873 9 iюля

ГРАЖДАНИНЪ

ГАЗЕТА–ЖУРНАЛЪ ПОЛИТИЧЕСКIЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ.

Журналъ «Гражданинъ” выходитъ по понедѣльникамъ.

Редакцiя (Невскiй проспектъ, 77, кв. № 8) открыта для личныхъ объясненiй отъ 11 до 2 ч. дня ежедневно, кромѣ дней праздничныхъ.

Рукописи доставляются исключительно въ редакцiю; непринятыя статьи возвращаются только по личному требованiю и сохраняются три мѣсяца; принятыя, въ случаѣ необходимости, подлежатъ сокращенiю.

Подписка принимается: въ С.–Петербургѣ, въ главной конторѣ «Гражданина” при книжномъ магазинѣ А. Ѳ. Базунова; въ Москвѣ, въ книжномъ магазинѣ И. Г. Соловьева; въ Кiевѣ, въ книжномъ магазинѣ Гинтера и Малецкаго; въ Одессѣ у Мосягина и К°. Иногородные адресуютъ: въ Редакцiю «Гражданина”, въ С.–Петербургъ.

Подписная цѣна:

За годъ, безъ доставки ..7 р. съ доставкой и пересылк. 8 р.

« полгода « « ..4 » « « ....5 »

« треть года. « « ..3 » « « ....4 »

(На другiе сроки подписка не принимается. Служащiе пользуются разсрочкою чрезъ гг. казначеевъ).

Отдѣльные №№ продаются по 20 коп.

ГОДЪ Редакцiя: С.–Петербургъ, Невскiй пр. 77. ВТОРОЙ

СОДЕРЖАНIЕ: Московскiя замѣтки. Москвича. — Письма вольнодумца. III. Гдѣ лучше: въ ceлeнiи гдѣ есть школа, но мертвая, или тамъ гдѣ нѣтъ школы? Исторiя моего paзочapовaнiя насчетъ ceльской школы вообще. Оффицiальная школа, либеральная школа; и та и другая вредны. Нѣсколько примѣровъ. Что они доказываютъ. Двѣ школы въ одномъ селѣ. Учитель либералъ и учитель по призванiю. Что думаютъ крестьяне о школѣ? Къ чему все сводится? Что дѣлать? — Лотерейный билетъ. I–V. К. — Отчетъ о вѣнской выставкѣ. (Продолженiе). XII. — Критика и библiографiя. Туманъ въ исторiи и политикѣ (по поводу статьи г. Спасовича, «Вѣстникъ Европы», апрѣль 1873 г. Разборъ «Опыта Соцiологiи» Стронина). Евгенiя Бѣлова. — Изъ текущей жизни. — Хивинскiй походъ. — Объявленiе.

МОСКОВСКIЯ ЗАМѢТКИ.

Прошлыя свои замѣтки я кончилъ тѣмъ, что приподнялъ край туманной, миражной завѣсы, называемой общественнымъ московскимъ благоустройствомъ, изъ–за которой частiю освѣтились дѣйствительныя, а не воображаемыя черты соцiальной московской жизни... Читатели знаютъ — что ничего хорошаго, появляющагося въ ней, я не обходилъ молчанiемъ, бесѣдуя съ ними уже болѣе полугода о московской жизни. Что же дѣлать, когда вниманiе порою сосредоточивается на явленiяхъ исключительно непривлекательныхъ? Стало–быть послѣднiя существуютъ въ количествѣ весьма достаточномъ для разговора только и только о нихъ... Недобросовѣстно и смѣшно было бы, напримѣръ, говорить съ сочувствiемъ о дѣятельности московской полицiи, особливо сравнивая ее хоть съ петербургскою! Кто изъ москвичей не знаетъ что, благодаря ея будто намѣренному, quasi–коммунистическому, попустительству, въ Москвѣ весьма распространено перемѣщенiе цѣнностей изъ кармановъ дѣйствительныхъ владѣльцевъ въ карманы произвольно забирающихъ эти цѣнности разнообразными, болѣе или менѣе утонченными, способами; я разумѣю московскихъ воровъ и грабителей — этотъ потаенный пролетарiатъ нашей «бѣлокаменной”. Будь похищена, напримѣръ, извѣстная вещь у такого–то князя Ч., полицiя живо разыщетъ пропажу; будь обворованъ бѣдный мѣщанинъ, бѣдный чиновникъ и т. п., полицiя, въ огромномъ большинствѣ случаевъ, лишь заканчиваетъ недоумѣнiемъ, какъ–де такой казусъ могъ совершиться! Проходи среди дня по бульвару простолюдинъ въ русскомъ нацiональномъ костюмѣ (не пьяный и безъ какой–либо ноши, могущей помѣшать гуляющимъ), навѣрное городовой сгонитъ его на боковую дорожку, либо совсѣмъ съ бульвара. А пойдите вы съ 10–го часа вечера прогуляться хоть по Тверскому бульвару — едва–ли не всякiй разъ вы услышите слишкомъ откровенные, часто непечатные, разговоры порою въ цѣлой ватагѣ пьяной компанiи, одѣтой въ европейскiе костюмы; тогда лучше бѣгите отъ подобныхъ компанiй и подобныхъ героевъ гуннскаго пошиба; полицiя не устраняетъ ихъ съ бульвара, развѣ кто изъ нихъ ужъ мертвецки пьянъ либо учинилъ скандалъ слишкомъ назойливый. Съ женщиной не проституткой вы не имѣете возможности гулять на помянутомъ бульварѣ послѣ девяти часовъ вечера, нужды нѣтъ что бульваръ этотъ въ лучшей, приличнѣйшей сторонѣ города, что о бокъ съ нимъ находится домъ московскаго г. оберъ–полицiймейстера, что вамъ, благодаря вашимъ занятiямъ, только и можно въ послѣднiе вечернiе часы дышать свѣжимъ, хоть на десятую долю, воздухомъ на бульварѣ, который, быть можетъ, близокъ къ вашей квартирѣ. Да что говорить о Тверскомъ бульварѣ! Всѣ, находящiеся въ болѣе центральной мѣстности Москвы, походятъ на него со стороны условiй нравственной гигiены... Далѣе: презрительное, неделикатное обращенiе съ простонародьемъ есть характеристическое отличiе московской полицiи, столь извѣстное жителямъ древней столицы; между тѣмъ, курьозно покровительство московскихъ городовыхъ извощикамъ — этой нахальной особой нацiи, этому бичу мирныхъ гражданъ. Вы нигдѣ, ни на какой улицѣ не можете поручиться, чтобы вашъ слухъ не былъ возмущенъ громкими, сквернословными извощичьими ругательствами; если вамъ нужно нанять извощика, вы должны всегда обратиться къ тому, который съ виду попроще да стоитъ одинокiй; гдѣ же нѣсколько извощиковъ, болѣе нарядныхъ — они готовы васъ разорвать на части, оглушатъ васъ, разстроятъ ваши нервы, требуя чуть не съ ножемъ къ горлу чтобы вы съ каждымъ изъ нихъ ѣхали; и городовой, находящiйся тутъ же, оставить безъ вниманiя все это; онъ оставить безъ вниманiя если извощикъ неприлично выругаетъ, когда вы не намѣрены кидать ему деньги зря, — платить втрое, вчетверо противъ дѣйствительной стоимости его услугъ. Далѣе: позднѣе, подъ ночь или ночью, вы не рискнете идти одни по многимъ переулкамъ и мѣстностямъ Москвы, ибо, за отсутствiемъ стражей общественной безопасности, тамъ полный разгулъ грабителямъ; помянутые же стражи толкутся болѣе на большихъ улицахъ, либо безвѣстно гдѣ пропадаютъ. Я уже въ концѣ прошлаго года поминалъ своимъ читателямъ, что ночью около нѣкоторыхъ мѣстъ (Проточный переулокъ, Хитровъ рынокъ, Прохоровская фабрика и т. д.) въ Москвѣ одиночный пѣшеходъ, для увѣренности въ сохраненiи своей жизни, долженъ имѣть при себѣ револьверъ, если возможно шестнадцатиствольный. Но закончу описанiе этихъ, всѣмъ московскимъ жителямъ извѣстныхъ, особенностей московской полицейской дѣятельности слѣдующимъ указанiемъ: московская полицiя отличается удивительною цензурною скромностью, вѣроятно боясь частаго печатнаго засвидѣтельствованiя такихъ фактовъ, постоянное ознакомленie съ которыми можетъ наконецъ воспитать простоватые умы въ той несложной истинѣ, что молъ «все твое — мое” и тѣмъ развить въ массахъ quasi–коммунистическiе вкусы; въ «Вѣдомостяхъ Московской Городской Полицiи” вы и пятой доли не найдете описанiя тѣхъ «случаевъ” кражи, разбоя, покушенiй на жизнь и карманы, какiе совершаются въ Москвѣ весьма и весьма часто; вы не найдете и подавно тамъ описанiй того, какъ, напр., полицiя открыла такое–то воровство и открыла ли его, не найдете вѣрныхъ и обстоятельныхъ описанiй самыхъ случаевъ кражи, скандала, убiйства и т. д. Больше вы узнаете о подобныхъ проявленiяхъ московской жизни изъ другихъ органовъ независимой отъ полицiи московской журналистики, нежели изъ оффицiальной полицейской газеты; «дневникъ происшествiй”, ежедневно печатаемый въ послѣдней, болѣе говоритъ о томъ, напр., что тамъ–то потерянъ мѣшокъ съ акушерскими инструментами, тамъ–то — три паспорта съ кускомъ мыла, а чаще говоритъ о мертвыхъ тѣлахъ, — то младенца, уличеннаго въ подкинутiи, то неизвѣстнаго мужчины, всплывшаго по утонутiи, то молодой женщины, усмотрѣнной повѣшенною за шею и т. д. Въ концѣ концовъ, отъ «Полицейскихъ Московскихъ Вѣдомостей” вѣетъ какимъ–то мертвымъ духомъ, запахомъ разлагающагося тѣла... Могли ли бы онѣ служить съ дѣйствительною пользой обществу, раскрывая вѣрно и обстоятельно, безъ всякихъ разсужденiй, лишь фактическую картину извѣстныхъ сторонъ московской жизни? — пусть подумаютъ о томъ владѣтели помянутой газеты...

А впрочемъ что жъ? Эта газета, въ своемъ одушевленiи «мертвымъ духомъ”, можетъ пробуждать въ читателѣ историческiя воспоминанiя; вспомните хотя синодики Ивана Грознаго, въ которыхъ читаете: помяни Господи тамъ–то задушенныхъ триста душъ! помяни Господи тамъ–то изгубленныхъ полтораста душъ! и т. д. и т. п. Между тѣмъ въ одной вѣчной книгѣ сказано: «не бойтеся убивающихъ тѣло, души же немогущихъ убити”; значитъ — это еще ничего если бы въ Москвѣ увеличилось число убiйствъ, какъ увеличивается теперь число кражъ и грабительствъ даже въ подмосковныхъ дачахъ и вообще около Москвы съ наступленiемъ лѣтняго сезона (см., для примѣра, извѣстiя въ 125 № «Русскихъ Вѣдомостей”, энергично слѣдящихъ за иными безобразiями въ московской жизни); нужно бояться убiйствъ души. 3дѣсь мы переходимъ къ явленiямъ особаго порядка въ убогой русской общественной жизни: говорю о самоубiйствахъ, печально выступающихъ въ кругу случаевъ и московской современной жизни.

Кажется уже излишне говорить что не классицизмъ причиною самоубйствъ молодыхъ гимназистовъ; вотъ недавно застрѣлился въ Москвѣ гимназистъ 5–й гимназiи, юноша лѣтъ 18–ти. Гимназическое начальство только что передъ его смертью присудило занести его фамилiю на «золотую доску” за отличное ученiе и поведенiе; онъ жилъ вмѣстѣ съ матерью, женщиною совершенно обезпеченною въ матерiальномъ отношенiи; никакихъ раздоровъ и дурныхъ отношенiй у него съ матерью не было; разъ вечеромъ онъ является въ одну изъ лучшихъ московскихъ гостинницъ, беретъ скромный ужинъ и нумеръ себѣ на ночь; на завтра его находятъ въ нумерѣ застрѣлившимся; видно было что передъ рѣшительнымъ расчетомъ съ жизнiю онъ смотрѣлся въ зеркало; полагаютъ что глядя въ зеркало онъ наводилъ револьверъ себѣ въ голову. Замѣчательно что несчастный юноша имѣлъ при себѣ именно столько денегъ, сколько нужно было ему заплатить въ гостинницѣ; замѣчательно также что передъ смертью онъ распорядился аккуратно передать по принадлежности всѣ книги, которыя были имъ гдѣ–либо взяты на подержанiе; слѣдовательно онъ лишилъ себя жизни не по внезапному сумасшествiю, а конечно тоже по сумасшествiю, но продолжительному, ибо онъ обдумывалъ планъ своего роковаго поступка... Никогда при жизни юноша этотъ не указывалъ на свое отвращенiе къ гимназическимъ занятiямъ, никогда не жаловался что именно ученье вообще и классическiе языки въ особенности тяготятъ его, дѣлаютъ для него жизнь невыносимою; напротивъ, всѣми учебными предметами онъ занимался въ гимназiи съ совершенно искреннею охотою; иные учителя замѣчаютъ что онъ былъ жаденъ къ ученью; кромѣ того, онъ много читалъ и любилъ хорошее, серьозное чтенiе; съ товарищами онъ почти не сходился коротко, да и вообще считался застѣнчивымъ, либо вовсе необщительнымъ; даже съ болѣе близкими родственниками своими не особенно сближался, предпочитая вести жизнь одиночную; но при томъ никто не считалъ его юношей дурнымъ; его уважали за серьезность, за дѣловитость; вообще для всѣхъ онъ былъ юноша безобидный; быть можетъ большинству онъ казался нѣсколъко страннымъ человѣкомъ — и только. Какая смута проходила въ умѣ и сердцѣ преждевременно погибшаго юноши передъ выполненiемъ имъ своего страшнаго рѣшенiя, никому неизвѣстно; тайная причина его смерти навѣкъ осталась съ нимъ въ могилѣ. И вотъ какъ бы ни ухищрялся всякiй ненавистникъ классицизма безсмысленно пристегнуть переданный нами фактъ къ той излюбленной мысли, что «мертвые языки зовутъ къ смерти”, въ данномъ случаѣ ухищренiя его останутся тщетны.

Вообще эти вопли о смертельности классицизма какъ разъ оправдываютъ простыя истины, въ такой ясности высказанная еще Бэкономъ (въ Nov. Org. 1. Aph. 46, 47. De aug. scien. LI и V): «умъ человѣческiй таковъ, что понравься ему что–нибудь однажды (потому ли что оно принято и всѣ ему вѣрятъ или потому что это доставляетъ удовольствiе), онъ и все другое старается прiурочить къ тому же, и, какъ бы ни были сильны и многочисленны случаи противорѣчащiе его заключенiю, онъ или не замѣчаетъ ихъ, или презираетъ, или наконецъ устраняетъ ихъ какимъ нибудь тонкимъ различiемъ. Почти тоже самое бываетъ и во всякомъ cуевѣpiи, въ астрологическихъ бредняхъ, снотолкованiяхъ, примѣтахъ, въ мнѣнiи о карахъ и т. п., гдѣ люди, увлеченные подобными пустяками, обращаютъ вниманiе только на подходящiе случаи, а тѣ, которые противорѣчатъ имъ, хотя бы этихъ было и болѣе, пренебрегаютъ и оставляютъ въ сторонѣ. Гораздо незамѣтнѣе это зло распространяется въ философiи и другихъ наукахъ, гдѣ что понравилось однажды, то управляетъ всѣмъ остальнымъ и подчиняетъ его себѣ, хотя бы это послѣднее было и доказательнѣе и лучше. Уму человѣческому свойственно и съ нимъ неразлучно то заблужденiе, что онъ болѣе любитъ и принимаетъ утвердительные доводы, нежели отрицательные, тогда какъ по настоящему онъ долженъ быть равно доступенъ и тѣмъ и другимъ”...

Замѣтимъ: россiйская интеллигентная среда претендуетъ неотставать отъ Европы въ своемъ образовaнiи, между прочимъ для характеристики главныхъ отличiй cовpеменной общественной русской жизни вполнѣ пригодны обличенiя, высказанныя слишкомъ зa три съ половиной вѣка до нашей поры: «откуду бо много губительныя расходы и долги не отъ гордости ли и безумныхъ проторовъ и на женъ и на дѣти, кабалы и поруки, и сиротство, и рыданiе... и слезы, всегда наслаженiа, и упитѣнiа. всегда пиры, и позорища, всегда лежанiе, всегда мысли и помыслы нечистыя, всегда праздность и безумнаа тасканiа. Якоже нѣкихъ мошенниковъ и оманниковъ демонскимъ наученiемъ всякъ лѣнится учитися художеству, вcu бѣгаютъ рукодѣлiя, вcu поношаютъ зeмледѣлamелeмъ, вcu отъ душеполезныхъ притчей и повѣстей уклоняются... вси плотская любятъ... вси красятся и упестрѣваются... и въ сихъ весь умъ свой изнуриша”... Такъ говорилъ московскiй митрополитъ Данiилъ, современникъ отца Ивана Грознаго, по сплетнямъ бояръ оклеветанный Герберштейномъ. Вотъ именно изнуренiе ума, худосочiе нравственное — страшная и смертельная душевная болѣзнь нашей русской жизни.

Пусть кто желаетъ изыскиваетъ причины нервной распущенности нашихъ поколѣнiй — этой своего рода modus morbi — въ какихъ–либо данныхъ физическаго мipa, пусть сюда приплетаютъ разныя теллурическiя, астральныя и т. д. явленiя, непосредственно влiяющiя на нервную систему. Можно сказать что погоня нѣкоторыхъ опредѣлить въ настоящее время эти причины подобнымъ образомъ будетъ похожа на ту задачу, которую какъ то задавала высшая полицiя московская своимъ подчиненнымъ — «отыскать неизвѣстнаго человѣка въ чуйкѣ”... Лишь прочный и содержательный духовный фондъ — единственная гарантiя противъ помянутой нервной распущенности. Среди разврата и пьянства, съ ужасающей силою распространяющихся въ народѣ, среди умственной пустоты и призрачности жизненныхъ интересовъ въ обществѣ, среди этого безбрежнаго моря общественной русской лжи и пошлости — что означаютъ современныя самоубiйства, совершаемыя во всѣхъ слояхъ русскаго народонаселенiя? Душа русская будто стремится къ постепенному угасанью, и скорый, произвольный расчетъ отдѣльныхъ лицъ съ своей жизнью — быть можетъ, слабое проявленiе эпидемическаго душевнаго убiйства... Эта болѣзненная нравственная раздражительность, это мелочное, щепетильное самолюбiе, эта — въ насмѣшку нашему практическому вѣку — слащавая сентиментальность и мечтательность безъ всякой опоры въ живыхъ бытовыхъ и нравственныхъ идеалахъ, это, наконецъ, отсутствiе прочнаго образованiя мысли и чувства — вотъ почва, на которой совершаются самоубiйства, почва воспитанная историческимъ путемъ; и въ подобномъ указанiи на «почву” и «историческiй путь” нѣтъ ничего мистическаго; нравственное крѣпостничество заѣло русскую душу, будь оно проявляемо и въ дѣйствiяхъ какого нибудь полицейскаго чиновника, равно и въ либеральнѣйшихъ словоизверженiяхъ новомодной петербургской журналистики, не безъ основанiя недавно обозванной отъ одной московской газеты «растлѣнною”. Нравственное крѣпостничество это, сложившееся въ видѣ рабскаго слѣдованiя ума и чувства только по извѣстнымъ теченiямъ, въ видѣ возмутительнаго безсилiя искать и находить выходы изъ послѣднихъ, въ видѣ наконецъ позорнаго равнодушiя къ интересамъ русской жизни, вмѣсто дѣятельнаго участiя къ ней во имя живаго знакомства со всѣми многообразными сторонами ея, — не есть ли это наложенiе рукъ на свою душу? Какой нибудь графъ Обезьяниновъ, самъ рабъ извѣстнаго русскаго историческаго направленiя, рабски его проводящiй относительно ввѣренныхъ ему массъ, ничѣмъ существенно не отличается отъ фельетониста или публициста изъ лже–либераловъ, навязывающаго массамъ свою вздорную, обличающую отсутствiе нормальнаго умственнаго и нравственнаго развитiя, продажную болтовню...

И вотъ до чего доходитъ нравственный развратъ общественный: русской молодежи даны хорошiя казенныя школы — классическiя гимназiи; судя только по «учебнымъ планамъ”, которые для нихъ изданы, видно что образованiе эти школы должны давать прочное, серьозное: математикѣ, напр., тамъ отведено такое почетное мѣсто, столько назначено уроковъ изъ нея, что въ этомъ отношенiи даже нѣмецкiя классическiя гимназiи стоятъ ниже нашихъ. Но поднимается невѣжественная журнальная клика противъ классическихъ гимназiй; и что же? Многiе родители довѣрчиво внимаютъ кликѣ, отдавая между тѣмъ дѣтей въ эти гимназiи подъ тѣмъ де–предлогомъ что «поневолѣ отдашь когда иначе некуда”. Мы никакъ не можемъ согласиться чтобы «Соврем. Изв.” (№ 150) были неправы указывая на антагонизмъ общественнаго большинства противъ классицизма; мы вовсе не вращаемся въ мipѣ журналистовъ, а сталкиваемся въ Москвѣ постоянно съ людьми разныхъ общественныхъ положенiй, и можемъ только замѣтить что, напр., въ Москвѣ вражда къ «классицизму” только въ послѣднее время ослабѣваетъ, размеры ея постепенно сокращаются; но все еще въ большинствѣ случаевъ слышишь брань на древнiе языки — со словъ петербургской журналистики. А недавно намъ пришлось лично слышать отъ одного директора провинцiальной гимназiи какое нерасположенiе къ новой учебной реформѣ высказывается въ городѣ гдѣ эта гимназiя... Теперь подумайте, читатель, на сколько нужно быть безжалостнымъ къ молодежи, учащейся въ такихъ гимназiяхъ, чтобы съ пренебреженiемъ относиться къ ея ученью, чтобы подрывать въ ней и увѣренность въ свое дѣло и охоту къ труду. Между тѣмъ самая клика противъ послѣдняго хотя была бы сколько нибудь осмысленна, содержательна; нѣтъ! она въ пошломъ фразерствѣ, въ тупоумномъ глумленiи, въ полнѣйшемъ безсилiи дать ясный отвѣтъ на всѣ педагогическiе запросы образованiя, въ совершенномъ непониманiи цѣлей, условiй, содержанiя, значенiя, развитiя и какой бы то ни было практической стороны послѣдняго. Я внезапно заключу свои общiя соображенiя тѣмъ, что лишь подъемъ дѣйствительнаго, серьознаго образованiя чрезъ классическiя школы въ обществѣ, чрезъ дѣйствительно образованное духовенство и хорошiя элементарныя школы въ народѣ, т. е. подъемъ всего русскаго нравственнаго уровня, будетъ значительно содѣйствовать постепенному исчезновенiю нѣкоторыхъ возмутительныхъ золъ современной нашей жизни, въ томъ числѣ и самоубiйствъ... И хотя можно глубоко вѣрить что все это будетъ, потому что должно быть, но всегда въ подобныхъ случаяхъ самому смѣшно при словѣ будетъ...

Мнѣ остается передать читателямъ немного извѣcтiй о теперешней московской жизни. Съ слѣдующаго учебнаго года въ Москвѣ открывается классическая прогимназiя при 6–ти уже существующихъ полныхъ гимназiяхъ. Вообще надо замѣтить что число частныхъ учебныхъ заведенiй различнаго вида и характера возрастаетъ въ Москвѣ постоянно и значительно. Очень часто вы, попавъ въ какой нибудь глухой уголокъ Москвы, видите и тамъ небольшую, скромную вывѣску: «училище” или «школа для дѣтей обоего пола” и т. п. Чтó это? Стремленiе къ образованiю, или просто практическая необходимость научить дѣтей лишь кой–какъ читать и писать, такъ какъ неграмотнымъ нынче плохо жить въ городѣ. Но отъ простой грамотности до образованiя, хотя бы и въ размѣрахъ хорошей элементарной школы, далеко... Вспомогательное московское общество купеческихъ прикащиковъ недавно праздновало первую десятилѣтнюю годовщину своей жизни. Оказывается что оно въ настоящее время имѣетъ 130 членовъ и владѣетъ капиталомъ до 100 тысячъ рублей; въ теченiи десяти лѣтъ обществомъ было употреблено на денежныя пособiя членамъ и ихъ семействамъ 31,602 р., на врачебную помощь 8,005 p., на воспитанiе дѣтей членовъ 7,779 р., на библiотеку 8,657 р., на награду невѣстамъ, дочерямъ и сестрамъ членовъ 6,056 р.; а всего 62 тысячи рублей слишкомъ. Желаемъ чтобы возможно лучше были выполнены проекты общества, теперь уже близкiе къ осуществленiю: 1) школы при обществѣ для дѣтей членовъ и 2) ссудоучетнаго товарищества. Министръ финансовъ изъявилъ готовность ходатайствовать о передачѣ въ вѣдѣнiе министерства финансовъ комисаровской технической школы въ Москвѣ и о назначенiи ей поcобiя отъ казны; эта школа, какъ мы нѣкогда говорили въ прошлыхъ своихъ замѣткахъ, въ послѣднее время начала приходить въ печальнѣйшее состоянiе отъ разныхъ причинъ... Всего желательнѣе чтобы школа изъ теперешней спецiально желѣзно–дорожной превратилась въ болѣе разнообразную... Отпраздновало десятилѣтнюю годовщину жизни московское кредитное общество; оно принесло въ этотъ срокъ времени достаточно пользы городу; благодаря ему, появилось не мало новыхъ зданiй въ столицѣ, а старыхъ улучшено или совсѣмъ обновлено; нельзя не согласиться съ заявленiемъ тѣхъ, которые предлагаютъ этому обществу постараться объ учрежденiи архитектурнаго училища въ Москвѣ, такъ какъ въ архитекторахъ порядочныхъ городъ чувствуетъ недостатокъ, существенно вредный въ городскихъ интересахъ, а училищъ архитектурныхъ пока нѣтъ за закрытiемъ казенной архитектурной школы. Все равно, скоро и Россiя вся будетъ чувствовать подобный недостатокъ въ землемѣрахъ, которые особенно теперь нужны: въ теченiи этихъ мѣсяцевъ закрытъ навсегда въ Москвѣ сиротскiй домъ, выпускавшiй образованныхъ межевщиковъ ежегодно до 80 человѣкъ; теперь же вмѣсто него приказъ обществ. призрѣнiя, на средства котораго содержался сиротскiй домъ. Мы не знаемъ, какъ же правительство обойдется, если вдругъ на всю Россiю останется пять съ половиною субъектовъ, основательно знающихъ межевую науку...

Когда–то мы разсказывали, въ замѣткахъ, о московскомъ даровомъ прiютѣ г. Ляпина для бѣдныхъ студентовъ; этотъ прiютъ теперь процвѣтаетъ; въ немъ 100 помѣщенiй для сотни недостаточныхъ молодыхъ людей; владѣтель прiюта всегда старается доставить своимъ безплатнымъ квартирантамъ и стороннiя занятiя — уроки и разныя удобства; такъ, недавно онъ открылъ столовую, гдѣ можно получать обѣдъ изъ двухъ блюдъ (горячее и жаркое), приготовленныхъ обильно и изъ свѣжей провизiи, за 15 к.; въ праздники за туже цѣну предлагаются 3 блюда; наконецъ, г. Ляпинъ устраиваетъ хорошую библiотеку для своихъ жильцовъ; книгъ будетъ тысячи на 4 рублей по предметамъ четырехъ факультетовъ московскаго университета; книги — и русскiя и иностранныя. Прiятно отдохнуть мыслью на подобныхъ отрадныхъ фактахъ, впрочемъ весьма рѣдко встрѣчающихся въ современной, довольно непривлекательной жизни нашей древней столицы.

Москвичъ.

_______

ПИСЬМА ВОЛЬНОДУМЦА.

III.

Гдѣ лучше: въ селенiи гдѣ есть школа, но мертвая, или тамъ гдѣ нѣтъ школы? — Исторiя моего разочарованiя насчетъ сельской школы вообще. — Оффицiальная школа, либеральная школа. И та и другая вредны. — Нѣсколько примѣровъ. — Чтó они доказываютъ. — Двѣ школы въ одномъ селѣ. — Учитель либералъ и учитель по призванiю. — Чтó думаютъ крестьяне о школѣ? — Къ чему все сводится? — Что дѣлать?

Въ ceлeнiи гдѣ я живу нѣтъ школы правильно устроенной; дѣти учатся гдѣ придется: кто у священника, кто у дьячка. Недавно былъ я въ большомъ селенiи гдѣ школа съ сотнею учащихся.

Гдѣ лучше?

Не знаю!

Сельская школа — одинъ изъ моднѣйшихъ вопросовъ въ Петербургѣ. Считаютъ количество открывающихся школъ по селенiямъ, считаютъ количество учащихся, и затѣмъ въ увеличенiи того и другаго видятъ несомнѣнные признаки движенiя Россiи впеpeдъ.

Когда–то и я такъ думалъ; но въ послѣднiе годы пришлось волею или неволею разочароваться. Случайное обстоятельство было тому причиною. Былъ я въ 1869 году въ Кiевской губернiи, которая по оффицiальнымъ свѣдѣнiямъ о школахъ и учащихся стоитъ во главѣ самыхъ пpоcвѣщенныxъ гyбернiй Россiи: куда ни поѣдешь, въ какую деревеньку ни заглянешь, вездѣ натыкаешься на школу и школолюбиваго священника. Потомъ былъ я въ сосѣдней съ Кiевскою Волынской губернiи, гдѣ количество школъ несравненно ниже Кiевской, и чтò же? Представьте себѣ что во второй губернiи я нашелъ болѣе просвѣщенiя между крестьянами чѣмъ въ первой, Кiевской.

Чѣмъ объясняется такое странное явленiе? Весьма простою причиною. Въ Кiевской губернiи открытiе школъ было моднымъ вопросомъ, оффицiальною заботою епархiальнаго начальства, а въ Волынской — дѣломъ иницiативы частныхъ лицъ, здѣсь мироваго посредника, тамъ священника, а иной разъ и крестьянскаго общества.

Оттого, при множествѣ открывавшихся школъ въ Кiевской губернiи, процентъ школъ, приносившихъ пользу народному просвѣщенiю, былъ наименьшiй; а въ Волынской, при ограниченномъ количествѣ открывавшихся школъ, наибольшiй процентъ составляли дѣльныя и xоpошiя школы.

Наткнувшись на этотъ фактъ я сталъ примѣнять его послѣ ко всѣмъ мѣстностямъ гдѣ удавалось мнѣ бывать и присматриваться къ сельской жизни болѣе или менѣе близко, и почти всегда я приходилъ къ тѣмъ же заключенiямъ.

Фактъ этотъ напоминаетъ вамъ что есть огромная разница между школою существующею для формы и школою съ хорошимъ учителемъ, и что такая же огромная разница существуетъ между механическимъ обученiемъ дѣтей и просвѣщенiемъ ихъ.

Кажется мнѣ вся бѣда наша въ томъ, что мы слишкомъ много гоняемся за школою и процессомъ обученiя и слишкомъ мало за учителемъ и просвѣщенiемъ дѣтей.

Впрочемъ есть у насъ еще школа ревнителей народнаго образованiя, передовая или современная; та хлопочетъ о развитiи посредствомъ естествовѣдѣнiя, и начинаетъ обыкновенно не съ азбуки, а съ объясненiя крестьянскимъ дѣтямъ геогнозической формацiи земли, чтобы съ перваго раза изъ нихъ сдѣлать антагонистовъ библейскаго толкованiя мiрозданiя.

Смѣю думать что оффицiальные ревнители крупныхъ цифръ, опредѣляющихъ количество школъ и учащихся, столько же вредятъ дѣлу народнаго образованiя, сколько вредятъ ему наши передовые ревнители народнаго развитiя путемъ естествовѣдѣнiя. Тѣ и другiе упускаютъ изъ виду, сколько кажется мнѣ, главное: просвѣщенiе народа. Просвѣщенiе совсѣмъ не то что развитiе, просвѣщенiе есть путь къ развитiю; а развитiе въ томъ смыслѣ въ какомъ понимаютъ наши либералы можетъ и не приводить къ просвѣщенiю! Полагаю что именно въ нынѣшнее время у насъ на Руси можно это доказать. Недавно въ одномъ губернскомъ городѣ изъ подмосковныхъ открыты были учительскiя лекцiи для сельскихъ учительницъ изъ крестьянокъ. Знаете чтò было предметомъ первыхъ двухъ лекцiй? Объясненiе конформацiи земли по пластамъ, съ приложенiемъ этой теорiи къ исторiи сотворенiя мipa. Ну кто бы могъ этому повѣрить, или вѣрнѣе, въ какомъ сумасшедшемъ домѣ можно было бы придумать что–нибудь сумасшественнѣе этого факта? а между тѣмъ онъ случился не далѣе какъ въ нынѣшнемъ году въ обстановкѣ самаго серьознаго дѣла, почти общественнаго. Цѣль этого курса была развитiе крестьянъ посредствомъ развитiя учительницъ–крестьянокъ! Къ сожалѣнiю, пришлось отказаться отъ этой цѣли, ибо слушательницы, по наблюденiямъ надзирателей за курсами, или засыпали, или начинали проявлять опасные симптомы идiотизма. Но допустимъ что эти курсы достигли бы своей цѣли, и что крестьянки, возвратившись къ себѣ домой, развились бы на столько, что стали бы толковать дѣтямъ о томъ что библейскiя легенды о мiрозданiи — вздоръ, а геологическое толкованiе — истина: думаете ли вы, читатель, что результатомъ этого было бы просвѣщенiе народа? Полагаю что позволительно сомнѣваться!

Въ нынѣшнемъ же году устроиваются въ Москвѣ учительскiе съѣзды для чтенiя лекцiй сельскимъ учителямъ. Одинъ изъ нихъ мнѣ говорилъ что между прочимъ имѣется въ виду ввести въ программу этихъ лекцiй подробный курсъ анатомiи и физiологiи; сообщая мнѣ объ этомъ, учитель скромно дерзалъ высказать по этому поводу свое мнѣнiе о безполезности такого курса для сельскаго учителя, при ограниченномъ времени для съѣзда (2 мѣсяца) и при необходимости пользоваться этимъ ограниченнымъ временемъ для слушанiя курсовъ болѣе нужныхъ и цѣлесообразныхъ чѣмъ анатомiя, хотя бы одного закона Божiя и русскаго языка. Оказывается что анатомiя и физiологiя введены были въ программу съ цѣлью развитiя сельскихъ учителей.

Въ нынѣшнемъ же году, въ одномъ техническомъ училищѣ въ N.... губернiи, часть воспитанниковъ высшаго класса застигнута была въ выкалыванiи глазъ на иконѣ Николая Чудотворца и въ томъ что черезъ прорѣзанный на ней ротъ клали они закуренную папироску. Шалость эта привела къ обнаруженiю слѣдующаго курьознаго явленiя: всѣ заботы педагоговъ этого училища были направлены къ развитiю дѣтей посредствомъ естественныхъ наукъ; въ полнѣйшемъ забвенiи оставлены были, какъ мнѣ говорили, только два предмета: законъ Божiй и русскiй языкъ.

Не далѣе какъ вчера я слышалъ разсказъ о посѣщенiи одной учительской школы, устроенной для образованiя сельскихъ учительницъ. Во главѣ ея съ синими очками на носу стриженая передовая женщина, изъ породы чистокровныхъ нигилистокъ; здѣсь важно тò, что оказалось при разспросѣ ученицъ; изъ 10 ученицъ 2 имѣли естественный видъ робкихъ и дикихъ крестьянскихъ дѣвочекъ (онѣ недавно поступили), шесть изъ нихъ показались какъ будто идiотизированными, а двѣ имѣли видъ нашихъ циничныхъ развратныхъ женщинъ низшаго слоя общества. Почтенная начальница сей школы имѣла наивность увѣрять что она занимается только однимъ: умственнымъ развитiемъ ученицъ. Идiотизированiе большинства ученицъ–крестьянокъ оказывается плодомъ этого развитiя.

Въ одномъ селѣ я имѣлъ случай видѣть двѣ школы: въ одной завѣдуетъ дѣломъ священникъ номинально, а на дѣлѣ учитель изъ семинаристовъ неокончившiй курса въ университетѣ по математическому факультету; въ другой учитъ дѣтей всѣмъ предметамъ одинъ только священникъ. Въ первой школѣ я засталъ полное невѣжество мальчиковъ относительно закона Божiя и русскаго языка: за то нѣкоторые изъ мальчиковъ, самые бойкiе (отвѣчало ихъ трое), разыграли передо мною слѣдующую сцену. Учитель спрашиваетъ: чтò такое наука?

Ученикъ. Наука есть плодъ усилiй человѣческаго разума къ познанiю мiра.

Учитель. Какiя науки всего нужнѣе знать человѣку?

Ученикъ. Исторiю и естествовѣдѣнiе.

Учителъ. Почему исторiю?

Ученикъ. Потому что она показываетъ намъ постепенные успѣхи человѣческой мысли.

Помню живо какъ вытаращилъ на меня глаза одинъ изъ этихъ попугаевъ когда я попросилъ его мнѣ объяснить то что онъ мнѣ сейчасъ сказалъ объ исторiи. Кончилось тѣмъ что онъ отвѣтилъ въ полъ–голоса: «не знаю”. Другой на тотъ же мой вопросъ отвѣтилъ мнѣ еще проще: «насъ евтому не учили”. При этомъ ни одинъ изъ трехъ не съумѣлъ мнѣ сказать наизусть «Вѣрую”, но за то каждый изъ нихъ умѣлъ пересчитать названiя естественныхъ наукъ. Словомъ, я замѣтилъ чепуху въ этой школѣ и отсутствiе именно того, къ чему повидимому стремился бездарный сей учитель — развитiя дѣтей.

Въ другой школѣ, въ которой учитъ самъ священникъ, дѣло ученiя идетъ до такой степени хорошо, что ежегодно два–три мальчика поступаютъ въ гимназiю, и въ гимназiи оказываются лучшими учениками. Въ этой школѣ священникъ обучаетъ дѣтей всѣмъ предметамъ посредствомъ бесѣды и развитiя каждаго лица отдѣльно. То былъ учитель но призванiю! Какое великое это слово: учитель по призванiю! Глядя на наши сельскiя школы приходишь къ мысли что объ этомъ великомъ словѣ мало кто думаетъ. Но всего свѣжѣе для меня воспоминанiе объ одной школѣ, которую посѣтилъ на дняхъ. Мальчики и дѣвочки отвѣчаютъ на вопросы учителя; на мои же вопросы я ни отъ кого почти не получилъ отвѣта.

Напримѣръ, учитель спрашиваетъ: Скажи, кàкъ ты вѣруешь?

Ученица. Я вѣрую въ Бога Отца, Бога Сына, и т. д.

Я. Ну, а скажи–ка мнѣ для чего ты ходишь въ церковь?

Ученица молчитъ, а потомъ учитель уже ей подсказываетъ: что ходитъ–де молиться!

Или такъ: учитель спрашиваетъ: чтó такое Богъ?

Ученица очень бойко даетъ отвѣтъ, выученный ею наизусть.

Я спрашиваю ее: кого велитъ Богъ любить?

Ученица отвѣчаетъ послѣ долгаго молчанiя: «не знаю”.

Или: ученикъ начинаетъ говорить басню. На второмъ стихѣ я останавливаю его и прошу мнѣ объяснить что значатъ эти два стиха? ученикъ отвѣчаетъ: «не знаю”.

Или: ученикъ пересчитываетъ всѣ небесныя силы. При словѣ «нетлѣнный” я останавливаю его и спрашиваю: «а что такое значитъ «тлѣнный”; ученикъ не знаетъ.

А между тѣмъ школa имѣетъ до ста учащихся.

Затѣмъ изъ дальнѣйшихъ разспросовъ я убѣдился что между мальчикомъ пробывшимъ три года и пробывшимъ три мѣсяца въ этой школѣ относительно развитiя различiя почти нѣтъ никакого; вся разница въ томъ, что одинъ читаетъ и пишетъ, другой не читаетъ и не пишетъ, одинъ знаетъ много наизусть, другой ничего не знаетъ!

Всѣ эти примеры доказываютъ что успѣхъ дѣла серьозный заключается не въ школѣ и не въ процентѣ школьнаго обученiя, а въ личности учителя и въ просвѣщенiи народа посредствомъ учителя.

Не новость, скажутъ мнѣ, говорю я, всѣ это давно знаютъ; согласенъ, но повидимому далеко не всѣ расположены принимать эту истину въ соображенiе; ибо куда ни пойдешь, вездѣ находишь школы, но мало, слишкомъ мало находишь учителей. Наши земства, точно изъ страха прослыть отсталыми, хлопочутъ все какъ бы побольше пооткрывать школъ, а затѣмъ уже хлопочутъ объ учителяхъ, какъ о предметѣ второстепенномъ; для нихъ какъ будто главное достичь наибольшей цифры учащихся и школъ, и поставить эту цифру въ напечатанный отчетъ.

Оттого, въ большинствѣ случаевъ, оказывается весьма затруднительнымъ отвѣчать на вопросъ: гдѣ лучше? въ томъ селенiи гдѣ есть школа или тамъ гдѣ ея нѣтъ?

Въ деревнѣ гдѣ я живу нѣтъ школы; но я не ощущаю отсутствiя ея; также точно какъ въ деревнѣ гдѣ я видѣлъ школу, и гдѣ тоже я жилъ, я не ощущалъ ея присутствiя; да, школа въ селѣ ничѣмъ не даетъ себя чувствовать; ни дѣти, ни родители не проходятъ черезъ ея влiянiе. Классъ кончился, учитель какъ учитель, и школа какъ школа — испаряются; ничего не остается, и между селомъ со школою и селомъ безъ школы, при всемъ желанiи, вы не прiищите ни малѣйшей разницы.

Иногда даже — я не разъ это встрѣчалъ — дурная школа хуже для крестьянской среды чѣмъ отсутствiе школы, ибо забиваетъ умы крестьянскихъ мальчиковъ, не говоря уже о томъ вредѣ, который можетъ приносить школа въ рукахъ какого нибудь негодяя–учителя. А между тѣмъ, тамъ гдѣ гонятся только за наибольшимъ количествомъ школъ по селенiямъ, тамъ опасность натолкнуться на негодяя учителя всегда присуща.

Чтó думаютъ крестьяне о школѣ? Воззрѣнiя ихъ весьма разнообразны. Вчера одинъ изъ крестьянъ разсказывалъ мнѣ что въ ту пору когда онъ былъ помоложе — не до ученья было, а нонче онъ ужъ восьмилѣтняго сынка своего привелъ къ священнику съ просьбою поучить его грамотѣ, — потому, говоритъ онъ, что у грамотнаго все же ко всему больше будетъ умѣнья чѣмъ у неграмотнаго. Третьяго дня другой крестьянинъ говорилъ мнѣ такъ про своего сына: «коль охота есть, пускай поучится, небось зимою и такъ избалуется”; это «и такъ избалуется” выражаетъ довольно смутное понятiе о пользѣ грамоты. Въ Коломенскомъ уѣздѣ, гдѣ я былъ въ двухъ селахъ со школами, и гдѣ школы содержатся не на счетъ крестьянъ, крестьяне просто за просто относятся къ школѣ скорѣе враждебно, чѣмъ доброжелательно; священнику и учителю приходится ходить по домамъ и вымаливать у родителей дѣтей ихъ; затѣмъ, если родители и станутъ посылать дѣтей, то этимъ далеко еще дѣло не кончено: походятъ дѣти недѣльки полторы или двѣ, а потомъ опять перестаютъ ходить и опять приходится священнику или учителю совершать обходъ по родительскимъ домамъ.

Это доказываетъ что со стороны крестьянъ дѣти не встрѣчаютъ ни малѣйшаго поощренiя къ посѣщенiю школы, и это же приводитъ къ тому, что самое пребыванiе дѣтей въ школѣ, какъ говорили мнѣ не разъ учителя, почти вовсе не влiяетъ на ихъ внутреннiй мiръ, такъ какъ немедленно по окончанiи классовъ дѣти, возвращаясь домой, подпадаютъ всецѣло влiянiю окружающей ихъ среды.

Этому не мало способствуетъ и то что внѣ классныхъ уроковъ, то–есть дома, дѣти не занимаются ни приготовленiемъ къ урокамъ, ни чтенiемъ; а лѣто, то–есть цѣлые полгода, отъ мая до октября, мальчики и дѣвочки уже вовсе прекращаютъ всякую связь со школою, и изъ десяти девять если возвращаются въ школу осенью, принуждены начинать почти сначала, такъ какъ большую часть курса успѣли позабыть.

Въ моихъ странствованiяхъ я успѣлъ замѣтить весьма наглядное различiе въ отношенiяхъ крестьянъ къ школѣ, основанное на различiи въ образѣ жизни и въ промыслахъ крестьянъ извѣстной мѣстности. Въ деревнѣ гдѣ я теперь живу, крестьяне живутъ дома заработками у помѣщика, прямыхъ отношенiй къ фабричному быту не имѣютъ, въ чужiя мѣстности или въ столицы на заработки не ходятъ, — и вотъ потребности въ школѣ между ними какъ будто не существуетъ, по той простой причинѣ, что они не могутъ себѣ представить въ образѣ чего либо осязательнаго и очевиднаго конечную цѣль школьнаго обученiя; день ихъ и занятiя таковы что некуда какъ будто вставить мальчика или дѣвочку грамотныхъ.

Въ селенiяхъ промышленныхъ и въ особенности тамъ гдѣ большая часть крестьянъ уходитъ на заработки въ столицы, крестьяне охотнѣе посылаютъ своихъ дѣтей въ школу, имѣя въ виду обученiе ихъ грамотѣ съ тѣмъ, чтобы по обученiи грамотѣ они немедленно отправлялись въ Питеръ или Москву на какую либо должность. Здѣсь воззрѣнiе на школу чисто утилитарное и практическое: крестьяне успѣли убѣдиться что грамотному легче прiискать себѣ мѣсто въ столицахъ чѣмъ неграмотному, и что грамотный можетъ заработать больше неграмотнаго, — и вотъ является въ крестьянскомъ быту потребность обучать дѣтей грамотѣ. Но замѣчательно, что дальше этой цѣли — обученiя грамотѣ — крестьяне не позволяютъ идти школьному учителю; чтó бы учитель имъ ни говорилъ, какъ бы блестящи ни были способности мальчика, какая бы въ немъ ни была охота учиться — едва только онъ обучился чтенiю и письму кое–какъ, немедленно его берутъ изъ школы и отправляютъ въ Питеръ или Москву, къ тятенькѣ, для опредѣленiя въ кабакъ или въ трактиръ. То же самое имѣетъ мѣсто въ селенiяхъ гдѣ есть фабрики, и гдѣ грамотнымъ мальчикамъ иногда удается получать мѣста при конторахъ, кладовыхъ, для считанья или записыванья товара. Я бывалъ тоже въ селенiяхъ гдѣ живутъ плотники или каменьщики; здѣсь потребность въ школѣ, какъ въ средствѣ добыть грамотность, столь же мало ощутительна какъ и въ селенiяхъ хлѣбопашцевъ: спросу–де нѣтъ на грамотныхъ!

Въ селѣ гдѣ я засталъ до 100 дѣтей въ школѣ, въ теченiе трехъ послѣднихъ лѣтъ, изъ всего количества перебывавшихъ въ школѣ дѣтей (до 300) всего только одинъ захотѣлъ учиться и идти далѣе по выходѣ изъ этого училища.

По этому поводу мнѣ не разъ приходилось подмѣчать лукавство у тѣхъ крестьянъ, съ которыми случалось заговаривать о пользѣ ученiя для дѣтей; они точно сочувствуютъ тому что говоришь имъ, поддакиваютъ, сами приводятъ какiя нибудь поговорки въ подтвержденiе того, что, дескать, ученiе свѣтъ, а неученiе — тьма, а затѣмъ, когда приходится на дѣлѣ доказать сочувствiе къ этому свѣту, вамъ приходится удивляться разнообразiю тѣхъ способовъ, посpeдствомъ которыхъ крестьяне препятствуютъ своимъ дѣтямъ пользоваться школою для просвѣщенiя. Живо помнится мнѣ бывшiй года три назадъ на моихъ глазахъ примѣръ этого лукавства. Крестьяне села Д... Московской губ., приходятъ къ помѣщику и объявляютъ о своемъ желанiи завести школу, изъявляютъ готовность сами содержать ее и платить жалованье учителю, а помѣщика просятъ только подарить имъ домъ въ ceлѣ для помѣщенiя школы. Помѣщикъ очень обрадовался этой иницiативѣ крестьянъ и немедленно подарилъ имъ просимый домъ. Но едва этотъ подарокъ состоялся, какъ бѣдный помѣщикъ узнаетъ что крестьяне жестоко его надули: домъ этотъ они взяли подъ трактиръ и кабакъ, а касательно школы объявили что отведутъ другой домъ. Другой домъ отведенъ не былъ и о школѣ до сихъ поръ нѣтъ и помину.

Вообще иллюзiй въ этомъ отношенiи нельзя имѣть. Главное препятствiе къ благодѣтельному влiянiю школы на крестьянскихъ дѣтей заключается въ неохотѣ самихъ крестьянъ, и пока эта неохота будетъ имѣть свойства положительнаго нравственнаго начала, какъ теперь, трудно ожидать пользы отъ школъ, сколько бы ихъ ни открывалось.

Самый процессъ обученiя грамотѣ почти во всѣхъ сельскихъ школахъ является чисто механическимъ; и если, какъ я сказалъ, между селомъ имѣющимъ школу и селомъ не имѣющимъ ея нѣтъ различiя въ бытѣ крестьянъ, то же слѣдуетъ сказать и о грамотномъ и о неграмотномъ крестьянскомъ мальчикѣ; разговаривая съ нимъ, вы должны всегда почти спросить мальчика: грамотенъ ли онъ или неграмотенъ, ибо по разговору его вы никогда почти этого не узнаете. Я видалъ случаи, когда бойкiй умомъ мальчикъ, пройдя черезъ школу дурнаго учителя, утрачивалъ именно эту бойкость и живость ума.

Крестьяне присутствуютъ на экзаменахъ своихъ дѣтей въ школахъ; они любятъ чтобы дѣти отлично знали наизусть то чтó они учили, не обращая никакого вниманiя на содержанiе выученнаго, и еще менѣе на процессъ мышленiя. На дняхъ, когда я въ школѣ сталъ распрашивать одного мальчика такъ чтобы навести его на мышленiе и обдумыванье того чтó, повидимому, онъ зналъ, говоря свой урокъ наизусть, родитель его оказался въ числѣ слушающихъ; мальчикъ ничего не могъ мнѣ отвѣтить; видно было, что онъ ничего не понималъ изъ того чтó говорилъ. Потомъ я и говорю отцу этого мальчика: «а сынъ–то твой маленько непонятливъ”. Отецъ мнѣ на это отвѣчаетъ: «а вы, батюшка, не такъ спрашиваете; какъ по учительски спросишь его, небось парнишка и не замолчитъ, какъ птичка запоетъ”. Слово это «какъ птичка запоетъ” довольно характеристично выражаетъ то, чего требуютъ крестьяне отъ школьнаго ученiя.

Эти уродливыя отношенiя крестьянъ–родителей къ школѣ, въ которой учатся ихъ дѣти, влекутъ за собою, весьма понятно, еще болѣе уродливыя ихъ отношенiя къ школьному учителю. Трудно себѣ представить болѣе жалкое положенiе: тамъ гдѣ крестьяне содержатъ школу на свой счетъ, тамъ они смотрятъ на учителя какъ на нанятаго ими мастерa села рабочаго, который долженъ–де за полученныя имъ деньги изготовлять ежегодно извѣстное количество грамотныхъ дѣтей; затѣмъ: кáкъ онъ готовитъ, какiя у него средства, какiя отношенiя между имъ и дѣтьми, способенъ ли онъ или неспособенъ, прилеженъ или небреженъ, нравственъ или негодяй, трезвый или пьяница — все это до крестьянъ не касается. «Подавай намъ за наши деньги обученныхъ грамотѣ, говорятъ они, и больше ничего.” И затѣмъ, одинъ–одинехонекъ посреди деревни, гдѣ всѣ ему, отъ дѣтей до стариковъ, чужiе, гдѣ въ теченiи 5 мѣсяцевъ школа пустa, гдѣ ни отъ кого ему не слыхать добраго слова, привѣтствiя или сочувствiя, или ободренiя, гдѣ ему не съ кѣмъ молвить слова въ уровень его умственному развитiю, и гдѣ никто и не помышляетъ о возможности подчиняться умственному влiянiю учителя, — какъ часто этотъ несчастный сельскiй учитель самымъ естественнымъ образомъ приходитъ къ печальной необходимости сдѣлаться пьяницею, или крестьянскимъ аблакатомъ со всѣми прiемами сутяги–крючка, или — чтó всего чаще бываетъ — бросить эту должность чтобы взяться за любое мѣсто конторщика или писаря, обѣщающее ему болѣе отрадное и менѣе унизительное положенiе.

Легко понять кáкъ мало при такихъ условiяхъ имѣется хорошихъ сельскихъ учителей, и какъ много дурныхъ!

И такъ, если я сравню видѣнныя мною теперь школы съ видѣнными мною прежде — я долженъ буду придти къ заключенiю что разницы къ лучшему между ними нѣтъ. Это все тѣ же неуклюжiя, дурно смазанныя мастерскiя грамоты, гдѣ нѣтъ главнаго: жизни!

Этотъ недостатокъ жизни проявляется, какъ я сказалъ, въ слѣдующихъ явленiяхъ: 1) въ недостаткѣ способныхъ и даровитыхъ учителей; 2) въ чисто механическомъ способѣ обученiя дѣтей; 3) въ отсутствiи всякаго общенiя между школою и учителемъ и крестьянскою жизнью.

Вслѣдствiе этого въ тѣхъ мѣстностяхъ гдѣ школа просуществовала, напримѣръ, съ 1861 года по нынѣшнiй годъ, и просуществовала при условiяхъ о которыхъ я сейчасъ сказалъ, вы встрѣтите поразительное явленiе: въ теченiе 12 лѣтъ эта школа не произвела никакого дѣйствiя на окружающую ее крестьянскую среду.

Въ сущности все сводится къ одному: нѣтъ учителей!

Чтó же дѣлать?

Въ Петербургѣ отвѣтить на этотъ вопросъ казалось мнѣ чудо какъ легко: учредить учительскiя семинарiи и поразсадить учителей по школамъ.

Здѣсь же, лицомъ къ лицу съ деревнею, съ жизнiю какова она есть, признаюсь, отвѣтить на вопросъ: чтó дѣлать? кажется мнѣ гораздо труднѣе.

Однако постараюсь.

Во–первыхъ здѣсь кажется непонятнымъ какъ можно открывать школы не имѣя учителей. Есть учитель, испытанъ учитель, открывайте школу; нѣтъ учителя, или оказался негоденъ, не открывайте школы; но главное помните, что вредъ отъ дурнаго учителя вы ничѣмъ не исправите; лучше слѣдовательно какъ можно менѣе рисковать. Допустимъ что стыдно селенiю такому–то, или земству такого–то уѣзда не имѣть училища, или имѣть ихъ мало; но когда причиною этого недочета въ училищахъ будетъ недостатокъ учителей, тогда никому не стыдно, и во всякомъ случаѣ сто разъ стыднѣе имѣть школы съ дурными учителями, и знать что эти школы никакой пользы не приносятъ.

Во–вторыхъ, грѣшный человѣкъ, я мало вѣрю въ пользу учительскихъ семинарiй для будущаго, и мало жду отъ нихъ толку. Я видѣлъ двѣ семинарiи довольно близко; онѣ хороши, отрадны, интересны, все чтò хотите, но воля ваша онѣ — не цѣлесообразны и не практичны. Уже основная мысль: воспитывать или готовить учителей массами кажется мнѣ педагогическою — если не нелѣпостью, то все же ошибкою. Учитель съ тѣми условiями, при которыхъ онъ призванъ дѣйствовать въ средѣ сельской школы, — да вѣдь это такая личность, которая должна быть лучшею изъ хорошихъ личностей, и которая вслѣдствiе этого требуетъ для развитiя своего постояннаго, ежеминутнаго и особеннаго, личнаго за нею ухода. А попробуйте–ка развивать каждую личность въ учительской семинарiи! Не хватаетъ на это средствъ, скажутъ вамъ. А если не хватаетъ средствъ на воспитанiе каждой личности будущихъ учителей, то чѣмъ–же крестьянинъ, на скоро испеченный въ семинарiи въ учителя, — будетъ лучше учителя изъ отставныхъ семинаристовъ? Не будетъ ли это просто 18–лѣтнiй юноша, не то баринъ, не то крестьянинъ, отставшiй отъ однихъ, къ другимъ не приставшiй, съ наружною формою учителя, но съ нравственною личностью на столько неразвитою, что онъ съ перваго же дня своей новой карьеры окажется не въ силахъ вести трудную и упорную борьбу съ окружающею его средою. Не онъ переломитъ среду, а среда его сломитъ, и тогда прощайте всѣ потраченные труды, всѣ взлелѣянныя надежды!

Когда нибудь объ этомъ потолкую подробнѣе. Но теперь чтобы кончить намѣчу только мысль.

Казалось бы гораздо проще и практичнѣе приготовлять учителей въ той обстановкѣ, въ которой они начинаютъ учиться, жили и будутъ жить, то есть въ сельской школѣ. Почти въ каждой школѣ есть даровитый ученикъ; вотъ этого–то даровитаго ученика можно было бы приготовлять въ сельскiе учителя той школы гдѣ онъ учится, въ теченiе пяти или шести лѣтъ, обезпечивая ему или родителямъ этого ученика извѣстное годовое содержанiе. Вотъ гдѣ забота земскихъ людей могла бы приносить существенную пользу народному образованiю! Прiискивать этихъ даровитыхъ мальчиковъ, поощрять ихъ, устраивать ихъ положенiе въ школѣ, поручая ихъ или сельскому учителю, или священнику, снабжать ихъ книгами для ученiя и чтенiя, сбирать такихъ кандидатовъ на учителей вмѣстѣ для обмѣна мыслей или слушанiя бесѣдъ, и такъ далѣе — вотъ чтò, кажется намъ, должно бы сдѣлать каждое земство по уѣздамъ, и дѣло бы вышло живое.

р....

_______

ЛОТЕРЕЙНЫЙ БИЛЕТЪ.

I.

— Ахъ, право, какая скука читать всѣ эти прокламацiи, да ультиматумы, да тамъ еще какiя–то ноты; чтò–бы имъ печатать что–нибудь поинтереснѣе; вотъ хоть бы о нашей лотереѣ что–нибудь сказали, а то ничего и не слышно... Впрочемъ, что же я такъ желаю розыгрыша, вѣдь не выиграю... А вдругъ тысячъ двад....? ну, положимъ, что это уже много, а все–таки, еслибы и пять тысячъ?.. какъ бы поправились мои дѣлишки... Ну, а если двадцать тысячъ?.. Тогда закружится моя головушка отъ такого счастья...

Такъ разсуждалъ Ѳедоръ Петровичъ Мѣлкинъ, расположившись отдохнуть послѣ обѣда. Въ его рукахъ была какая–то газета, которую онъ взялъ съ намѣренiемъ почитать, пока дражайшая его половина занималась въ кухнѣ.

Мѣлкины жили въ отдаленной части Песковъ и занимали небольшую квартирку, старенькая и бѣдненькая меблировка которой свидѣтельствовала объ очень скудныхъ средствахъ хозяевъ. И дѣйствительно, не смотря на всѣ мѣры, предпринимаемыя Ѳедоромъ Петровичемъ для поправленiя своихъ финансовъ, ему какъ–то не удавалось достигнуть улучшенiя ихъ, и онъ готовъ уже былъ сложить оружiе въ борьбѣ съ злополучною судьбою, когда однажды ему внезапно пришла мысль испытать счастiе въ лотереѣ. Получивъ одобренiе этой мысли со стороны супруги и удѣливъ изъ перваго жe жалованья рубль, онъ сдѣлался въ одинъ прекрасный день обладателемъ лотерейнаго билета и съ этого же дня мысль о выигрышѣ не покидала Мѣлкиныхъ.

Надо впрочемъ сказать что достопочтенная чета, повѣрявшая обыкновенно другъ другу всѣ свои мысли, какъ–то избѣгала разговора о лотереѣ. Такъ было до описываемаго дня; но въ этотъ день, за нѣсколько часовъ до прихода мужа изъ департамента, Александрѣ Никитишнѣ понадобилось сходить за какою–то покупкою, и вотъ, проходя мимо одного дома, она замѣтила что нѣкоторые прохожiе останавливаются передъ какимъ–то листомъ, наклееннымъ на стѣнѣ этого дома. Остановилась и Александра Никитишна, смотритъ — объявленiе о лотереѣ... Начинаетъ читать... и что же? — говорилось о днѣ розыгрыша именно той лотереи, которой билетъ былъ и у нихъ. Радость Мѣлкиной была такъ велика, что она не пошла за покупкой, а вернулась домой и съ нетерпѣнiемъ стала ожидать прихода мужа... Вотъ наконецъ приходитъ и онъ, а затѣмъ супруги скоро принялись и за обѣдъ.

Александра Никитишна надѣялась что мужъ почему–то непремѣнно самъ начнетъ разговоръ о лотереѣ; но ожиданiя ея не сбылись; Ѳедоръ Петровичъ былъ какъ–то особенно молчаливъ. По окончанiи обѣда онъ отправился отдохнуть, а Александра Никитишна занялась уборкою со стола, крайне удивляясь молчанiю мужа.

«Неужели онъ ничего не знаетъ?” разсуждала она, «не можетъ быть, поди–ка въ департаментѣ давно уже всѣмъ извѣстно объ этомъ”; и управившись по хозяйству поспѣшила къ мужу... Она застала его съ газетою, которую, какъ мы видѣли, Ѳедоръ Петровичъ только держалъ въ рукахъ, но не читалъ, предаваясь золотымъ мечтамъ. Полагая что онъ по крайней мѣрѣ теперь прочелъ радостное извѣстiе и сообщитъ ей самъ, Александра Никитишна медлила вопросомъ, но Ѳедоръ Петровичъ какъ нарочно молчалъ, потомъ какъ бы очнувшись и замѣтивъ жену, ограничился только словами: «А, это ты, Сашура”.

Александра Никитишна наконецъ не вытерпѣла и сама начала разговоръ.

— Что новаго пишутъ въ газетахъ? спросила она мужа.

— Да что новаго, отвѣчалъ тотъ — ничего дѣльнаго, все о пустякахъ; вотъ сколько уже дней смотрю нѣтъ–ли чего о лотереѣ.

При этомъ словѣ у Александры Никитишны такъ и ёкнуло сердечко.

— Ну и что же? неужели нѣтъ ничего? снова спросила она.

— Въ томъ–то и дѣло что нѣтъ.

— Да у тебя какая газета?

— То–есть какъ какая?

— Будто не понимаешь, — я спрашиваю котораго числа?

— Такъ бы и говорила; газета не старая, всего третьегоднишняя...

— И ничего нѣтъ?

— Ничего.

— Ну послѣ этого мои слова вѣрны: никакого–то толку нѣтъ въ твоей газетѣ, только деньгамъ переводъ.

— Что же ты такъ нападаешь на нее? вѣдь всего–то въ годъ приходится съ меня два рубля, а все нѣтъ–нѣтъ да и вычитаешь что нибудь; вотъ хоть бы намедни было напечатано что–какой–то господинъ... какъ бишь его... экая досада, забылъ... изобрѣлъ...

— Какая же въ этомъ польза? прервала Александра Никитишна; — я такъ вотъ не читаю газетъ, а узнала кой–что поинтереснѣе...

— Что же такое, моя голубушка?

— Да хоть бы то, что наша лотерея...

— Что? что наша лотерея? перебилъ Ѳедоръ Петровичъ.

— Ты не перебивай по крайней мѣрѣ!..

— Хорошо, не буду...

— Наша лотерея будетъ розыгрываться черезъ двѣ недѣли, проговорила съ какою–то торжественностью Александра Никитишна.

— Черезъ двѣ недѣли? неужели? да откуда же ты узнала? спрашивалъ Мѣлкинъ.

— Я тебя должна спросить отчего ты ничего не знаешь, когда объ этомъ объявлено на каждомъ перекресткѣ?

— Такъ тамъ такъ и сказано что черезъ двѣ недѣли?

— Такъ и сказано.

— Значитъ двадцать перваго февраля, пpодолжалъ Ѳедоръ Петровичъ, предварительно посчитавъ по пальцамъ, — жаль что тамъ скоро начнется постъ.

— Чѣмъ же это постъ–то тебѣ помѣшаетъ? прервала его Александра Никитишна.

— Ну ужъ тогда все же будетъ не совсѣмъ прилично веселиться...

— Веселиться? съ какой же это радости?

— Да вѣдь двадцать перваго февраля розыгрышъ...

— Что же изъ этого?

— А можетъ быть и выиграемъ!

— Я что–то сомнѣваюсь въ этомъ, особенно съ нашимъ счастьемъ.

— Вѣдь однако же кто–нибудь да выиграетъ.

— Выиграетъ, только не мы...

— Отчего же не мы? добивался Ѳедоръ Петровичъ.

— Гдѣ намъ! ничего–то намъ никогда не удавалось...

— Не удавалось прежде, удастся можетъ быть теперь, заключилъ Мѣлкинъ.

Все это думала и Александра Никитишна, и возражала только потому, что надо же было что–нибудь возразить; къ тому же она всячески не хотѣла высказаться первою.

— Ну, а если, началъ снова Ѳедоръ Петровичъ, — судьба сжалится надъ нами да вдругъ этакъ и сдѣлаетъ намъ презентъ: вотъ вамъ, молъ, за ваше терпѣнье двадцать тысячъ награжденья!..

Александра Никитишна не выдержала и засмѣялась.

— Экъ хватилъ! двадцать тысячъ! Хоть бы тысячу рублей, замѣтила она.

— Но отчего бы и не двадцать тысячъ — возразилъ Ѳедоръ Петровичъ; — вѣдь не самый же большой это выигрышъ. Тамъ есть и тридцать и пятьдесятъ тысячъ...

— А что бы ты сдѣлалъ съ двадцатью–то тысячами? спросила въ свою очередь Александра Никитишна.

— Чтó бы сдѣлалъ? да прежде всего бросилъ бы службу, расплатился бы съ должниками, потомъ купилъ бы гдѣ нибудь домикъ, хоть на Петербургской что ли, конечно съ садикомъ, коровушку бы завели, куръ, гусей, пожалуй бы и лошадку можно было купить.

— А потомъ что? прервала Александра Никитишна.

— Какъ потомъ? спросилъ съ удивленiемъ Ѳедоръ Петровичъ. — Потомъ и зажили бы припѣваючи.

— Ну ужъ если тебѣ нравится припѣвать въ захолустьѣ, такъ припѣвай сколько твоей душѣ угодно, только я не буду.

Ѳедоръ Петровичъ, озадаченный недовольнымъ тономъ супруги, не нашелся отвѣчать и не могъ понять что было причиною ея неудовольствiя.

— Болѣе лучшаго ничего не придумалъ? начала опять Александра Никитишна.

— Чего же еще лучше этого, матушка ты моя? кажется все хорошо?

— То–то и бѣда что наговорилъ–то ты много, а все пустое; во–первыхъ къ чему оставлять службу?

— Да ужъ больно солона пришлась она мнѣ.

— Безъ соли и вкуса никакого не выйдетъ, безъ труда ничего и не добудешь.

— Хорошо тебѣ разсказывать? ты бы вотъ потерла лямку, такъ и узнала бы что значитъ служба, особенно такая какъ моя...

— Другiе и больше трудятся да терпятъ же...

— Ужъ не знаю что можетъ быть хуже моей службы... Двѣнадцать лѣтъ сулили помощника столоначальника и наконецъ соблаговолили произвести въ помощники архиварiуса.

— Ну такъ что же, замѣтила Александра Никитишна, — развѣ только тѣмъ не хорошо, что жалованьишко небольшое, а то вѣдь ты и здѣсь можешь быть штабъ–офицеромъ.

— Удивительно какая рѣдкость; вотъ я бы тебя заставилъ полазить по лѣстницамъ да порыться въ пыли!.. будетъ! я уже и то почти пять лѣтъ глотаю ее... Однако что же тутъ толковать; только бы двадцать тысячъ, а тамъ прощайте, Николай Егоровичъ, ищите себѣ въ помощники кого нибудь другаго... ужъ не стали бы вы такъ командовать мною, какъ теперь...

— Положимъ что оставаться въ архивѣ съ двадцатью тысячами было бы неприлично, а все–таки и служба не мѣшаетъ; можетъ быть и столоначальника получишь, особенно съ деньгами, а тамъ... и еще что–нибудь, потомъ посчастливится, такъ можешь быть и генераломъ...

— Вотъ еще чтò выдумала, въ генералы! да куда намъ, и фамилiя то наша не генеральская!..

— Ты вѣчно такъ только и твердишь: куда намъ, да куда намъ; отъ того то и сидишь все ни при чемъ; а между тѣмъ, будь постарше чинъ, и должность дадутъ повыше; съ хорошею же должностью и жалованья больше; вотъ напр. Коробковы, чѣмъ лучше насъ? а ужъ въ надворные смотрятъ...

— Пускай ихъ смотрятъ въ надворные; мы какъ будемъ смотрѣть на свой собственный дворъ, такъ дѣло будетъ лучше...

— Потомъ вздумалъ еще домикъ какой–то покупать, гдѣ то въ захолустьѣ, да коровъ... Ужь не думаешь ли ты что я въ коровницы поступлю=19 ? нѣтъ, отъ этого уволь... По моему, если только выиграемъ, вотъ какъ нужно будетъ распорядиться: во первыхъ, преждe всего перемѣнить квартиру, которую можно нанять хоть въ Итальянской, конечно не очень большую, комнатъ такъ въ пять...

— Въ Итальянской? да еще комнатъ въ пять? прервалъ Ѳедоръ Петровичъ, куда намъ столько?

— А что же? не хочешь ли ты оставаться въ этой конурѣ?... и чего это испугался пяти комнатъ?.. да мы paзвѣ хуже Кромскихъ? а посмотри–ка какую они занимаютъ квартиру!

— Кромской не намъ чета: онъ начальникъ отдѣленiя, да и за женою получилъ порядочно.

— Знаемъ мы эту получку! не–бойсь, Кромскую–то твою я еще дѣвчонкою помню, да и у родителей ея часто бывала; у нихъ, какъ и у насъ съ тобою, не было ни кола ни двора, а теперь поди ка кáкъ она живетъ; а все отъ того, что мужъ такой попался, не зѣвалъ какъ ты, и въ начальники то отдѣленiя попалъ, потому что ужъ очень ловокъ...

— Ты никакъ уже и сердиться начинаешь?.. чѣмъ же я худъ? кажется тружусь, силъ не щажу; чтò же дѣлать, когда не везетъ? всякому свое счастье...

— Да что въ твоихъ трудахъ? ты хоть и вовсе не трудись, лишь бы польза была... Вотъ я опять таки приведу въ примѣръ Петра Аѳанасьевича Кромскаго, да Андрея Яковлевича Коробкова: вѣдь вмѣстѣ съ тобою поступили на службу, а какъ они обогнали тебя?..

— Ну, Сашура, я имъ не завидую, и не желаю быть похожимъ на нихъ: у нихъ вѣдь главная заповѣдь: «не плошай”, больше они ничего не знаютъ, и хоть бы столкнуть кого пришлось съ дороги, или тамъ повредить кому нибудь, они задумываться не станутъ, лишь бы самимъ было хорошо.

— Конечно этого не слѣдуетъ дѣлать, а все–таки и плошать не годится; по твоему вотъ и съ двадцатью тысячами лучше всего забиться въ глушь, отъ вcѣxъ подальше, когда тутъ то и надо показать себя всѣмъ твоимъ Кромскимъ, Коробковымъ, да Глазинымъ... И что за много пять комнатъ? зала, гостиная, столовая, тeбѣ кабинетъ, мнѣ особая комната...

— Какъ, мы уже и жить то будемъ не вмѣстѣ?

— Кто же тебѣ говоритъ не вмѣстѣ? квартира будетъ одна, только и безъ особыхъ комнатъ нельзя, это у всѣхъ порядочныхъ людей водится. Мебель, конечно, купимъ всю новую, фортепьяны надо будетъ завести, хоть бы такiя, какiя у Коробковыхъ...

— Какiя у Коробковыхъ? да такiя, я думаю, рублей пятьсотъ стоятъ?

— Ну и пятьсотъ заплатимъ!

— Кто же будетъ играть то на нихъ?

— А ужь тамъ найдемъ; нельзя же чтобы зала была безъ фортепьянъ... Необходимо будетъ также нанять и прислугу: кухарку, горничную, пожалуй и лакея...

— Что ты? что ты? да этакъ мы всѣ двадцать тысячъ и ухлопаемъ, надо что нибудь и на чорный денекъ приберечь...

— Я уже довольно насмотрѣлась на чорные дни: чернѣе тѣхъ какiя я видѣла, кажется и быть не можетъ; не вѣкъ же мнѣ такъ жить да маяться...

— Зачѣмъ же маяться? только ты уже много затѣваешь; хуже будетъ, какъ поживемъ хорошо, да потомъ опять за старое...

— По старому не будетъ, если ты не будешь сидѣть сложа руки, а то, какъ будто старикъ какой, вздумалъ службу бросать, да забиться въ захолустьѣ...

— Ужъ это не твое дѣло, замѣтилъ нѣсколько обиженнымъ тономъ Ѳедоръ Петровичъ.

— Какъ не мое дѣло? возразила Александра Никитишна, что же, по твоему ты и будешь распоряжаться деньгами одинъ? Какъ бы не такъ, ты и сдѣлать порядочно ничего не съумѣешь.

— Скажите пожалуйста! перебилъ Ѳедоръ Петровичъ, начинавшiй переходить въ раздраженiе, ужь не отдать ли тебѣ всѣ двадцать тысячъ, вотъ еще что вздумала; нѣтъ, этого не будетъ–съ!..

— Да потому развѣ и не будетъ что не выиграемъ...

— А вотъ выиграю же! перебилъ уже совершенно раздраженный Ѳедоръ Петровичъ, и все будетъ по моему!

— По твоему? ну такъ хорошо же, увидимъ!.. При послѣднихъ словахъ Александра Никитишна вскочила съ дивана и поспѣшно ушла въ другую комнату, захлопнувъ за собою дверь.

— Вишь какъ расходилась! и что еще тамъ выдумала, дай ей распоряжаться, а самъ только смотри... нѣтъ, я хозяинъ! да наконецъ и билетъ то мой!... Не умѣю распоряжаться!... было бы только чѣмъ, а то отлично съумѣлъ бы распорядиться!

И долго еще продолжалъ Ѳедоръ Петровичъ разговоръ съ самимъ собою и все въ этомъ родѣ. Между тѣмъ Александра Никитишна не возвращалась; такъ прошелъ часъ, потомъ другой, — наступилъ часъ ужина; желудокъ Ѳедора Петровича забилъ тревогу и положенiе становилось критическимъ, такъ какъ оставлять законное требованiе желудка безъ удовлетворенiя Ѳедоръ Петровичъ находилъ несправедливымъ, да и начинать переговоры по этому предмету съ женою тоже считалъ неудобнымъ: это значило бы признать себя побѣжденнымъ... Но вотъ послышался наконецъ стукъ тарелокъ и ложекъ, сердце Ѳедора Петровича ожило; ему уже послышались шаги Александры Никитишны, которая обыкновенно приходила къ нему когда онъ бывало засидится вечеромъ за работою... Вотъ, вотъ сейчасъ отворится дверь и войдетъ она, немного потолкуетъ, потомъ проговоритъ: «ну, Ѳедоръ Петровичъ, пора и перекусить”; онъ отвѣтитъ на это: «не рано–ли, мать моя?” и сдѣлаетъ это не потому что дѣйствительно бы ему казалось рано, а только такъ для приличiя, и тотчасъ–же приметъ приглашенiе... Ѳедоръ Петровичъ началъ уже раскаяваться что нѣсколько рѣзко обошолся съ женою. «Положимъ что она слишкомъ много затѣваетъ”, разсуждалъ онъ, «только не совсѣмъ дурно и она придумала; дѣйствительно, не мѣшаетъ и себя показать, не все же на другихъ смотрѣть”... Однако что же это дверь не отворяется? Мѣлкинъ прислушивается; все тихо; прошло еще нѣсколько минутъ, молчанiе не прерывается... Неужели это былъ сонъ? и Ѳедоръ Петровичъ протеръ глаза... «нѣтъ, я, кажется, не спалъ”, подумалъ онъ, и чтобы убѣдиться въ дѣйствительности, всталъ и тихохонько подошелъ къ двери, прiотворилъ ее, затѣмъ заглянулъ въ сосѣднюю комнату... и, о ужасъ! увидѣлъ... увидѣлъ что Александра Никитишна сидѣла за столомъ и... кушала.

Ѳедоръ Петровичъ хотѣлъ было присоединиться къ трапезѣ, но разсмотрѣвъ сервировку стола ясно замѣтилъ что на столѣ былъ накрытъ одинъ только приборъ. Почти машинально отошелъ онъ къ дивану; впрочемъ надежда еще не оставляла его: онъ былъ увѣренъ что жена поправитъ свою ошибку и пригласитъ его; но и эту надежду ему пришлось оставить, такъ какъ Александра Никитишна хотя и скоро встала, но только для того, чтобы убрать со стола.

Прошло еще нѣсколько минутъ и затѣмъ все окончательно стихло. Мѣлкинъ снова подошелъ къ двери... Увы, въ сосѣдней комнатѣ было не только тихо, но и темно.

— А! вотъ какъ! проговорилъ онъ, хорошо, посмотримъ чья возьметъ... голоднымъ я спать не лягу! и съ этими словами Ѳедоръ Петровичъ началъ одѣваться.

Сборы были не велики и Мѣлкинъ скоро приготовился къ походу. Взявъ ключъ и замокъ, онъ быстро вышелъ въ сѣни и прежде чѣмъ Александра Никитишна уcпѣлa придумать что тамъ такое затѣваетъ ея мужъ, — она оказалось уже запертою, а его, какъ говорится, и слѣдъ простылъ...

II.

Ѳедоръ Петровичъ вышелъ на улицу... Тишина царствовала полная, небо сверкало звѣздами, изъ за горизонта выплывала красавица–луна... Онъ даже остановился нѣсколько чтобы полюбоваться природою, но скоро желудокъ съ одной стороны, а съ другой морозъ, принудили его оставить созерцанiе и обратиться къ дѣйствительности...

— Но что же предпринять? подумалъ грозный мужъ, развѣ отправиться къ кому нибудь?.. не будетъ–ли поздно?... однако не стоять же и на улицѣ, заключилъ онъ и направился къ Слоновой.

Здѣсь, къ великой своей радости, Ѳедоръ Петровичъ замѣтилъ что было еще не очень поздно, такъ какъ лавки не были еще заперты; и чтобы узнать, который именно былъ часъ, онъ пошелъ къ ближайшей изъ нихъ...

Было уже четверть одиннадцатаго.

Мѣлкинъ нашолъ что идти къ кому–нибудь въ это время было рѣшительно поздно, но и домой ему тоже не хотѣлось вернуться... Въ раздумьи онъ добрался до Второй улицы, и какъ затѣмъ немного уже оставалось и до Невскаго, то, послѣ минутнаго колебанiя, рѣшилъ что было бы не дурно зайти въ «Афины”.

Не много спустя онъ уже подходилъ къ кухмистерской.

— Наконецъ то отдохну и согрѣюсь, а главное угомоню желудокъ, утѣшалъ себя помощникъ архиварiуса и началъ подниматься по ступенямъ...

— Но что если встрѣчу тамъ кого нибудь изъ знакомыхъ, вдругъ подумалъ онъ, вѣдь тогда узнаетъ Александра Никитишна и еще болѣе разсердится; да и дѣйствительно не совсѣмъ то хорошо: женатый человѣкъ, а будетъ ужинать почти что въ трактирѣ...

Мысль эта такъ смутила Ѳедора Петровича, что онъ сошолъ опять на тротуаръ, и вмѣсто того чтобы повернуть по направленiю къ Пескамъ, отправился въ противоположную сторону...

III.

Въ то время какъ Ѳедоръ Петровичъ совершалъ ночную прогулку, его супруга испытывала всю тягость одиночнаго заключенiя. Поздно замѣтивъ что мужъ ея куда–то собирается, она хотя и намѣревалась помѣшать ему въ этомъ, однако, прежде чѣмъ получила возможность выйти въ переднюю, послышался звукъ запирающагося замка, а затѣмъ Ѳедоръ Петровичъ былъ уже за воротами. Александра Никитишна подбѣжала къ окну, но ставни были закрыты и не позволили ей даже видѣть куда направился cупругъ... Впрочемъ, въ первыя минуты, она полагала что мужъ хотѣлъ только попугать ее и не замедлитъ вернуться; однако прошло четверть часа, потомъ и половина, а онъ не возвращался... Пробило наконецъ и одиннадцать часовъ. Александра Никитишна не знала что и подумать; время, которое прошло послѣ его ухода, показалось ей цѣлымъ вѣкомъ, тѣмъ болѣе, что оставаться одной ей приходилось весьма рѣдко.

— Что если онъ зашелъ въ какой нибудь трактиръ? пришло ей вдругъ на мысль, да встрѣтился тамъ съ недобрыми людьми, вѣдь оберутъ его, или пожалуй чтó и сдѣлаютъ надъ нимъ; не будетъ же онъ оставаться все на улицѣ, теперь не лѣто; а если и не зайдетъ никуда, такъ на грѣхъ простудится, да и расхворается, а тамъ, долго ли до бѣды, можетъ и умереть, и во всемъ этомъ виновата буду одна я... Хотя бы о дѣлѣ говорили, а то спорили о томъ, чего нѣтъ, да, кажется, и не будетъ... Охъ–хохонюшки, на бѣду и билетъ–то купили; мнѣ что–то думается что хорошимъ не кончится. И при этомъ Александра Никитишна залилась слезами. Слезы облегчили ее немного и она сѣла на диванъ, чтобы отдохнуть, такъ какъ все время была на ногахъ, безпрестанно подходя то къ окнамъ, то къ дверямъ, прислушиваясь къ малѣйшему звуку, все надѣясь что вотъ возвратится ея муженекъ.

Утомленiе Александры Никитишны было такъ велико, что она начала вскорѣ дремать, а затѣмъ и заснула; стукъ въ ставни прервалъ ея сонъ, и прежде чѣмъ она успѣла что–либо придумать, стукъ повторился...

Ей представилось что кто–то старается отворить ставни; въ испугѣ она вскочила съ дивана и побѣжала въ спальню... Стукъ въ ставни не возобновлялся, но вмѣсто этого послышался шорохъ въ сѣняхъ. Страхъ Александры Никитишны возросталъ все болѣе и болѣе; вотъ наконецъ растворилась дверь и изъ передней послышались шаги... Александра Никитишна, совершенно растерявшись, бросилась въ постель, закрылась одѣяломъ и притаила дыханiе.

IV.

Былъ двѣнадцатый часъ, когда на Аничкиномъ мосту остановился какой–то прохожiй и въ недоумѣнiи сталъ озираться кругомъ...

— Что это? кажется Аничкинъ мостъ, проговорилъ онъ, какъ же я попалъ сюда? Прохожiй снова прошолся по мосту, посмотрѣлъ на конныя группы, потомъ на окрестныя зданiя... «Да, это дѣйствительно Аничкинъ мостъ”, проговорилъ онъ опять; «но что же это дѣлается со мною? шолъ на Пески, а попалъ вотъ куда; когда же я возвращусь домой? Сашура, я полагаю, сама не своя и вѣроятно не знаетъ что и подумать обо мнѣ; однако что же тутъ разсуждать, надо спѣшить...” и Ѳедоръ Петровичъ, такъ какъ это былъ онъ, отправился въ обратный путь.

Почти полутарочасовое странствованiе, а также и волненiя, испытанныя въ теченiи вечера, сильно подѣйствовали на Ѳедора Петровича и онъ возвращался домой крайне утомленнымъ, страдая въ тоже время отъ голода и пятнадцати градуснаго мороза. Пока шелъ по Невскому, было хоть тѣмъ хорошо, что онъ могъ считать себя безопаснымъ отъ встрѣчи съ подозрительными личностями, такъ какъ Невскiй, не смотря на позднее время, былъ еще довольно оживленъ; но вотъ Ѳедоръ Петровичъ добрался до Лиговки, прошелъ нѣсколько по ея набережной, перешолъ мостъ и затѣмъ началъ путь по Пескамъ; здѣсь уже было все тихо; обитатели этой мирной сторонки покоились отъ дневныхъ трудовъ и суеты, и улицы были совершенно пусты; кой–гдѣ у воротъ дремали, закутавшись въ тулупы, дворники, да слышался лай собакъ; даже фонари, на этотъ разъ, были уволены отъ обязанности освѣщать путь прохожимъ, не только потому, что послѣднихъ почти вовсе не было, но и вслѣдствiе предупредительности царицы ночи, принявшей на себя заботу освѣщать столицу.

Внезапный переходъ отъ шума къ тишинѣ не могъ не обратить вниманiя Мѣлкина; ему сдѣлалось вдругъ чего–то страшно; онъ то и дѣло осматривался по сторонамъ, малѣйшiй шелестъ заставлялъ его прiостанавливаться, каждый фонарный столбъ казался ему какимъ–то пугаломъ. Чтобы менѣе обращать на себя вниманiе, онъ шолъ по сторонѣ улицы, бывшей въ тѣни, и въ особенности старался чтобы шаги его были слышны какъ можно менѣе. Однако, не смотря на опасенiя, Ѳедоръ Петровичъ благополучно добрался до 9–й улицы и былъ уже не далеко отъ своего роднаго пепелища, когда на противоположной сторонѣ появилась человѣческая фигура; «словно изъ земли выросла”, разсказывалъ потомъ Мѣлкинъ, и, остановившись, казалось наблюдала за нимъ. Ѳедора Петровича передернуло, совершенно безсознательно, какъ будто это могло спасти его, онъ сошолъ съ мостковъ и продолжалъ свой путь около самыхъ строенiй, между тѣмъ какъ наблюдавшiй не спускалъ съ него глазъ. Нашъ злополучный путникъ ускорилъ шаги и успѣлъ уже добраться до дому, еще нѣсколько шаговъ и онъ былъ бы у воротъ. Ѳедоръ Петровичъ началъ даже досадовать на себя за свою трусость, однако это не помѣшало ему снова оглянуться, болѣе впрочемъ изъ любопытства, чтобы посмотрѣть на виновника своего страха, и что же онъ видитъ, — что неизвѣстный сдѣлалъ нѣсколько шаговъ въ направленiи къ нему. Храбрость Мѣлкина мгновенно исчезла; совершенно испуганный, онъ бросился впередъ, не замѣтилъ какъ набрелъ на сугробъ, и, потерявъ равновѣсiе, повалился въ снѣгъ, ударившись при этомъ въ ставни. Проклиная свою неловкость онъ сталъ поспѣшно подниматься, но тутъ шинель его, свалившись съ плечъ, попала ему подъ ноги и была причиною новаго его паденiя, съ новымъ толчкомъ въ ставни. Ѳедоръ Петровичъ окончательно растерялся и къ довершенiю ужаса, прежде чѣмъ успѣлъ подняться на ноги, замѣтилъ, что предметъ его страха былъ уже возлѣ него. Онъ хотѣлъ закричать, но языкъ не повиновался ему...

— Экъ нализался! и ноги даже не держатъ, проговорилъ подошедшiй... Ба! да это вы ваше благородie! продолжалъ онъ, взглянувъ на Мѣлкина, ну, ужь извините, я подумалъ что это и не вѣдь кто...

У Ѳедора Петровича отлегло отъ сердца: говорившiй былъ городовой, уже нѣсколько лѣтъ охранявшiй обитателей 9–й улицы...

— Ну, Трофимычъ, отвѣчалъ онъ, поднимаясь на ноги, напугалъ ты меня, я думалъ что меня подкараулилъ какой–нибудь недобрый человѣкъ...

— Виноватъ, виноватъ, ваше благородiе, бормоталъ Трофимычъ, помогая Мѣлкину надѣвать шинель; только и я то смотрю и вижу что кто то пробирается, словно крадучись; я остановился, думаю чтó за оказiя? а тутъ вы сошли съ мостковъ, какъ будто желали скрыться отъ меня; наконецъ бросились бѣжать, тогда и я уже сталъ догонять васъ, чтобы задержать, да, на бѣду, вы упали...

Между тѣмъ Ѳедоръ Петровичъ подошелъ съ Трофимычемъ къ калиткѣ, которая оказалась не запертою и при пожеланiяхъ послѣдняго «спокойной ночи”, вошолъ во дворъ, потомъ въ сѣни и ощупью добрался до дверей своей квартиры. Дверь онъ отперъ не скоро, такъ какъ руки его почти окоченѣли отъ холода, къ тому же въ сѣняхъ было темно. Войдя въ переднюю онъ поспѣшно сбросилъ калоши, снялъ шинель и тутъ же началъ гимнастическiя упражненiя ногами и руками, весьма похожiя на тѣ, которыя исполняютъ застоявшiеся на морозѣ извощики, т. е. бѣгать, и довольно скоро, взадъ и впередъ размахивая въ то же время руками. Упражненiя эти онъ продолжалъ и въ своей комнатѣ, и съ такимъ уcердiемъ, что почувствовалъ наконецъ необходимость въ отдыхѣ и хотѣлъ уже расположиться на диванѣ, какъ вдругъ ему попало подъ руку что–то очень влажное: оказалось что это былъ платокъ Александры Никитишны, носившiй явные слѣды обильныхъ слезъ. Крайне удивленный своимъ открытiемъ Ѳедоръ Петровичъ осмотрѣлся кругомъ и тутъ только обратилъ вниманiе на то, что комната была освѣщена, тогда какъ онъ хорошо помнилъ что, уходя изъ дому, потушилъ свѣчку...

— Неужели здѣсь была Сашура? подумалъ Мѣлкинъ, это бы конечно еще ничего: почему же ей и не быть здѣсь, продолжалъ разсуждать Ѳедоръ Петровичъ, но, кажется, она плакала?.. о чемъ же это? ужъ не изъ–за меня ли?... вѣдь это будетъ не совсѣмъ ладно, надо какъ нибудь поправить дѣло... и съ этими словами онъ отправился къ женѣ, съ намѣренiемъ принести ей повинную; но лишь только послышались его шаги, какъ изъ спальни раздался крикъ Александры Никитишны: «Ой, батюшки! вопила она, пришолъ мой конецъ и спасти то меня некому!”

Ѳедоръ Петровичъ остановился на мгновенiе, озадаченный испугомъ жены.

«Ѳедя! Ѳедя!” продолжала между тѣмъ вопить Александра Никитишна, «гдѣ ты?”...

— Сашура! что съ тобой? проговорилъ Ѳедоръ Петровичъ испуганнымъ голосомъ, вѣдь это я...

Слова мужа нѣсколько успокоили Александру Никитишну, она приподняла голову изъ–за подушекъ и осмотрѣлась...

— Такъ это и въ самомъ дѣлѣ ты, а не другой кто–нибудь?...

— Я! я! моя голубушка; ужь не сердись на меня; знаю что я во всемъ виноватъ...

— Ну ужь Богъ съ тобою... только какъ я напугалась... вѣдь къ намъ ломился кто–то въ ставни!...

— Что ты?!... ахъ мошенники!.. жаль что меня не случилось въ это время, я бы далъ имъ знать ломиться.

— И гдѣ это ты былъ все время? неужели все на улицѣ? кажется сегодня очень холодно?

— Охъ, ужъ не напоминай! подхватилъ Ѳедоръ Петровичъ, холодно то сегодня дѣйствительно не на шутку, да и попутешествовалъ то я порядочно...

— Поди–ка прозябъ?.. не согрѣть ли самоварчикъ? да кстати и закусишь чего–нибудь...

Чрезъ нѣсколько минутъ Александра Никитишна заботливо хлопотала въ кухнѣ около самовара, а затѣмъ, спустя еще немного, супруги сидѣли уже за чаемъ.

— Какой у тебя сегодня вкусный чай, замѣтилъ Ѳедоръ Петровичъ, оканчивая уже третiй стаканъ.

— Неужели? отозвалась улыбаясь Александра Никитишна, не хочешь ли я еще налью стаканчикъ?

— Съ удовольствiемъ выпью.

Долго еще болтали супруги. Все непрiятное было забыто и они походили на встрѣтившихся послѣ продолжительной разлуки друзей...

— Не пора ли и на боковую? замѣтила наконецъ Александра Никитишна.

Пожалуй что и время, подтвердилъ Ѳедоръ Петровичъ...

Вскорѣ за тѣмъ въ квартирѣ Мѣлкиныхъ водворилась тишина.

V.

Нашъ странникъ, забывшiй было свое утомленiе, лишь только добрался до постели, не замедлилъ отдаться въ полное роспоряженiе Морфея, но потомъ не обошлось и безъ грёзъ...

Впечатлѣнiя минувшаго вечера были на столько сильны, что не могли пройти совершенно безслѣдно для него; и вотъ онъ видитъ что находится въ какомъ–то саду; повсюду цвѣты, деревья красуются плодами и въ такомъ изобилiи, что, казалось, вѣтви были не въ состоянiи держать ихъ... Ѳедоръ Петровичъ подходитъ къ одному изъ нихъ, чтобы сорвать что–нибудь, но руки его не достаютъ до вѣтвей; онъ идетъ къ другому дереву — тоже самое, подходитъ наконецъ къ третьему, и, видя что нѣкоторые изъ плодовъ упали отъ тяжести на землю, хочетъ поднять что–то очень похожее на яблоко; беретъ — но оказывается что это деревянный шаръ. Въ досадѣ онъ бросилъ его; шаръ разбился и вмѣстѣ съ этимъ изъ него посыпались золотыя и серебряныя монеты... Пораженный этою неожиданностiю Ѳедоръ Петровичъ остается нѣсколько минутъ какъ бы въ оцѣпенѣнiи, но потомъ осматривается, опасаясь чтобы кто нибудь не замѣтилъ его сокровищъ и, убѣдившись что онъ одинъ, начинаетъ подбирать золото и серебро... Вотъ онъ набралъ ужe нѣсколько десятковъ монетъ, а имъ еще нѣтъ и конца. Онъ набиваетъ всѣ карманы, снимаетъ шляпу и набираетъ въ нее, и она уже полна, а монетъ остается все еще много... «Надо будетъ сходить домой, думаетъ Ѳедоръ Петровичъ, и потомъ опять придти сюда съ корзиною или мѣшкомъ”. Онъ дѣлаетъ нѣсколько шаговъ и вдругъ замѣчаетъ, что за нимъ кто–то слѣдитъ. Въ испугѣ Ѳедоръ Петровичъ обращается въ бѣгство; въ это время изъ–за деревьевъ выбѣгаютъ нѣсколько человѣкъ и бросаются вслѣдъ за нимъ... Онъ чувствуетъ что ноги у него подкашиваются, а между тѣмъ погоня все болѣе и болѣе приближается: наконецъ силы измѣняютъ ему и онъ въ изнеможенiи падаетъ на землю; тотчасъ же его окружаютъ, при чемъ одинъ изъ преслѣдующихъ подбѣгаетъ къ нему и хочетъ вырвать шляпу; Ѳедоръ Петровичъ сжимаетъ ее въ своихъ объятiяхъ и... просыпается. Въ рукахъ его дѣйствительно что–то такое, онъ ощупываетъ, потому что разсмотрѣть за темнотою нельзя, — оказывается что онъ держитъ на своей груди часть свернутаго одѣяла...

Утромъ Ѳедоръ Петровичъ разсказалъ свой сонъ Александрѣ Никитишнѣ, которая нашла что это не къ добру.

— Почему же такъ? спросилъ онъ.

— Да ты видѣлъ золото и серебро объяснила Александра Никитишна, — а это означаетъ слезы...

— Но вѣдь не только золото и серебро, я видѣлъ и зелень и цвѣты, даже цѣлый садъ, а это очень хорошо.

— Такъ–то такъ, только серебро все портитъ, заключила Александра Никитишна.

Ѳедоръ Петровичъ не нашелъ ничего возразить на это и прекратилъ разговоръ. Скоро онъ отправился въ департаментъ, а супруга его занялась по хозяйству, и все пошло опять прежнимъ порядкомъ: о случившемся не было и помину. Казалось, Мѣлкины забыли даже о существованiи самой лотереи.

К.

(Продолженiе слѣдуетъ).

_______

ОТЧЕТЪ О ВѢНСКОЙ ВЫСТАВКѢ^*).

ХII.

Нѣчто изъ третьяго пояса, который лежитъ между главнымъ зданiемъ и галлереею машинъ. — Домъ англiйской коммисiи. — Салоны для принца Валлiйскаго и для печати. — Билльярдъ новаго устройства. — Домы работниковъ. — Земледѣльческiя орудiя. — Замѣчанiе о плугахъ и молотильныхъ машинахъ. — Неряшливость третьяго пояса. — Большая лоскутная лавка Германiи. — Павильоны для нѣмецкаго горнаго и плавильнаго дѣла. — Эссенъ и Бохумъ.

Вѣна, 3–го iюня.

Пути выставки столь же таинственны, какъ пути провидѣнiя. Область ея такъ обширна, что вѣчно дѣлaeшь новыя открытiя, послѣ того, какъ уже сладко мечталъ, что знаешь ее столь–же основательно, какъ собственную жену. Но, подобно женѣ, она открываетъ намъ каждый день новыя слабости, а вмѣстѣ и сокровища новыхъ добродѣтелей. И тотъ, кто изучалъ бы ее до конца своей жизни, не изслѣдовалъ бы ее окончательно.

Въ послѣднiе два дня я много бродилъ по огромному пространству, лежащему между главнымъ зданiемъ и параллельно съ нимъ идущею галлереею машинъ. Тутъ стоитъ множество отдѣльныхъ строенiй, которыя одни могли бы помѣстить въ себѣ жителей цѣлаго города средней величины. О нѣкоторыхъ изъ нихъ я уже прежде упоминалъ (о павильонѣ князя Щварценберга и герцога Кобургскаго); о другихъ я бѣгло сообщу, чтó мнѣ показалось замѣчательнымъ и чтó удобно для описанiя.

И на этотъ разъ я начну свое странствiе съ Запада, но и на этотъ разъ долженъ съ сожалѣнiемъ сказать, что почти все мѣсто, занятое Соединенными Штатами, недоступно описанiю, такъ какъ находится еще въ хаосѣ. Въ сущности готовъ только домъ ихъ коммисiи, въ которомъ знакомыхъ путниковъ гостепрiимно угощаютъ стаканомъ хорошо замороженнаго шерри; но сама коммиссiя повидимому все еще лежитъ въ мукахъ рожденiя, и до тѣхъ поръ, пока она сама не будетъ какъ слѣдуетъ рождена, она не будетъ въ состоянiи родить что–нибудь пригодное къ дѣлу. Отчего и по чьей винѣ произошла этa скандальная путаница, объ этомъ разсказываютъ престранныя исторiи. Но такъ какъ всѣ онѣ не имѣютъ ручательства за свою достовѣрность, да при томъ заключаютъ въ себѣ недоказанныя тяжкiя обвиненiя противъ нѣкоторыхъ лицъ, то я лучше не буду объ нихъ говорить.

Недалеко отъ дома американской коммиссiи стоитъ домъ англiйской. Онъ былъ готовъ прежде всѣхъ, и со своимъ красивымъ маленькимъ паркомъ, своею верандою и позолоченною рѣшеткою смотритъ такъ уютно, какъ одинъ изъ тѣхъ милыхъ коттеджей, которыхъ столько въ Англiи и которые оживляютъ ея мирный ландшафтъ. Миръ и довольство дышутъ внутри этого дома; назойливой пышности нѣтъ и слѣда. Направо открывается изящная зала, которая первоначально была назначена для принца Валлiйскаго, и для убранства которой нѣкоторыя изъ лучшихъ фирмъ Англiи дали мебель, ковры, фарфоръ и серебряную посуду; налѣво отъ нея находится зала для читанiя и писанiя, которая во всякое время открыта для знакомыхъ гостей изъ Англiи, а еще болѣе для сочленовъ англiйской печати. Господину Оуэну, шефу коммисiи, мы должны отдать справедливость, что и въ этомъ случаѣ, какъ и во всемъ другомъ, онъ руководился вѣрнымъ тактомъ и вкусомъ. Никто другой не устроилъ такъ заботливо всего, чтó нужно для печати своей страны, никто не превосходитъ его въ предупредительности, когда нужно оказать ей дружескую услугу. Самъ онъ со своимъ штабомъ поселился въ комнатахъ подальше, и еще дальше назадъ находится столовая, въ которой выставлена одна мебель, заслуживающая того, чтобы упомянуть объ ней. Это обѣденный столъ. На первый взглядъ онъ ничѣмъ не отличается отъ себѣ подобныхъ, но посредствомъ легкаго давленiя руки огромная столовая доска переворачивается вокругъ продольной оси, и на мѣсто полированной поверхности передъ нами является билльярдъ. Въ три секунды волшебство готово, и если кто желаетъ въ своемъ домѣ поставить билльярдъ и не можетъ этого сдѣлать за недостаткомъ мѣста, тотъ найдетъ здѣсь рѣшенiе задачи. Вся штука стоитъ не болѣе 400 талеровъ, и по чистой совѣсти можетъ быть рекомендована тѣмъ, кто обладаетъ такой суммочкой, а также нѣсколькими часами свободнаго времени для игры на билльярдѣ.

За домомъ англiйской коммисiи стоитъ скрытое между деревьями и не легко находимое другое своеобразное созданiе Англiи. И оно собственно не есть предметъ выставки и поставлено никакъ не для созерцанiя публики, но осмотръ его безъ труда дозволяется тому, кто придетъ съ карточкою. Это два домика, построенные для англiйскихъ рабочихъ, занятыхъ на выставкѣ. Каждый изъ нихъ, кромѣ комнаты для варенiя и сохраненiя съѣстныхъ припасовъ, заключаетъ нѣсколько отдѣльныхъ спаленъ для рабочихъ высшаго разряда, двѣ общiя спальни для носильщиковъ и обширную комнату для чтенiя и собранiй. Въ совокупности они даютъ прiютъ 72 постояльцамъ и составляютъ истинные образцы опрятности и прохлады. Рядомъ устроена кухня для обѣдовъ, и такимъ образомъ англiйскому рабочему дана возможность отлично устроить себѣ пищу и жилище почти за 10¹/₂ гульденовъ въ недѣлю, тогда какъ другiе рабочiе платятъ за тоже самое вдвое дороже. Всякiй, кто интересуется жизнью и благосостоянiемъ простаго работника, пусть не пожалѣетъ труда розыскать эти домики. Среди той пышности, которою эта вѣнская выставка блистаетъ и въ цѣломъ и въ частностяхъ, среди роскошныхъ павильоновъ, которые воздвигли австрiйскiй императоръ, египетскiй паша и другiе, прiятно для ума и сердца встрѣтить дѣло, задуманное съ гуманной цѣлью и практически осуществленное. Оно имѣетъ болѣе цѣнности, чѣмъ тысячи другихъ вещей этой выставки, которыя навязчиво выставляются на видъ и въ основанiи которыхъ часто не заключается ничего, кромѣ тщеславiя.

Если я прибавлю, что баронъ Шварцъ призналъ цѣлесообразность варительнаго аппарата для англiйскихъ работниковъ и выписалъ изъ Англiи такой же аппаратъ для своихъ, если я дальше замѣчу, что въ одномъ изъ выше упомянутыхъ домовъ учредилъ свою резиденцiю членъ лондонской тайной полицiи, чтобы ловить соотечественныхъ мошенниковъ, и если я наконецъ замѣчу, что этотъ полицейскiй до сихъ поръ велъ чисто созерцательную жизнь, которую не прервало ни единое воровство, то я скажу объ этомъ предметѣ все, чтó могy вмѣстить въ поставленныя мнѣ тѣсныя рамки.

Идя далѣе на востокъ, мы встрѣчаемъ большiя деревянныя зданiя, въ которыхъ выставлены машины и орудiя для обработки почвы. Они называются (въ планахъ и руководителяхъ) агрикультурными галлереями; одна изъ нихъ заключаетъ произведенiя Америки, Англiи, Испанiи, Португалiи, Голландiи, Францiи, Швецiи, Норвегiи, Данiи, Италiи и Швейцарiи; другая назначена для Австрiи, Германiи, Венгрiи и Россiи. Здѣсь мы стоимъ на твердой почвѣ; здѣсь убранство ничего не значитъ, хотя и въ этой сферѣ объ немъ хлопотали; здѣсь дѣло идетъ объ умѣ, способномъ изобрѣтать и употреблять въ дѣло изобрѣтенное.

Представьте себѣ, достопочтенная читательница, что вы открыли важное улучшенiе въ простѣйшей машинѣ вашего хозяйства — положимъ въ вашей швейной или кофейной машинѣ. Какъ трудно было бы вамъ описать въ Кёльнской газетѣ это изобрѣтенiе вашимъ прiятельницамъ, если только вы не прибѣгнете къ рисункамъ! И теперь представьте себѣ цѣлое полчище машинъ для паханья, бороненья, сѣянья, кошенья и молоченья, необозримый рядъ сложныхъ аппаратовъ для выдѣлки бумаги, дистилляцiи водки, фабрикацiи сахара; а возлѣ — локомобили, котельные приборы и уличные локомотивы для передвиженiя большихъ тяжестей по обыкновеннымъ улицамъ. Не то чтобы большинство публики не могло найти въ этихъ предметахъ никакого интереса — скорѣе опытъ научилъ меня, что мудрые мужчины и нѣжныя женщины всего охотнѣе здѣсь останавливаются, если у нихъ есть знающiй руководитель — но для описанiя они никакъ не годятся, и всякая попытка ихъ описывать была бы безумiемъ. И такъ позвольте мнѣ сдѣлать лишь нѣсколько общихъ замѣчанiй объ этихъ коллекцiяхъ.

По массѣ и по достоинству онѣ богаче всѣхъ, какiя были на прежнихъ всемiрныхъ выставкахъ. Въ области приборовъ для дистилляцiи лучшее принадлежитъ Германiи, въ машинахъ для кошенья первенство принадлежитъ Америкѣ, напротивъ въ локомобиляхъ и во всѣхъ приборахъ для паханья, сѣянья, молоченья и т. д. Англiя безъ сомнѣнiя занимаетъ первое мѣсто.

Какъ можно въ плугѣ выдумать что–нибудь новое? — спроситъ иной. Вѣдь это одинъ изъ простѣйшихъ инструментовъ, притомъ почти столь же старый, какъ родъ человѣческiй; уже тысячи лѣтъ назадъ надъ нимъ трудилась мудрость египтянъ и китайцевъ. Это правда, и однакоже! — кáкъ объясните вы тотъ фактъ, что тысячи плуговъ вывозятся изъ Англiи во всѣ страны? Одна дешевизна этого не объясняетъ, ибо другiя страны производятъ гораздо болѣе дешевые плуги. Но въ Англiи есть фирмы (я нарочно не называю именъ), которыя уже многiе годы поставили своимъ дѣломъ изученiе воздѣлываемой почвы и обработывающихъ ее землепашцевъ, и результатъ этихъ изслѣдованiй состоитъ въ томъ, что онѣ приготовляютъ для каждой страны тѣ плуги, которые всего лучше для ея почвы и для привычекъ ея землепашцевъ.

«Сдѣлайте милость, взгляните на эти плуги” — говорилъ мнѣ шефъ одной изъ знаменитѣйшихъ фирмъ — «здѣсь рядъ такихъ, которые назначены для англiйской почвы, легкой и тяжелой. Я считаю ихъ — если все принять въ расчетъ — за самые цѣлесообразные; но изъ этого не слѣдуетъ, что мы можемъ вывозить ихъ въ Венгрiю, Германiю и Россiю. Ибо, не говоря о томъ, что почва Украйны требуетъ другаго плуга, чѣмъ почва Кента или Суррея, сами люди различны по привычкамъ въ разныхъ странахъ. Такъ какъ мы не въ силахъ измѣнить эти привычки, то должны къ нимъ примѣняться и такiе дѣлать плуги. Въ одной странѣ землепашецъ идетъ позади плуга и вмѣстѣ управляетъ упряжкой; въ другой работаютъ не иначе, какъ вдвоемъ; потомъ въ однихъ земляхъ пахарь, проведши борозду, поворачиваетъ плугъ такъ, въ другихъ иначе. Всѣ эти особенности должны быть приняты во вниманiе. Я самъ цѣлые два года ѣздилъ по Россiи вдоль и поперекъ, чтобы познакомиться съ ними, и слѣдствiемъ было то, что мы съ тѣхъ поръ вывозимъ туда много земледѣльческихъ орудiй”. Затѣмъ онъ показалъ мнѣ рядъ различныхъ плуговъ изъ кованнаго желѣза, сдѣланныхъ для вывоза. У одного различiе состояло въ формѣ боковаго колесца для поворачиванiя, у другихъ въ фигурѣ самого сошника. Малѣйшая разница имѣла глубокiй смыслъ, была результатомъ внимательнаго изученiя, и снова я убѣдился, что обширная промышленность можетъ только тамъ укорениться и приносить плоды, гдѣ каждая спецiальность основательно изучается.

Тоже убѣжденiе я вынесъ изъ осмотра всѣхъ другихъ земледѣльческихъ орудiй, отъ серпа до сложной молотильной машины. Хотя эта машина употребляется теперь повсюду, но старый англiйскiй шаблонъ годится вовсе не для всѣхъ странъ. Испанецъ любитъ иначе молотить свой хлѣбъ, чѣмъ французъ, и между тѣмъ какъ нѣмецкiе сельскiе хозяева обращаютъ вниманiе на то, чтобы зерна выходили изъ молотильной машины въ строгой сортировкѣ, для странъ лежащихъ къ востоку, для Венгрiи, Румынiи, Южной Россiи всего важнѣе скорость работы. Для каждой страны поэтому нужно строить особыя машины; часто даже отдѣльная провинцiя имѣетъ совершенно особыя требованiя. Въ эти тяжелыя, неуклюжiя вещи посажено множество устроумiя. Но чтобы достойно оцѣнить его, нужно наблюдать ихъ во время дѣйствiя, что, къ сожалѣнiю, на выставкѣ невозможно.

Разныхъ боронъ, сѣноворошилокъ, конныхъ граблей, паровыхъ плуговъ и локомобилей спецiалистъ найдетъ очень богатое и интересное собранiе въ англiйскомъ отдѣлѣ. Между послѣдними много такъ называемыхъ экспансiонныхъ локомобилей для сбереженiя горючаго матерiала, и стоитъ одна машина этого рода, которая, сколько я знаю, выставлена здѣсь въ первый разъ и даетъ возможность употреблять въ дѣло солому вмѣсто угля, торфа и дерева, а потому будетъ весьма пригодна для тѣхъ странъ, гдѣ въ названныхъ веществахъ господствуетъ замѣтный недостатокъ.

Подробнѣе я не могу здѣсь говорить объ этомъ предметѣ и потому обращаю свои стопы дальше къ востоку. Это странствiе совершается не безъ большихъ затрудненiй. Ибо отдѣльныя зданiя обширной выставки, къ сожалѣнiю, не соединены между собою крытыми ходами. Холодный дождь хлещетъ иногда въ лицо, и почва изрезанная тяжелыми колесами повозокъ такъ размягчена, что нога уходитъ въ грязь по щиколку и нужно призвать на помощь искусство балетнаго танцовщика, чтобы перепрыгивать лужи, стоящiя на дорогѣ. Но если и избѣгнешь этихъ опасностей, являются новыя въ образѣ славянскихъ и итальянскихъ носильщиковъ, которые ежеминутно готовы заѣхать безпрiютному путнику желѣзной балкою въ лицо или кускомъ мрамора въ спину. А кто съумѣлъ спастись отъ словаковъ, тому перевозныя телѣги на поперекъ идущихъ рельсахъ грозятъ безвременнымъ концомъ или искалѣченьемъ. Поэтому ни одинъ разсудительный смертный пусть въ дурную погоду не пускается въ эту область, обозначенную на планѣ выставки подъ именемъ: поясъ III. Если же онъ хочетъ это сдѣлать, то пусть надѣнетъ высокiе охотничьи сапоги, оставитъ дома жену и дѣтей и сперва приготовитъ духовное завѣщанiе, какъ предусмотрительный отецъ семейства.

Отдѣльно одно отъ другаго стоятъ также четыре зданiя въ швейцарскомъ стилѣ, изъ которыхъ одно служитъ дополнительнымъ помѣщенiемъ для нѣмецкой промышленности, а въ другихъ выставлено горное и плавильное дѣло Германiи. Первое походитъ на гигантскую кладовую. Тѣсно и безъ всякого порядка въ ней находятся пыльнаго вида фортепьяны, блестящiя жестяныя издѣлiя, громкiе часы съ боемъ, меланхолическiя флейты и пахучiе кожаные товары. Между ними фотографiи людей, зданiй и ландшафтовъ; произведенiя бумажной фабрикацiи, типографскаго и переплетнаго искусства; карандаши, стальныя перья, чернильницы и песочницы; кромѣ того стекло, фаянсъ и фарфоръ; лампы для масла, газа и петролея; фантастическаго вида печи, которыхъ, къ сожалѣнiю, не топятъ; книгопродавческiя издѣлiя, между которыми, къ сожалѣнiю, нѣтъ еще хорошаго каталога выставки; гравюры на мѣди съ старыхъ образцовъ и формуляры акцiй новѣйшихъ учреждeнiй; жестяные и мѣдные товары; мебель и ковры; тяжелыя и легкiя литыя вещи изъ желѣза, бронзы и цинка, и — одному Богу извѣстно, чтó тутъ еще есть. Удобнаго, систематическаго распредѣленiя въ этомъ отдѣлѣ нѣтъ и слѣда, и каково бы ни было достоинство его содержанiя взятаго въ самомъ себѣ, оно рѣзко отличается отъ другихъ отсутствiемъ убранства и сходствомъ съ лоскутною лавкою. Если другiя отдѣленiя зашли слишкомъ далеко въ роскоши выставки, то это отдѣленiе слишкомъ ужь просто. Если крефельдскiя жилетныя матерiи и бархатныя ленты помѣщены въ гигантскомъ монументальномъ зданiи, поддерживаемомъ мраморными столбами, которое весьма хорошо можетъ изображать валгаллу нѣмецкой нацiи, то весьма позволительно спросить, почему прекрасное искусство литья изъ цинка и желѣза представляется глазамъ зрителя въ такомъ вполнѣ безъискусственномъ видѣ. Говорятъ, что и наслѣдный принцъ Германiи съ неудовольствiемъ задавалъ этотъ вопросъ. Но и ему не дали никакого удовлетворительнаго отвѣта.

Гораздо лучше все устроено въ павильонѣ горныхъ и плавильныхъ дѣлъ Германiи. Хотя порядокъ и выставка въ нихъ просты, сообразно съ ихъ серьознымъ характеромъ, но все расположено очень цѣлесообразно для обзора, и здѣсь больше чѣмъ гдѣ–нибудь видно, какой скачекъ сдѣлала Германiя въ послѣднiе годы. Извлечено на свѣтъ то, чтò безъ пользы лежало погребеннымъ въ теченiе тысячелѣтiй, и съ справедливою гордостiю мы смотримъ на великолѣпные куски угля, соляные штуфы, желѣзныя руды, которыя ради полезнаго употребленiя завоеваны у таинственной глубины земной коры. Что за бѣда, если акцiонерная горячка проникла въ горное и плавильное дѣло точно также, какъ и въ другiя солидныя вѣтви промышленности! Вѣдь точно также пожалуй можно жаловаться и на Байрона и Гейне, что они породили цѣлое полчище негодныхъ подражателей. Твердое зерно не должно быть порочимо изъ за жалкаго хозяйничанья имъ. И вотъ оно передъ нами это твердое зерно, въ соляныхъ штуфахъ Стассфурта, въ горныхъ продуктахъ Силезiи и Вестфалiи, въ угольномъ обелискѣ верхнесилезской каролинской копи, въ произведенiяхъ саксонскаго грюнталеровскаго мѣднаго завода, въ произведенiяхъ саарбрюкскихъ заводовъ, въ нейвидской жести, а всего болѣе въ произведенiяхъ литой стали Эссена и Бохума.

Эта литая сталь составляетъ нынче гордость нашей нѣмецкой желѣзной промышленности. Хотя основанiе первой фабрики литой стали относится къ 1740 году, и честь его принадлежитъ англичанину Гонтсмену, но постепенно англiйская метода фабрикацiи была перенесена въ Германiю и теперь вслѣдcтвie различныхъ нѣмецкихъ усовершенствованiй и изобрѣтенiй достигла такой высоты, что превосходитъ и самую Англiю. Нашъ Круппъ первый показалъ на лондонской выставкѣ 1851 года кусокъ литой стали въ 4,500 фунтовъ, и я очень хорошо помню изумленiе, съ которымъ смотрѣли на эту удивительную глыбу англiйскiе и другiе спецiалисты. Не больше бы удивлялись, если бы онъ выставилъ искусственный алмазъ величиною въ страусово яйцо. И однако, какъ малъ долженъ показаться теперь этотъ кусокъ въ сравненiи съ тѣми, которые приготовлены Круппомъ теперь. На мѣсто куска въ 4,500 фунтовъ, на парижской выставкѣ 1855 года явился кусокъ въ 10,000 фунтовъ, на лондонской 1862 года въ 40,000 фунтовъ, а теперь передъ нами кусокъ въ 105,000 фунтовъ, который былъ расплавленъ въ 1,800 тигляхъ по 60 фунтовъ въ каждомъ, былъ приведенъ въ свою теперешнюю восьмигранную форму кованьемъ молота вѣсящаго 1000 центнеровъ и назначенъ для ствола 14–ти дюймовой пушки. Какой же вѣсъ будетъ въ ближайшемъ Крупповскомъ кускѣ на будущей всемiрной выставкѣ, которая вѣроятно учредится не ранѣе слѣдующаго столѣтiя, или много–много къ концу нынѣшняго?

А какой вѣсъ — спросимъ далѣе — будетъ имѣть пушка, которую Круппъ или его ближайшiе преемники скуютъ для слѣдующей всемiрной выставки? Съ изумленiемъ останавливаемся мы передъ его орудiями, которыя приготовлены изъ нарочно для нихъ приспособленной литой стали, за исключенiемъ орудiй самаго малаго калибра, устроенныхъ по системѣ колецъ. Съ изумленiемъ глядимъ на исполинскiе корабельные и береговые лафеты, которые въ большинствѣ своихъ частей сдѣланы изъ кованнаго желѣза. Съ изумленiемъ стоимъ передъ его гигантскою пушкою, у которой длина ствола 6,7 метр., длина дула 5,77 м., калибръ 305 миллим., а вѣсъ ствола 36,000 кило. Такое чудище никогда еще не было выковано человѣческими руками. Грозно смотритъ оно на насъ, и требуется не менѣе 60 кило призматическаго пороха, чтобы выбросить его страшную стальную гранату въ тотъ несчастный предметъ, который оно обрекаетъ гибели. Хотя такъ называемый Вульвичъ–Инфантъ у англичанъ имѣетъ лишь немного меньшiй калибръ, но за то онъ уже послѣ 68 выстрѣловъ обнаружилъ, какъ говорятъ, поврежденiе, между тѣмъ какъ послѣднее дитя Крупповскаго ума послѣ 230 выстрѣловъ еще совершенно невредимо. Нельзя не уважать подобной здоровой комплекцiи. Пусть эта пушка только тогда разлетится на тысячу кусковъ, когда она сдѣлаетъ послѣднiй выстрѣлъ противъ послѣдняго врага Германiи.

О Крупповскомъ павильонѣ можно бы еще многое разсказать, ибо упомянутая исполинская пушка стоитъ не одна. Около нея группируются какъ около дѣдушки цѣлое почтенное семейство дѣтей артиллерiи: гаубица въ 10,000 кило вѣсомъ, корабельная пушка въ 18,000 кило, и многiя другiя большiя и меньшiя орудiя того же рода, у которыхъ написаны на гладкополированномъ лбу семейное сходство и родовая злость. Но куда бы я зашелъ, если бы пустился въ бiографiю каждаго члена! Довольно того, что здѣсь есть образцы всѣхъ калибровъ, что они выставлены очень удобно, и — чтó я нахожу достойнымъ величайшей похвалы — что они расположены въ тщательномъ систематическомъ порядкѣ, такъ что зритель можетъ тутъ кой–чему научиться, а не будетъ лишь приведенъ въ изумленiе.

Подобной похвалы заслуживаетъ и выставка Крупповскаго желѣзнодорожнаго матерiала. Въ этого рода фабрикацiи съ Круппомъ равняется заведенiе Бохума, а въ нѣкоторыхъ пунктахъ даже его превзошло. Выставленный Бохумомъ корабельный винтъ изъ литой стали вѣсомъ въ 2,000 кило есть въ своемъ родѣ такая же единственная вещь, какъ и Крупповская исполинская пушка. Не менѣе удивителенъ бохумовскiй паровой цилиндръ для молота въ 300 центнеровъ, съ паровыми каналами и доской для прикрѣпленiя, сдѣланными изъ цѣльной штуки въ 7,000 кило, съ колбами и стержнями изъ кованной стали. Обо множествѣ другихъ прекрасныхъ вещей мы принуждены не заводить здѣсь рѣчи. Въ артиллерiйскомъ матерiалѣ Эссенъ занимаетъ первое мѣсто; напротивъ Бохумъ выше его въ области желѣзнодорожнаго матерiала. Оба они могутъ безъ зависти глядѣть въ глаза другъ другу, и, какъ Гёте объ Шиллерѣ, такъ и старшiй Эссенъ могъ бы сказать о младшемъ Бохумѣ: «нѣмцы должны считать себя счастливыми, что у нихъ есть такихъ два молодца, какъ мы”.

(Продолженiе будѣтъ).

_______

КРИТИКА И БИБЛIОГРАФIЯ.

Туманъ въ исторiи и политикѣ (по поводу статьи г. Спасовича, «Вѣстникъ Европы», апрѣль 1873 года. Разборъ «Опыта Соцiологiи» Стронина).

Мы незнакомы съ книгою г. Стронина и потому не можемъ точно провѣрить на сколько вѣрно передано ея содержанiе г. Спасовичемъ и на сколько безпристрастно оцѣненъ разбираемый трудъ, да насъ не то и занимаетъ. Насъ занимаетъ отношенiе самого г. Спасовича къ нѣкоторымъ вопросамъ русской исторiи и настоящей русской общественной жизни. Г. Спасовичъ сталъ давно уже въ число литературныхъ авторитетовъ, значенiе которыхъ отвергается немногими вольнодумцами, да кромѣ того г. Спасовичъ одинъ изъ сотрудниковъ журнала наиболѣе распространеннаго въ публикѣ и пользующагося, какъ говорятъ, въ нѣкоторыхъ частяхъ высшихъ слоевъ русскаго общества нарочитымъ влiянiемъ. — Журналъ, издаваемый бывшимъ профессоромъ истоpiи г. Стасюлевичемъ, имѣетъ особенное притязанiе на авторитетъ въ области исторiи и политики и потому небезполезно заглядывать иногда, чтó за мудрость выползаетъ изъ нынѣшняго «Вѣстника Европы”, мудрость, которою обязательный редакторъ надѣляетъ читающую публику на всемъ пространствѣ Россiйcкой Имперiи.

Нельзя не пожалѣть что все еще «независящiя” обстоятельства не позволяютъ нашимъ писателямъ договариваться до конца, вполнѣ; отъ этого во взглядахъ на нѣкоторые важные вопросы все еще господствуетъ до нѣкоторой степени неясность, неопредѣленность. Если писатель не договариваетъ своей мысли до конца, то съ одной стороны фантазiи читателя остается полная свобода дѣлать какiе угодно выводы, съ другой стороны авторъ, смотря по обстоятельствамъ, всегда можетъ сказать что такой–то и такой–то мысли нѣтъ въ его трудѣ. Все это мѣшаетъ ясной, опредѣленной постановкѣ самыхъ важнѣйшихъ жизненныхъ вопросовъ и даетъ возможность рости и укрѣпляться тысячи неопредѣленныхъ, неясныхъ воззрѣнiй которыя, смотря до направленiю вѣтра, иногда могутъ сдѣлаться весьма вредными для общества. — Къ числу такихъ вопросовъ, несмотря на всѣ усилiя литературы, все еще принадлежатъ до нѣкоторой степени вопросы о нашихъ окраинахъ, — и это потому, что по поводу этихъ вопросовъ ни та, ни другая сторона не договорились или лучше не могли договориться до конца. — Все это невольно приходитъ въ голову по поводу статьи г. Спасовича. Съ какимъ удовольствiемъ прочли бы мы, напримѣръ, его полный, откровенный взглядъ на такъ называемый польскiй вопросъ; не потому чтобы его взглядъ былъ неясенъ, но потому, что высказанный урывками, съ недомолвками, онъ этимъ самымъ спасается до нѣкоторой степени отъ сокрушительныхъ ударовъ правдивыхъ и неотразимыхъ возраженiй. — Сколько ложныхъ взглядовъ, выражаемыхъ урывками, проскользаютъ часто отъ вниманiя людей, понимающихъ дѣло, и, оставленные безъ возраженiя, получаютъ значенiе аксiомъ у значительной части публики.

Не отъ этого ли самые важные вопросы покрыты у насъ какимъ–то туманомъ, что понимаетъ всякiй, знающiй Россiю не изъ книгъ только. Искусственный туманъ, которымъ подергиваются многiе вопросы, зависитъ преимущественно отъ того, что наша литература привыкла прежде и удерживаетъ эту привычку до сегодня, привыкла говорить не прямо о дѣлѣ, а такъ, по поводу....

Статья г. Спасовича, выписанная нами въ заглавiи, представляетъ замѣчательный образчикъ искусственнаго тумана.

Г. Спасовичъ, согласившись съ г. Стронинымъ, авторомъ разбираемой имъ книги, что скрещиванiе (нацiональностей) составляетъ источникъ обновленiя; и что Россiя богата такими источниками, ибо любая окраина представляетъ цѣлую этнографическую казну, говоритъ:

«Теперь близорукiе централисты сѣтуютъ на эту пестроту окраинъ, они хотѣли бы многое разомъ урѣзать и вытравить; но придетъ время, когда интеллигенцiя и правительство убѣдятся что подобное отношенiе къ своему собственному добру тоже, что самоизувѣченiе себя и постигнутъ возможность продлить жизнь и прогрессивность цѣлаго на многiе вѣка покровительствомъ помѣсямъ и случиванiямъ племенъ и сословiй”.

Оставивъ въ сторонѣ этотъ немного коннозаводскiй языкъ, мы скажемъ только, что эти слова искуснаго адвоката весьма замѣчательны по такому, говоря коннозаводскимъ языкомъ г. Спасовича, искусственному скрещиванiю и слученiю идей, какого, вѣроятно, не бывало при скрещиванiи и слученiи конскихъ породъ ни на одномъ конскомъ заводѣ..... Можетъ быть изъ автора вышеприведенныхъ строкъ и вышелъ бы искусный коневодъ; но, на этотъ разъ, онъ забываетъ разницу между конскимъ заводомъ и областiю мысли. Тамъ, т. е. на конскомъ заводѣ, скрещиванiе разнородныхъ породъ производитъ новыя, улучшенныя породы; такъ отъ скрещиванiя арабскихъ лошадей со степными образовалась превосходная орловская порода. Въ области мысли выходитъ не то; здѣсь отъ скрещиванiя идей противоположныхъ, неимѣющихъ внутренней связи между собою, порождаются безтолочь, смутныя понятiя, однимъ словомъ туманъ. — Все это и есть въ вышеприведенномъ мѣстѣ.

Гдѣ г. Спасовичъ нашелъ такихъ близорукихъ централистовъ, которые сѣтовали бы на этнографическую пестроту окраинъ, которые хотѣли бы разомъ урѣзать и вытравить эту пестроту? Близорукiе централисты окажутся нестоль близорукими, если яснѣе формулировать ихъ желанiя: близорукie централисты хотятъ чтобы тѣ небольшiя частички мѣстнаго населенiя на окраинахъ, которыя именуютъ себя чуть не «солью земли”, по крайней мѣрѣ клочковъ оной, которыя надменно именуютъ себя интеллигенцiями того или другаго края Россiи, чтобы тѣ небольшiя частички не давили, пользуясь своимъ привиллегированнымъ положенiемъ, интересовъ массъ, солидарныхъ съ интересами русскаго государства. Гдѣ же тутъ близорукость централистовъ? Но едва–ли есть такiе централисты, которые захотѣли бы разомъ урѣзать, вытравить этнографическую пестроту, залогъ обновленiя. Да и что значитъ вытравливанiе этнографической пестроты? Если бы кто изъ централистовъ предложилъ, напр., планъ, выселить бездомную, праздношатающуюся шляхту западныхъ губернiй въ большеземельныя губернiи восточной и юго–восточной Россiи и надѣлить ее тамъ землею, то и это означало бы не вытравливанiе разнообразiя этнографическаго элемента, а только перенесенiе онаго въ другой край государства. Такое передвиженiе, съ точки зрѣнiя скрещиванiя, слученiя нацiональностей, которую такъ защищаетъ г. Спасовичъ, должно бы его безконечно радовать, ибо скрещиванiе, слученiе нацiональностей раскинулось бы еще на болѣе обширное пространство... Вообще же относительно покровительства «помѣсямъ и случиванiю народностей”, какъ выражается г. Спасовичъ, замѣтимъ великому политику и еще величайшему историку, что люди не лошади и насильное скрещиванiе нацiональностей неудобно; но онъ не найдетъ ни одного централиста, который бы не желалъ мирнаго слiянiя нацiональностей посредствомъ браковъ. — И если оно встрѣчаетъ препятствiя, то едва–ли отъ русскихъ централистовъ! Препятствiя мирному слiянiю, посредствомъ браковъ, встрѣчаются скорѣе со стороны тѣхъ мѣстныхъ, такъ называемыхъ, интеллигенцiй, которыя своею замкнутостiю хотятъ спасти свою исключительность и свои политическiя иллюзiи.

Мы уже сказали, чего хотятъ такъ называемые централисты, теперь скажемъ противъ чего и когда централисты возстаютъ:

Централисты возстаютъ, когда въ восьми или девяти западно–русскихъ губернiяхъ польское шляхетство воображаетъ себя частiю Польши, презирая племенные инстинкты и желанiя массъ, когда ничтожное меньшинство остзейскаго края вообразитъ себя частiю обширнаго gesamt–Vaterland'a, когда ничтожное шведское меньшинство въ Финляндiи вообразитъ себя частiю Шведско–Норвежскаго государства, — тогда и противъ такихъ политическихъ измышленiй возстаютъ централисты. За это еще нельзя назвать централистовъ близорукими; близоруки тѣ, которые не видятъ государственныхъ интересовъ и которые допускали нaпp. полонизированiе русскихъ губернiй. Всякiй видитъ что большая разница между скрещиванiемъ породъ, о которомъ благовѣствуетъ г. Спасовичъ, и стремленiями измышленныхъ имъ централистовъ. Въ туманѣ–же, которымъ облечено выше приведенное мѣсто, читателю представляются какiе то злодѣи централисты, вытравляющiе этнографическое разнообразiе, зaлогъ обновленiя. Да уже одно слово централисты, само по ceбѣ, напускаетъ цѣлый туманъ: подъ централистами преимущественно у насъ разумѣются административные централисты, которые далеко не пользуются, и справедливо, сочувствiемъ публики. У г. Спасовича не сказано политическiе централисты, а просто централисты да и только… Во первыхъ и г. Спасовичъ и г. Стронинъ, весьма односторонне понимая римскiй методъ обращенiя съ завоеванными странами, упускаютъ изъ виду что западныя губернiи были не завоеваны, а возвращены отъ Польши.

Впрочемъ черезъ страницу и самъ г. Спасовичъ уменьшаетъ нѣсколько густоту тумана. «Все, что дѣлается, говоритъ онъ, на западной окраинѣ, подъ именемъ обрусенiя, представляется автору (т. е. г. Стронину) случайностiю, налетѣвшимъ шкваломъ мелкой завистливости (?! хорошъ и г. Стронинъ!), подражательностiю или отрыжкою гнилой старины. Въ доказательство что методъ pусскiй (т. е. методъ обращенiя съ завоеванными странами) есть воспроизведенiе римскаго, т. е. что онъ не мѣшаетъ побѣжденнымъ оставаться самимъ собою, приводятся въ прошедшемъ польскiй сеймъ съ 1815–1830 г., автономiя остзейскаго края и пр.

Во вторыхъ г. Спасовичъ совершенно не отдѣляетъ западный край отъ Польши, что въ данномъ случаѣ особенно неудобно, ибо польскiй сеймъ съ 1815 по 1830 г., — этотъ фактъ, доказывающiй уваженiе русскихъ къ автономiи чужой нацiональности тамъ, гдѣ она дѣйствительно представляетъ главный нацiональный элементъ, получаетъ, какъ историческiй фактъ, неправильное значенiе. Польшѣ собственно данъ былъ сеймъ потому, что она представляетъ отдѣльную этнографическую единицу — польскую, чего не представляли никогда западные губернiи. Это очень важно, это уже показываетъ полнѣйшее непониманiе прошлаго, что и ставить поляковъ въ фальшивое положенiе, заставляя ихъ дѣлать безполезныя усилiя. Такiя усилiя, естественно кончающiяся неудачами, производятъ съ одной стороны раздраженiе, озлобленiе, съ другой притворное смиренiе и портятъ польскiй характеръ, симпатическiя, славянскiя черты котораго и такъ уже значительно искажены iезуитскимъ воспитанiемъ. Это смѣшенiе западно–русскаго края съ Польшею и повело къ той Сизифовой работѣ, о которую сокрушились усилiя поляковъ, и если дѣло не измѣнится, о нее же сокрушится въ будущемъ и польскiй патрiотизмъ, и польская народность. Если бы поляки съ большею политическою прозорливостiю взглянули на свое прошлое, они увидали бы что въ соединенiи съ Россieю бывшаго Польскаго Королевства лежалъ залогъ дальнѣйшаго развитiя польской нацiональности въ ея законныхъ, этнографическихъ предѣлахъ; но чтобы взглянуть на свое прошлое безпристрастно, надобно отрѣшиться отъ аристократическаго взгляда на свою исторiю, надобно выкинуть изъ головы и сердца то пpeзpѣнie къ народу, котоpоe, въ старой Польшѣ, окрестило земледѣльцевъ именемъ «быдло”. Это отрѣшенiе заставитъ отказаться и отъ притязанiй на западныя губернiи. Для блага самихъ поляковъ надобно чтобы они поняли, что западно–русскiй край и есть край русскiй и поняли бы это прямо, откровенно, честно и буквально, не прикрывая шляхетскихъ притязанiй громкимъ именемъ «интеллигенцiи”. Эта iезуитская покрышка добра полякамъ никогда и ни въ какомъ случаѣ не принесетъ; ибо фальшь къ добру не ведетъ. Интеллигенцiя какой либо страны тогда только съ справедливою гордостiю можетъ носить это почтенное названiе, когда она крѣпкими узами связана съ народомъ, когда она стоитъ на своей почвѣ, а не болтается на воздухѣ ногами. Какая связь между польской интеллигенцiей и бѣлорусскимъ или малоpусскимъ крестьяниномъ? Какой интересъ этимъ кpecтьянамъ въ произведенiяхъ Лелевеля или Мицкевича? Какая связь? Мы говоримъ о внутренней связи. Гёте не пойметъ нѣмецкiй земледѣлецъ; но между Гёте и нѣмецкимъ земледѣльцемъ есть внутренняя, духовная связь; ибо Гёте былъ пpeдставителемъ народа; нѣмецкiй крестьянинъ не пойметъ Шлоссера; но между ними есть связь: Шлоссеръ, не смотря на видимую объективность, есть одинъ изъ генiальнѣйшихъ представителей интересовъ нѣмецкаго народа. Какъ по видимому ни далеко русская литература оторвалась отъ народной почвы, она имѣетъ глубокую связь съ интересами народными; произведенiя Тургенева — гражданская заслуга передъ русскимъ народомъ, ибо эти произведенiя, вмѣстѣ съ остальною литературою, вносили въ общество сознанiе о необходимости покончить съ крѣпостнымъ правомъ. Для насъ въ этомъ отношенiи важно то, что русская литература выработала это сознанiе живымъ чувствомъ, которое оскорблялось рабствомъ своихъ братiй; русская наукa далa этому вопросу чисто народный xapaктеръ и здѣсь мысль шла изъ глубины чувства. Такой внутренней связи нѣтъ между бѣлорусскимъ крестьяниномъ и польской литературой и быть ея не могло… Польская литеpaтурa, правда, въ лицѣ нѣкоторыхъ представителей своихъ, въ томъ числѣ и Мицкевича, обращалacь къ панамъ съ увѣщанiемъ подумать объ участи бѣлорусскаго крестьянина: но этими увѣщанiями pуководило только одно политическоe благоразумiе, а не чувство, и они не были услышаны. Польская шляxтa западнаго края называетъ себя гордо интеллигенцiей края; но увы! эта интеллигенцiя не умѣлa установить связи между собою и собственнымъ народомъ, т. е. говорящимъ польскимъ языкомъ. Въ 1863 г., разсказывалъ намъ одинъ полякъ, одна банда пробралась въ Силезiю и тамъ искала прiюта у силезскихъ крестьянъ, которые по р. Одеръ говорятъ польскимъ нарѣчiемъ. «Мы не ляхи, отвѣчали крестьяне, мы хлопы". Этотъ отвѣтъ, для поляка, понимающаго дѣло, этотъ отвѣтъ — переводъ Дантовой надписи надъ вратами ада:

Оставь надежду навсегда.

Если бы поляки поняли свою истоpiю, они обратили бы взоры на западъ, а не на востокъ, — на западъ, гдѣ у нихъ подъ бокомъ области, населенныя сплошь поляками… Возстанiя 1830–го года и тому подобныхъ попытокъ не было бы, если бы не было притязанiй на западный край... Не говоря о томъ что ихъ усилiя вкатить на гору Сизифовъ камень, т. е. — возстановить Польшу въ предѣлахъ 1772–го года, кончились неудачно; мы скажемъ что если бы даже поляки успѣли получить политическую самостоятельность и оторвались отъ Россiи въ предѣлахъ бывшаго Королевства Польскаго, то и этотъ успѣхъ былъ бы для нихъ гибеленъ. По этому поводу весьма основательную и глубокую мысль высказалъ Н. Я. Данилевскiй («Россiя и Европа”):

«Допустимъ что мечты поляковъ сбудутся, что имъ удастся образовать, въ тѣхъ или другихъ размѣрахъ, независимое государство. Оно сдѣлается несомнѣнно центромъ революцiонныхъ интригъ, очевидно что Россiи нельзя будетъ этого терпѣть, что при первой возможности она должна будетъ стараться уничтожить вредное для нея гнѣздо. Польша должна слѣдовательно сдѣлаться театромъ часто повторяющихся войнъ и терпѣть въ матерiальномъ отношенiи страшныя раззоренiя, какъ это и было въ послѣднiя времена Рѣчи Посполитой. Но чтобы имѣть возможность противостоять Россiи, Польшѣ необходимо будетъ жить въ наилучшихъ ладахъ съ ея западными сосѣдями, нѣмцами, которые, конечно, не упустятъ случая своими капиталами, колонизацiей, политическимъ и культурнымъ влiянiемъ прибрать къ своимъ рукамъ эту страну такъ–же хорошо, какъ если бы она состояла въ непосредственной зависимости отъ Германiи — однимъ словомъ не упустятъ сдѣлать то, что уже было сдѣлано при подобныхъ обстоятельствахъ съ восточною и западною Пруссiею, съ Силезiею. Независимость польскаго государства была бы гибелью польскаго народа, поглощенiемъ его нѣмецкою народностiю”.

Естественно, что при неправильномъ взглядѣ на польское дѣло, взглядъ г–на Спасовича на русскую исторiю отличается крайнею односторонностiю, видимо что онъ почиталъ немного Костомарова и болѣе ничего не читалъ, да и Костомарова–то не совсѣмъ понялъ. Такъ онъ говоритъ о первоначальномъ ходѣ русской исторiи:

«Слабость инстинкта соединенiя была сначала (русской исторiи) поразительная, много времени прошло, пока образовалась первая государственная клѣточка, едва стали нарощаться на эту клѣточку роды одинъ за другимъ, какъ явилось раздѣленiе въ видѣ удѣльности, которое уничтожило почти всю работу соединенiя, пока случайность внешняя и иго татарское не дало инстинкту соединенiя рѣшительнаго перевѣса надъ инстинктомъ раздѣленiя”.

И это напечатано въ журналѣ, издаваемомъ бывшимъ профессоромъ исторiи петербургскаго университета! Чѣмъ бы путать сюда растительную клѣточку á lа Щаповъ, не лучше ли было бы г. Спасовичу оказать намъ въ исторiи Европы хоть на одно государство, въ которомъ бы, въ началѣ исторiи, инстинктъ соединенiя преобладалъ надъ инстинктомъ раздѣленiя? Можетъ быть это извѣстно спецiалисту (sic) по средней истоpiи, подарившему публику четырьмя томами выписокъ изъ средневѣковыхъ хроникъ? Если бы г. Спасовичъ серьознѣе смотрѣлъ на дѣло, безъ предвзятыхъ идей, то онъ, конечно, постарался бы поглубже вникнуть въ смыслъ явленiй русской исторiи и увидалъ бы что такъ называемая удѣльная система, или какъ онъ выражается, удѣльность, заключала въ себѣ гораздо болѣе инстинкта соединенiя, чѣмъ онъ думаетъ. Ему не хотѣлось вспомнить почему–то, что въ западной Европѣ этотъ инстинктъ соединенiя въ продолженiе среднихъ вѣковъ обнаруживался весьма слабо, что феодальная система была олицетворенiемъ инстинкта разъединенiя. Что же мы видимъ на Руси въ перiодъ удѣльный? Не смотря на видимое раздробленiе, вся Русь объединялась единствомъ княжескаго рода; князья, передвигаясь изъ города въ городъ по старшинству, тѣмъ самымъ напоминали о единствѣ земли. Усобицы князей, ослабленiе Руси въ борьбѣ съ внѣшними врагами дали новый толчекъ инстинкту соединенiя. И напрасно г. Спасовичъ приписываетъ исключительно татарскому игу перевѣсъ инстинкта соединенiя надъ инстинктомъ раздѣленiя.

Не перевѣсъ, а дальнѣйшее развитie инстинкта соединенiя началось еще до татаръ, оно началось во Владимiрѣ на Клязьмѣ при Боголюбскомъ и при Всеволодѣ III–мъ. Погромъ же татарскiй на долгое время, лѣтъ на 85–ть замедлилъ ходъ этого дѣла. Что мы видимъ въ промежутокъ времени отъ битвы при Сити до Калиты? Удѣльные князья, съ помощiю татаръ, сокрушаютъ всякую попытку великихъ князей увеличить свою власть. Съ Калиты московскимъ князьямъ и митрополитамъ удалось дать дѣлу другое направленiе, обративши татаръ въ орудiе cоединенiя. Въ томъ–то и состоитъ громадная заслуга Москвы, что московскiе князья, митрополиты и бояре дружными усилiями убѣдили народъ, что связь, основанная на единородствѣ князей, слаба сравнительно съ единовластiемъ: благодаря ихъ дѣйствiямъ дѣло Боголюбскаго и Всеволода III возобновилось и укрѣпилось послѣ куликовской побѣды, которая высоко подняла родъ московскихъ князей и выдвинула ихъ изъ ряда Рюриковичей и Гедиминовичей. Что же касается до татаръ, то ихъ влiянiе отразилось преимущественно на самой формѣ соединенiя и, конечно, ко вреду этой формы.

Но вотъ гдѣ весь г. Спасовичъ со всѣмъ «Вѣcтникомъ Европы”: «Способъ (русскихъ завоеванiй), способъ этотъ весьма успѣшный въ смыслѣ закрѣпленiя прiобрѣтенiй, хотя и дорого оплачиваемый вѣковымъ безплодiемъ вспаханной такимъ образомъ почвы, состоялъ въ томъ, чтобы демократизировать общество, оставивъ некультурные слои народа нетронутыми; но снять у нихъ съ плечъ разомъ всѣ культурныя, аристократическiя наслоенiя и замѣстить ихъ людьми заѣзжими и пришлыми элементами изъ центра государства”. Г. Спасовичъ говоритъ это о до–петровской эпохѣ, о методѣ завоеванiй, «открытомъ московскими вѣнценосцами”, какъ онъ выражается, говоритъ о Псковѣ и Новгородѣ, выражаясь по Костомарову, — о сѣверозападныхъ народоправствахъ (не лучше ли народовластiяхъ?). Гдѣ же въ Псковѣ и Новгородѣ вы нашли «культурныя, аристократическiя наслоенiя”? Въ культурномъ отношенiи верхнiй слой Новгорода и Пскова едва ли чѣмъ отличался отъ нижняго слоя. Очевидно, что говоря о культурномъ аристократическомъ слоѣ, снятомъ съ плечъ, г. Спасовичъ говоритъ не столько о Новгородѣ и Псковѣ, сколько о чемъ–то другомъ. Туманъ, опять туманъ… Пойдемъ сквозь этотъ туманъ далѣе, не уяснится ли дѣло: «Съ Петра Великаго измѣнились значительно и завоевательные пpieмы; въ Европу прорубались окошки, простирались руки къ культурѣ, которая вся выросла изъ аристократизма, проявлявшагося тамъ не въ однѣхъ невѣжественныхъ формахъ: отсюда автономiя остзейскаго края, Финляндiи, конгрессоваго королевства западныхъ и югозападныхъ губернiй”.

Что это за конгрессовое королевство западныхъ и югозападныхъ губернiй? Конгрессовое королевство! Вотъ одно слово, которое сгубило тысячу поляковъ, вотъ одно слово, изъ котораго истекли потоки крови, вотъ слово, въ которомъ въ одномъ выразилось все то непониманiе своего дѣла, о которомъ мы говорили выше; въ немъ–то, въ этомъ зловѣщемъ словѣ выразились притязанiя поляковъ на западныя губернiи. Конгрессовое королевство, конгрессувка, презрительное наименованiе, данное бывшему царству польскому коноводами польскихъ движенiй, это зловѣщее слово означало — дали–де намъ урѣзокъ, лоскутокъ Польши, въ вознагражденiе за всю старую Польшу. Но что разумѣлось подъ всею старою Польшею? Не только Познань, Краковъ, часть Силезiи (про которую поляки забыли, ибо тамъ жили только хлопы), нѣтъ, вся западная Россiя по Днѣпръ! Вотъ уже про поляковъ можно сказать — желали чужаго и потеряли свое... Притязанiя же на западную Русь, какъ извѣстно уже всѣмъ, основывались ни болѣе, ни менѣе какъ на помѣщичьемъ правѣ; ибо, за исключенiемъ помѣщиковъ и вообще шляхты, все народонаселенiе западныхъ и юго–западныхъ губернiй чисто русское и заявляло не разъ свою преданность престолу и отечеству и, не смотря на это, всѣ усилiя поляковъ преимущественно тянулись въ эту сторону... Но г. Спасовичу показалось мало выраженiя конгрессовое королевство, онъ выразился конгрессовое королевство западныхъ и юго–западныхъ губернiй! Это что еще за новость «Вѣстника Европы”? Развѣ Витебская, Могилевская, Минская, Гродненская, Виленская, Ковенская губернiи, развѣ Волынская, Подольская входили въ составъ, такъ называемой, конгрессувки? Мы признаемся первый разъ встрѣчаемъ выраженiе: конгрессовое королевство западныхъ и юго–западныхъ губернiй! Развѣ «Вѣстникъ Европы” такъ переименовалъ Привислинскiй край? «Извѣстно, говоритъ далѣе г. Спасовичъ, съ какою силою проявилъ себя инстинктъ демократическiй возвращаясь разомъ къ преданiямъ древне–московскимъ завоеванiя Новгорода и Пскова”. А, вотъ въ чемъ дѣло! Вотъ для чего нужно было изобрѣтенiе культурнаго слоя въ древнемъ Новгородѣ и Псковѣ! Все это нужно было для того, чтобы дойти до безсмысленнаго выраженiя выше приведеннаго.

«Демократическiй инстинктъ, возвращаясь разомъ къ древне–московскимъ преданiямъ завоеванiя Новгорода и Пскова”! Эта безсмыслица, подъ перомъ нѣкоторыхъ фокусниковъ литературнаго дѣла, пpiобрѣла особенное значенiе. Это возвращенiе демократическаго инстинкта, ко временамъ Iоанна III и Василiя III означаетъ ни болѣе ни менѣе, какъ освобожденiе крестьянъ въ Польшѣ! Вотъ онъ демократическiй инстинктъ! Какъ хорошо, какъ ловко! и что за туманъ напущенъ этимъ выраженiемъ! — Демократическiй инстинктъ, срѣзыванiе аристократическихъ культурныхъ слоевъ — все это такъ ужасно выходитъ, однимъ словомъ революцiя! И что за туманъ далѣе, такой густой, что за нимъ не разглядятъ пожалуй даже отсутствiя здраваго смысла: «срѣзывать культурный слой не значитъ создавать въ покоренной странѣ прочную русскую партiю, которая никогда не образуется посредствомъ однихъ аграрныхъ законовъ и возможна въ демократическомъ направленiи только посредствомъ возрощенiя мѣстной культуры изъ мѣстныхъ же сѣмянъ, съ глубокимъ уваженiемъ къ привычкамъ, преданiямъ и особенностямъ политически объединенной страны”. Чего тутъ нѣтъ, чего тутъ нѣтъ, Боже ты мой! И риторическая фигура умолчанiя, и губительные аграрные законы, и совѣтъ мнимо–демократической партiи, — чего тутъ нѣтъ! Всего довольно, кромѣ правды и логики! Обращаясь съ совѣтомъ какъ нужно дѣйствовать въ демократическомъ направленiи, г. Спасовичъ уже не yпотpeбляетъ выраженiя: берегите–де аристократическо–культурный слой, а просто культурный слой; для мнимыхъ демократовъ аристократiя превращена въ просто культурный слой, въ интеллигенцiю, и этотъ культурный слой устами г. Спасовича порицаетъ аграрные законы, т. е. надѣленiе польскихъ крестьянъ землею! Логика: — дѣйствуйте демократично, только не давайте крестьянамъ земли, а возрощайте мѣстную культуру изъ мѣстныхъ же сѣмянъ, т. е. изъ аристократическихъ началъ! Плохое понятiе г. Спасовичъ имѣетъ о «мнимыхъ” демократахъ! Но не лучшаго онъ понятiя и о русской аристократiи; ибо съ удовольствiемъ повторяетъ выраженiе г. Стронина, что аристократiя у насъ проявлялась только въ невѣжественныхъ формахъ. Мы уже выше сказали, чтó извѣстно всякому, занимающемуся русской исторiей, какое сильное участiе московское боярство принимало въ созданiи московскаго государства... Аристократiя русская или лучше ея исторiя имѣетъ свои перiоды въ первую половину московскаго перiода боярство было одною изъ земскихъ созидательныхъ силъ московскаго государства; съ Iоанна III, со вступленiемъ въ его ряды потомковъ удѣльныхъ князей, оно пыталось выдѣлиться изъ земства, стать въ исключительное положенiе и проиграло свое дѣло. Въ этотъ второй перiодъ западно–русская аристократiя, видя неудачу московскаго боярства, тѣснѣе примкнула къ Польшѣ, начала ополячиваться и положила начало нынѣшней такъ называемой польской интеллигенцiи въ западно–русскомъ краѣ. Западно–русской такъ называемой интеллигенцiи слѣдовало бы вспомнить свое давнее прошлое, и вмѣсто тяготѣнiя къ Польшѣ, слѣдовало бы идти на встрѣчу событiй и подумать о тѣснѣйшемъ союзѣ съ Русью. Съ Петра начинается третiй перiодъ, сходный съ первымъ, т. е. въ этотъ перiодъ потомство московскаго боярства трудилось, руководясь волею монарховъ, въ созиданiи русской имперiи. Можно найти довольно печальныхъ страницъ въ исторiи русской аристократiи въ этотъ перiодъ; но въ тоже время значительное число фамилiй могутъ выставить имена славныя на страницахъ русской исторiи. Невѣжественная же форма, какъ говоритъ г. Спасовичъ, дѣйствительно проявлялась и проявилась именно въ этотъ перiодъ времени; она выразилась въ нѣкоторой части аристократiи потерею нацiональнаго инстинкта. Въ примѣръ можно привести князя Рѣпнина, бывшаго въ началѣ диссидентскаго дѣла посломъ въ Польшѣ. Этотъ, во всѣхъ отношенiяхъ достойный государственный человѣкъ, писалъ къ графу Панину, что стоитъ ли такъ усиленно хлопотать о послѣдователяхъ православной церкви въ Польшѣ, когда между ними нѣтъ никого, кромѣ мужиковъ. Такое невѣжественное ослѣпленiе, въ такомъ государственномъ человѣкѣ какъ князь Репнинъ, поразительно и если бы такое ослѣпленiе и такая потеря нацiональнаго инстинкта были всеобщими у русской знати, то гг. Спасовичъ и Стронинъ тогда только могли бы сказать что русская аристократiя проявилась въ невѣжественныхъ формахъ въ этотъ перiодъ русской исторiи.

Въ заключенiе приведемъ еще одно замѣчательное выраженiе г. Спасовича: «г. Стронинъ мыслитель весьма радикальный, вмѣстѣ съ тѣмъ онъ человѣкъ сердечный и патрiотъ до мозга костей, пропитанный преданiями нацiональной исторiи, которыя укладываются съ радикализмомъ”. Въ чемъ состоитъ радикализмъ г. Стронина, это до насъ не касается; изъ разбора видно между прочимъ что онъ отличается большою пародоксальностiю; для насъ же въ настоящемъ случаѣ любопытнѣе знать что г. Спасовичъ нашелъ самаго радикальнаго въ идеяхъ его. «Самымъ радикальнымъ выходитъ у него непремѣнно и почти всегда завѣтное, нацiональное и предполагаемое имъ соединенiе всѣхъ христiанскихъ церквей въ младшей изъ нихъ, въ православiи, и соединенiе всѣхъ славянъ въ самомъ младшемъ, именно въ русскомъ”. Вотъ какiя идеи кажутся г. Спасовичу наиболѣе радикальными! Замѣтимъ г. рецензенту, что названiе русскихъ младшимъ племенемъ ничего не значитъ; если старшинство словянскихъ племенъ разбирать по древности ихъ исторiи цивилизацiи, то старшимъ словянскимъ племенемъ окажется болгарское; но дѣло здѣсь идетъ не о старшинствѣ, а о русской государственной силѣ, которая одна не разъ спасала словянъ отъ поглощенiя чуждыми элементами и спасетъ еще не разъ. Одно существованiе сильнаго русскаго государства не разъ оказывaло помощь австрiйскимъ словянамъ. — Что же касается до выраженiя относительно православной церкви, то удивительно, что многоученый редакторъ не поправилъ такой грубой ошибки! Историку должно быть извѣстно какъ совершилось раздѣленiе церквей, ему извѣстно, конечно, что восточная церковь въ какомъ видѣ была до раздѣленiя, въ такомъ и осталась. Какимъ же образомъ у знаменитаго адвоката, но весьма посредственнаго историка и близорукаго политика (ибо мнимая дальнозоркость такихъ политиковъ есть сущая близорукость), какимъ же образомъ у него православная церковь очутилась младшей изъ всѣхъ христiанскихъ церквей? Не потрудится ли намъ объяснить это г. редакторъ «Вѣстника Европы”?

Евгенiй Бѣловъ.

1 iюля 1873 года.

_______

ИЗЪ ТЕКУЩЕЙ ЖИЗНИ.

Открылось что въ нашей текущей жизни есть живые остатки древности. Конечно, въ существованiи ихъ, и безъ открытiя, по сколько нибудь здравомъ размышленiи, можно было не сомнѣваться; но люди склонны, залюбовавшись и увлекшись поверхностью текущаго потока, забыть что не все сокрытое въ глубинѣ его несется по теченiю; что бываютъ, напримѣръ, на днѣ потока такiе корчи, застрявшiе на мѣстѣ, которые долго не уносятся, а только заносятся иломъ. Такъ и мы забыли думать о возможности существованiя корчèй, пока не всплыли они случайно на поверхность; потому что спускаться въ глубину нашего потока хотя есть охотники, но они все большею частiю плохiе водолазы.

Къ такимъ корчàмъ, или залежавшимся остаткамъ древности, безспорно долженъ быть отнесенъ недавно сдѣлавшiйся извѣстнымъ, а до того безвѣстно жительствовавшiй въ скромныхъ кварталахъ города Костромы князь Кириллъ Михаиловичъ Урусовъ съ княгинею Марiею, которые занимали помѣщенiе у дьячка Сирина 5 мѣсяцевъ и были въ теченiе того времени 3 дня въ трезвомъ состоянiи; у мѣщанки Таракановой — 11 мѣсяцевъ и были видимы двѣ недѣли въ трезвомъ состоянiи; у крестьянина Арапкина 7 мѣсяцевъ и — во всѣ тѣ мѣсяцы «пьянствовали сильно и очень буянили, дрались другъ съ другомъ, такъ что страшно было и подойти къ нимъ”. Сынъ–же и наслѣдникъ князя Кирилла, 16–ти лѣтнiй князь Всеволодъ, былъ отъ родителя питаемъ мало, битъ много, былъ въ одной рубашкѣ на морозъ изгоняемъ и посторонними добрыми людьми отъ замерзанiя спасаемъ; вслѣдствiе чего сей юный князь, въ залѣ костромскаго окружнаго суда, явилъ «неловкiя, угловатыя движенiя и безсмысленное выраженiе лица, съ тою особенною, сопровождающею каждое его слово улыбкою, которая свойственна только идiотамъ”; оказалось, что онъ «ни на минуту не остается въ спокойномъ положенiи: то озирается по сторонамъ, то потягивается на столъ, то почесываетъ въ затылкѣ, то ковыряетъ въ носу; заблаговѣстили ко всенощной — и князь громко, на всю залу, произноситъ: «колокола гудятъ!” Забилъ барабанъ — князь кричитъ: «барабанъ бьетъ!..”

Еще–ли это не любопытный остатокъ древности? А думали–ли вы въ послѣднее время о томъ, что такiя рѣдкости еще существуютъ на Руси? Полагаю что не думали: — забыли. А какъ могъ образоваться въ наши дни подобный князь Кириллъ, это явствуетъ изъ разсказа коллежскаго регистратора Гаврилы Ратькова, видимо желавшаго, по человѣчеству, смягчить дѣянiя князя, повѣствуетъ г. Ратьковъ, что отецъ князя, Михаилъ Урусовъ, былъ богатый князь, — имѣлъ 1,000 душъ и 10,000 р. дохода, — но былъ недальняго ума, пристрастенъ къ пьянству и жестокъ съ дѣтьми. Князь Кириллъ учился въ кадетскомъ корпусѣ, но былъ за что–то исключенъ въ юнкера и написалъ къ отцу о помощи, а тотъ вмѣсто помощи послалъ ему свое проклятiе. Начались для князя Кирилла годы тяжкой нужды, за которыми послѣдовало приказанiе отца выйдти въ отставку, но пособiя и тутъ не послѣдовало; вышелъ Кириллъ въ отставку и пошелъ домой изъ Херсонской въ Костромскую губернiю пѣшкомъ; а дома его, уже 25–ти лѣтняго офицера, родитель за что–то высѣкъ и выгналъ изъ дома... Все остальное само собою понятно: Михаилъ роди Кирилла, Кириллъ роди Всеволода. Такова семейная хроника, изложившаяся въ засѣданiи костромскаго окружнаго суда 5 мая.

Издалъ г. Бобровскiй книгу подъ заглавiемъ: «Юнкерскiя училища”; во второмъ томѣ книги онъ говоритъ о быстромъ распространенiи этихъ училищъ, число которыхъ за послѣднiе восемь лѣтъ (съ 1864 по 1872) изъ 4–хъ возросло до 16–ти, а число обучающихся въ нихъ — изъ 654 до 3,923; но замѣчаетъ что изъ числа поступающихъ 40 процентовъ не оканчиваютъ курса по причинѣ крайне слабой подготовки. А слабость этой подготовки такова, что экзаменущiеся юнкера, напримѣръ, изъ географiи даютъ слѣдующiе отвѣты: Какая часть свѣта на востокѣ Европы? — «Африка”. — Что такое Францiя? — «Городъ въ Азiи”. — Что находится между Европой и Америкой? — «Китайскiй заливъ”. — Что такое Петербургъ? — «Петербургъ беретъ начало съ Орловской губернiи и впадаетъ въ Каспiйское море”. А изъ отечественной исторiи утверждаютъ, что «куликовскую побѣду надъ татарами одержалъ Суворовъ”. Явленiе благородныхъ юношей съ такими невѣроятными свѣдѣнiями г. Бобровскiй поясняетъ такъ: «Обѣднѣнiе мелкопомѣстныхъ дворянъ въ центрѣ Россiи и шляхты въ западномъ краѣ, а въ позднѣйшее время и ожиданiе общей воинской повинности — были сильными стимулами двигавшими въ военную службу многихъ недорослей, которые, при прежнихъ порядкахъ, продолжали–бы гонять голубей и охотиться въ своихъ деревушкахъ за женскимъ поломъ. Затронулась самая глубь нашей дворянской и шляхетской жизни, и изъ тины болотъ стали выползать на свѣтъ Божiй личности, приводящiя въ изумленiе наблюдательнаго воспитателя.

Это, значитъ, тоже корчи, всплывшiе, благодаря «стимуламъ”, на поверхность.

Есть у насъ далекiй сѣверъ, гдѣ особенно удобно было залежаться нѣкоторымъ корчàмъ, и вотъ одинъ корреспондентъ увѣряетъ (правда–ли, нѣтъ ли?) будто не очень давно, именно въ 1871 г., жилъ тамъ нѣкiй судья (и фамилiю его выставилъ сокращенно С–iй), который публично, въ клубѣ, разсказывалъ что земля стоитъ на трехъ китахъ и что только одни «вольтеры и масоны” утверждаютъ обратное. Въ послѣднее же время ревизiя учрежденiй въ Онегѣ и Кеми открыла между прочимъ, что онежскiй лекарь заявлялъ мѣстному судьѣ (замѣняющему тамъ, по больницѣ, предводителя дворянства) о необходимости 1) созвать совѣтъ больницы для улучшенiя продовольствiя больныхъ, которое очень дурно; 2) прiобресть для больницы термометры; 3) холодный коридоръ передѣлать въ теплый. Судья этихъ заявленiй не уважилъ и на вопросъ ревизующей власти: почему? смѣло и чистосердечно отвѣтилъ: «потому что заявленiя лекаря нелѣпы”. А въ Кеми два засѣдателя уѣзднаго суда (эти ужъ названы полными именами), Самсоновъ и Шемякинъ, «оказались ни къ чему неспособными по причинамъ, указанiе которыхъ признано невозможнымъ изъ уваженiя къ судебной власти”.

И хорошо что не указаны причины, — по крайней мѣрѣ уваженiе къ судебной власти осталось непоколебленнымъ.

Отдѣливъ предыдущее чертою, мы можемъ привести перепечатанный въ «Голосѣ” изъ «Азовскаго Вѣстника” слѣдующiй отрывокъ изъ текущей жизни.

Письмо генерала Платонова къ таганрогскому городскому головѣ: «М. Г. Павелъ Филипповичъ! Письмо ваше, отъ 8–го iюня сего года, о назначенiи меня коммисаромъ, на случай появленiя холеры, для наблюденiя за чисткою помойныхъ ямъ и другихъ во дворахъ нечистотъ, я получилъ: на которое отвѣтствую, что таганрогская управа не имѣетъ права назначать 60–ти лѣтнихъ генераловъ на подобныя должности, и если управа не уважаетъ чиновъ, заслуженныхъ многолѣтнею государственною службою, то правительство уважитъ лѣта и поддержитъ наше званiе.

«Съ удивленiемъ о неделикатности управы остаюсь преданнымъ вамъ Е. Платоновъ”.

Обьясненiе таганрогской городской управы: «Городская управа избирала въ коммиссары преимущественно такихъ лицъ, отъ которыхъ, по воспитанiю и общественному положенiю, могла ожидать наиболѣе здравомыслящаго отношенiя къ предохранительнымъ гигiеническимъ мѣрамъ, которыя однѣ могутъ спасти нашъ городъ отъ бѣдствiй эпидемiи, и потому, если болѣе или менѣе высокое мнѣнiе управы о томъ или другомъ лицѣ, выразившееся въ избранiи его коммисаромъ, могло показаться оскорбительнымъ генералъ–маiору Евграфу Ивановичу Платонову, то городская управа считаетъ своею обязанностiю покорнѣйше просить его превосходительство принять отъ городской управы извиненiе въ нечаянномъ оскорбленiи”.

Умная городская управа! Какъ хорошо она вывернулась! Вотъ что называется: изъ воды суху выйти. За одно это генералъ долженъ извинить ей, не смотря на тяжесть нанесеннаго ему оскорбленiя... А между тѣмъ, говоря не шутя, вспомните первыя дѣйствiя санитарной коммиссiи въ Петербургѣ по случаю холерной эпидемiи, если не ошибаемся, въ 1868 году. Какое огромное влiянiе на прекращенiе эпидемiи имѣло то, что разные очень–таки чиновные люди не гнушались ходить по тѣснымъ дворамъ много–этажныхъ домовъ и «наблюдать за чисткой помойныхъ ямъ” и пр. Много было тогда объ этомъ благодарнаго говора...

_____

Потокъ жизни неудержимъ; но онъ, какъ и всякiй потокъ, часто смываетъ съ береговъ и уноситъ вдаль нажитое доброе, а взамѣнъ того наноситъ соръ, мутящiй его свѣтлыя воды. «О времена! о нравы!” восклицали древнiе, и это было — не старческая воркотня. Почему и намъ, новымъ людямъ, не воскликнуть иногда съ древними, когда испытываемъ мы на себѣ измѣненiе нравовъ не къ лучшему? И ничто не наводитъ такъ на эту мысль, какъ нравы нашей текущей литературы. Люди ищутъ истины, хотятъ правды; а какъ опредѣлить правду въ дѣлѣ литературы, которая вся держится на мнѣнiяхъ и взглядахъ, сталкивающихся и перекрещивающихся въ многоразличныхъ направленiяхъ? Одно опредѣленiе литературной правды: чистосердечiе, искренность мнѣнiй и взглядовъ, полное согласiе ихъ съ собственными убѣжденiями автора. Такъ думали прежде; а теперь — впереди всего избранное направленiе, которому подчиняются мнѣнiя и взгляды, подчиняется правда. Это во–первыхъ, а во–вторыхъ, — новѣйшее явленiе, — литературное приличiе, очень похожее на то условное приличiе общежитiя, которое воспрещаетъ хозяину похвалить въ присутствiи гостей входящее въ составъ его обѣда блюдо. Редакторъ «Гражданина”, помѣстивъ у себя комедiю «Пить до дна — не видать добра”, тутъ же высказалъ о ней свое мнѣнiе, указавъ на ея достоинства, не умолчавъ притомъ и о нѣкоторыхъ ея недостаткахъ. Нѣкiй фельетонистъ нашелъ этотъ поступокъ неприличнымъ и отнесъ его къ числу литературныхъ «курьозовъ”. Дѣло выходить точно курьозное: тотъ–же нынѣшнiй редакторъ «Гражданина” нѣкогда печаталъ свои произведенiя въ «Отечественныхъ Запискахъ”, и тѣ же «Отеч. Зап.”, въ то же время помѣщали у себя восторженныя рецензiи Бѣлинскаго объ этихъ произведенiяхъ. Тогда никому не казалось это литературнымъ курьозомъ; человѣкъ говоритъ искренно, съ увлеченiемъ, и никто не посмѣлъ бы не уважить этой искренности и этого увлеченiя честнаго критика, а малѣйшiй намекъ на неприличiе его поступка нашли бы тогда сугубо–неприличнымъ и недостойнымъ честнаго литератора. Теперь — не то; теперь журналъ, допустившiй на свои страницы какое–нибудь произведенiе, тѣмъ самымъ долженъ обречь себя на абсолютное молчанiе о немъ: хвалить — неприлично, хулить — неестественно, потому что это значило бы себѣ противорѣчить. Правда, искренность, чистосердечное увлеченiе — все это должно спрятаться и глазъ не показывать.

_____

Лѣто, — слѣдовательно пожары и въ деревняхъ и въ городахъ, одинъ другаго ужаснѣе: послушайте, наприм., чтò было въ Шадринскѣ, гдѣ заподозрѣны поджоги. Но не о томъ уже рѣчь; не объ ужасахъ самихъ пожаровъ, а о способахъ спасаться пого–рѣльцамъ отъ ужасовъ нищеты. Вотъ маленькiй примѣръ. Недалеко отъ Новгорода была небольшая деревушка Спасъ–Нерядицы; а въ Новгородѣ съ 6 по 20 iюня Варламiевская ярмарка. Всѣ крестьяне Спаса–Нерядицы 6–го же iюня ушли на ярмарку; въ деревнѣ остались старухи съ дѣтьми. По неосторожности одной изъ нихъ загорѣлась изба, а отъ той избы, конечно, и всѣ избы, такъ что когда мужички, прослышавъ бѣду, прибѣжали домой, дѣлать уже было нечего: вся деревушка, со всѣмъ бывшимъ въ ней крестьянскимъ добромъ, уничтожилась; уцѣлѣлъ только скотъ, не бывшiй въ деревнѣ. Послѣдовалъ общiй плачъ. Чѣмъ тутъ помочь? Въ Новгородской губернiи насчитываютъ 33 ссудо–сберегательныхъ товариществъ, но говорить что въ бывшей деревенькѣ Спасъ–Нерядицы нашелся только одинъ членъ такого товарищества, а остальные крестьяне, по словамъ корреспондента «С.–Пет. Вѣд.”, говорили что «эфтаго не надо, потому до–прежъ жилось, слава тебѣ Господи, ничего”. Затѣмъ у крестьянъ единственная отрада — «шраховка”; это значитъ что всѣ дома ихъ были застрахованы, и они могутъ получить рублей по 100 на каждый домъ. «Но чтó можно сдѣлать на эту сумму, прибавляетъ корресподентъ, — когда одинъ лѣсъ на избу долженъ стоить больше 30 рублей!” Конечно, сто рублей не очень большiя деньги, однако — тутъ ужъ рѣчь не о полномъ благоденствiи, а хоть только о спасенiи на первое время. Изба будетъ, скотъ остался, да будь еще при этомъ кредитецъ, то и можно было–бы какъ нибудь поправиться. Можетъ быть теперь спасо–нерядицкiе погорѣльцы, глядя на того односелянина, который оказался единственнымъ членомъ ссудо–сберегательнаго товарищества, смекнутъ что «эфто точно не мѣшало бы”...

При этомъ припоминается намъ не очень давно прочтенный въ газетахъ разсказъ о томъ, до чего иногда доводитъ обыкновенный въ деревенскомъ быту недостатокъ кредита. Въ какой–то деревнѣ, недалеко отъ гор. Кологрива, Костромской губернiи, у одного крестьянина съ половины прошлой зимы не стало ни корма для скота, ни хлѣба для семьи. Въ крайности, мужикъ, за необходимую ссуду, закабалился на все настоящее лѣто въ работники и всѣ деньги, которыя слѣдовалось бы получить ему въ концѣ лѣта, забралъ впередъ; но денегъ было такъ немного, что скоро всѣ онѣ ушли на прокормъ семьи, и затѣмъ — опять голодъ. Пошелъ бѣднякъ по богатымъ мужикамъ просить одолжить хлѣбцемъ; валялся въ ногахъ, но никто не далъ. Въ отчаянiи попробовалъ онъ было воровать, но почему–то и это не удалось. И вотъ придумалъ онъ рѣшительный выходъ изъ своего положенiя: пошелъ къ себѣ въ сарай и тамъ повѣсился. Это случилось, кажется, около половины мая. Такимъ образомъ мы имѣемъ фактъ самоубiйства вслѣдствiе недостатка деревенскаго кредита.

_____

Самоубiйства, какъ извѣстно, стали чуть не обычаемъ въ нашей текущей жизни (вѣрнѣе было–бы назвать ихъ эпидемiей), но на дняхъ готово было совершиться самоубiйство, въ нынѣшнее время довольно рѣдкое, — самоубiйство, такъ сказать, старомодное. Въ Новой Деревнѣ одинъ домовладѣлецъ, крестьянинъ Никифоровъ, 25 iюня, около полудня, замѣтилъ, что изъ щелей окна въ мезонинѣ его дома идетъ густой дымъ. Полагая что это пожаръ, Никифоровъ побѣжалъ наверхъ, отворилъ дверь и видитъ что комната полна дыма, а когда дымъ свалилъ, то представилась ему лежащая безъ чувствъ, на постланномъ среди комнаты на полу матрасѣ, жилица той комнаты, дѣвица Жени, изъ Митавы, а въ головахъ у ней — чугунъ съ тлѣющими горячими углями. Дѣвицу успѣли привести въ чувство, и она, бѣдная, призналась что покусилась на самоубiйство оттого, что «ее бросилъ человѣкъ, котораго она любила”.

Не правда–ли, какъ это старо! И неужели не найдется никто изъ близкихъ дѣвицѣ Жени людей, кто бы разъяснилъ ей всю несвоевременность ея поступка? Уморить себя въ цвѣтѣ лѣтъ изъ–за такого пустяка, какъ любовь, да еще угаромъ, — и способъ то старомодный! Дурной балъ, полученный на экзаменѣ, и револьверъ, — это другое дѣло: это вещи современныя... На этомъ пунктѣ недавно столкнулись «Русскiй Мiръ” съ «Московскими Вѣдомостями” и, разумѣется, побранились. «Русскiй Мipъ” всю бѣду самоубiйственной смертности вздумалъ свалить на "мертвые языки”. «Моск. Вѣд.” вступились за эти мертвые, т. е. древнiе языки, и вступились совершенно справедливо. Въ этомъ заступничествѣ московской газеты намъ особенно понравилось одно выраженiе, именно: что на самоубiство рѣшаются только люди сбитыe или сбившiеся съ толку. По нашему мнѣнiю, это совершенно вѣрно. Сюда, можетъ быть, не совсѣмъ подходитъ дѣвица Жени изъ Митавы, но мы и ставимъ ее исключенiемъ въ массѣ современныхъ сачоубiйствъ). Во первыхъ — случаи самоубiйства вовсе не ограничиваются сферой учебной; даже въ ней ихъ окажется меньшая часть; а во вторыхъ, — говоря собственно объ этой сферѣ, смѣшно сказать, что древнiе языки гонятъ людей со свѣта; а если найдутся случаи, гдѣ они замѣшались, то собственно не они, а взгляды и расположенiе къ нимъ, образовавшееся у сбитыхъ съ толку людей подъ влiянiемъ долго шумѣвшаго вокругъ нихъ разноголоснаго говора, довершеннымъ, можетъ быть, безтолково–излишнимъ усердiемъ нѣкоторыхъ классиковъ–педагоговъ. Вообще же источникъ большей части самоубiйствъ можно бы, кажется, формулировать такъ: неумѣнье найти опредѣленную и близкую сердцу цѣль стремленiя и отсутствiе истинныхъ, живыхъ и глубокихъ привязанностей. Первоe–то именно и есть сбитость съ толку; второе... оно несомнѣнно есть, но вдаваться въ размышленiя на эту тему и изслѣдовать происхожденiе такой унынiе наводящей черты текущей жизни — конечно не намъ, на этой летучей страничкѣ. Замѣтимъ только, что истинная, живая и глубокая привязанность къ кому–нибудь или къ чему нибудь едва ли совмѣстима съ рѣшимостью на самоубiйство.

_____

«Много въ отечествѣ нашемъ зверей!” воскликнулъ однажды насмешливо поэтъ. Въ самомъ дѣлѣ, обилiе звѣрей въ нашемъ отечествѣ можетъ и теперь вызвать иногда насмѣшку. Недавно разсказалъ кто–то (въ «С.–П–бург. Вѣд.”) анекдотъ, что разъ вологодскiй клубъ былъ посѣщенъ волкомъ; конечно, волкъ зашелъ туда нечаянно, по ошибкѣ, но все же зашелъ. Между тѣмъ, тутъ же передаются уже вовсе не смѣшныя статистическiя свѣдѣнiя, добытыя вологодскимъ земствомъ. Началось съ того, что тотемская уѣздная земская управа дознала что въ уѣздѣ, въ 1870 и 1871 годахъ, истреблено звѣрями: 601 лошадь, 1,404 коровы и 3,104 штуки мелкаго скота, всего на сумму 43,680 руб.; поэтому земское собранie назначило вознагражденiе: за убитаго медвѣдя 5 р., за волка 3 р., а за маленькихъ волчатъ и медвѣжатъ по 1 р. 50 к. Вслѣдствiе этого въ 1872 году въ Тотемскомъ уѣздѣ истреблено 76 медвѣдей и 20 волковъ. Разсчитывая что такая мѣра будетъ гораздо дѣйствительнѣе, если примется по всей губернiи, тотемское земство обратилось объ этомъ въ губернское земское собранiе, и губернская управа, при докладѣ собранiю, вывела среднюю цифру животныхъ, истребляемыхъ звѣрями ежегодно во всей Вологодской губернiи. Оказались цифры любопытнѣйшiя. Въ Вологодской губернiи ежегодно истребляется звѣрями: 5,000 лошадей, 8,915 коровъ и 38,278 штукъ мелкаго скота, — всего, по средней стоимости, на 382,446 рублей. Каково! триста восемьдесятъ тысячъ волки съѣли — въ одинъ годъ, въ другой, въ третiй, — и такъ ежегодно! Надѣются что земства всѣхъ уѣздовъ примутъ энергическiя мѣры... Еще бы не принять, послѣ того, какъ сосчитали расходъ на ежегодное пропитанiе звѣрей! А прежде онъ былъ, должно быть, не видѣнъ. Вотъ и слѣдуетъ нравоученiе: полезно въ хозяйствѣ записывать расходъ.

_______

ХИВИНСКIЙ ПОХОДЪ.

Подробности о явкѣ хана съ повинною и первыя благодѣтельныя послѣдствiя взятiя Хивы. — Какъ велась война съ хивинцами. — Что слѣдуетъ дѣлать съ Хивою? — Поведенiе нашей печати по этому вопросу. — Что говоритъ иностранная печать объ этомъ вопросѣ и какое значенiе слѣдуетъ придавать толкамъ этой печати.

30–го iюня, какъ извѣщаетъ «Русскiй Инвалидъ”, отъ генералъ–адъютанта фонъ–Кауфмана получена слѣдующая телеграма: «2–го iюня, ханъ Сеидъ–Мухамедъ–Рахимъ прибылъ съ повинною въ нашъ лагерь. Онъ называетъ себя слугою русскаго Царя и отдаетъ себя и народъ въ наши руки. Я возстановилъ его ханомъ и назначилъ совѣтъ для управленiя ханствомъ на время пребыванiя здѣсь русскiхъ войскъ. «12–го iюня, ханъ обнародовалъ манифестъ, что ради Государя Императора освобождаются всѣ рабы ханства, и рабство уничтожается на вѣчныя времѣна. Нынѣ обсуждаются мѣры для скорѣйшаго осуществленiя этого славнаго дѣла, достигнутаго успѣхами русскаго оружiя. Большинство рабовъ персiянъ предполагаетъ возвратиться на родину черезъ Мешхедъ. Я телеграфирую посланнику нашему въ Тегеранъ: прошу предупредить персидское привительство для встрѣчи на границе освобожденныхъ и обезпеченiя ихъ провiантомъ.

Кромѣ того военная газета за послѣднее время сообщила интересныя подобности о дальнѣйшемъ движенiи нашихъ отрядовъ къ Хивѣ. Изъ этихъ подробностей оказывается, между прочимъ, что все–таки походъ и въ военномъ отношенiи былъ не столь уже легокъ, какъ объ этомъ можно было думать по первымъ извѣстiямъ о походѣ. Правда, хивинскiя войска представляли лишь нестройныя скопища и всякiй «сбродъ” по выраженiю главнокомандующего въ его донесенiи. И почти ни разу не вступали съ нашими войсками въ правильную битву, а по большей части, при первыхъ выстрѣлахъ нашихъ орудiй, разбѣгались во всѣ стороны и прятались по недостунымъ для нашихъ камышамъ. Но все же безпрестанныя нападенiя и мелкiя стычки, сопровождавшiяся со стороны азiатовъ извѣстнымъ гиканьемъ и безпорядочною атакою, не мало безпокоили наши отряды и затрудяли движенiе ихъ. Нашимъ стройнымъ отрядамъ приходилось даже иногда находиться по часу и болѣе подъ огнемъ непрiятельскихъ орудiй. Случалось также и возвращаться назадъ, въ занятыя уже мѣстности, и снова вступать въ стычки съ массами наѣздниковъ, для того, чтобы успокоиться и защищать жителей, которые были раззоряемы самими хивинцами и подвергались всякимъ насилiямъ со стороны ихъ за то, что вступали въ торговыя сношенiя съ завоевателями. Всѣ эти безпокойства не могли не быть чувствительными для нашихъ войскъ, истомленныхъ борьбою съ природными препятствiями похода, о которыхъ съ изумленiемъ говоритъ весь цивилизованный мiръ. Едва–ли основательно поэтому утверждать, что ханство завоевано безъ пролитiя русской крови, какъ это стараются утверждать нѣкоторыя органы нашей печати въ высокопарныхъ риторическихъ передовыхъ статьяхъ... Мы уже не говоримъ о печальнѣйшемъ эпизодѣ похода — о предательскомъ поступкѣ Чиклинца Утеня, взявшагося проводить нашу команду въ 11 человѣкъ (въ томъ числѣ одного офицера) посланную изъ аральской флотилiи для изслѣдованiя воднаго пути, и выдавшаго эту команду — чуть–ли не во время сна ея? — хивинцамъ^*).

Если–же такимъ образомъ, оказывается что ничтожное полудикое ханство, — съ населенiемъ около 300,000 чел. и ея территорiею едва–едва прокармливающею это населенiе, — такъ долго не смирялось передъ выведеннымъ уже изъ всякаго терѣнiя могущественнѣйшимъ и грознѣйшимъ соседомъ и продолжало до послѣдней крайности безумныя атаки и стычки, то можно–ли питать хоть какую нибудь надежду на умиротворенiе этого ханства лишь посредствомъ нашего просвѣщеннаго влiянiя или даже — скажемъ болѣе — посредствомъ занятiя близь лежащаго отъ ханства военнаго пункта?... Примѣръ послѣдней войны показалъ, что даже просвѣщеннѣйшiя нацiи, послѣ неслыханныхъ побѣдъ одной надъ другою, не полагаются на трактаты или, иначе говоря, на честное международное слово, а упорно продолжаютъ тягостную оккупацiю до выплаты послѣднихъ грошей контрибуцiи. Намъ, въ виду всего этого, кажутся по меньшей мѣрѣ наивнѣйшими изъ наивныхъ всѣ тѣ мечты нашей печати, что мы можемъ умиротворить дикое ханство, не подчинивъ его на равнѣ съ прочими покоренными азiаскими областями. Не будемъ упускать изъ виду, что уровень здраваго человѣческаго смысла въ этомъ ханствѣ едва–ли не гораздо ниже, чѣмъ между общинами нагихъ африканскихъ дикарей, не смотря на то, что эти послѣднiе до сихъ поръ считаютъ огнестрѣльное оружiе чуть ли не громомъ и молнiею, а хивинцы обладаютъ даже артилерiею. Вспомнимъ извѣстные читающему мiру факты. Въ то время, когда одинокiе англичане и американцы безопасно съ маленькими караванами изъ черныхъ бродятъ вдоль и поперегъ по первобытнымъ мѣстностямъ внутренней Африки и вступаютъ съ туземными нагими людьми въ самыя дружественныя отношенiя, поселяя на каждомъ шагу страхъ, если не уваженiе, къ могуществу бѣлаго человѣка, — если полудикiе сосѣди, не лишенные впрочемъ, сравнительно, нѣкоторой культуры, въ продолженiе нѣсколькихъ лѣтъ, преспокойно охотятся на русскихъ гражданъ, покупаютъ этихъ гражданъ десятками (а подданныхъ «царя царей” Шаха даже десятками тысячъ) иногда и у подчиненныхъ намъ киргизовъ и содержать этихъ гражданъ по нѣскольку лѣтъ въ ужаснѣйшемъ рабствѣ. Мало того: не забудемъ, что повелитель Хивы аккуратно выплачивалъ извѣстную сумму за каждую русскую голову, доставленную въ его дворецъ, и до того покровительствовалъ этому болѣе чѣмъ свободному промыслу, что, какъ разсказываютъ возвращенные наши плѣнники, однажды киргизы вмѣстѣ съ нѣсколькими живыми русскими привезли болѣе 10 головъ слегка посыпанныхъ солью для сохраненiя свѣжести и надевъ эти головы на свои длинныя пики занимались у города Хивы разными гимнастическими упражненiями.

Для насъ особенно странно то, что наша печать, за небольшими исключенiями, помѣнялась своею ролью по хивинскому вопросу съ иностранною. Въ то время, когда иностранная печать, особенно же англiйская, по мѣре приближенiя хивинской развязки къ своему неизбѣжному концу, вновь занялась обсужденiемъ того вопроса: слѣдуетъ–ли русскимъ оставлять за собою Хиву или не слѣдуетъ, — наша печать до сихъ поръ обходитъ этотъ вопросъ и этимъ даетъ поводъ предполагать, что у насъ до сего дня нѣтъ общественнаго мнѣнiя...

А между тѣмъ многiе иностранные органы печати, въ томъ числѣ и тѣ, которые прежде яростно нападали на Россiю за хивинскiй походъ, добродушно мирятся съ занятiемъ нами Хивы, т. е. съ вопросомъ о ея присоединенiи къ Россiи, и — надо полагать — до крайности будутъ изумлены, если не рѣшимся присоединить ханство. «Злые языки” рѣшаются утверждать, что такому отчасти добродушному настроенiю англiйской печати, проявившемуся послѣ взятiя Хивы, не мало способствовала концессiя, данная Шахомъ англiйскому гражданину барону Рейтеру, по которой всѣ персидскiя таможни, съ 1 марта 1874 г., поступаютъ на 70 лѣтъ въ вѣдѣнiе Рейтеру, по которой Персiя — какъ говорятъ знатоки дѣла — оказывается связанною по рукамъ и ногамъ Англiею не только въ торговомъ и финансовомъ, но и политическомъ отношенiи.

Есть, впрочемъ, и такiе органы печати, въ томъ числѣ и тѣ, которые предаются самымъ невозможнымъ комбинацiямъ по поводу присоединенiя Хивы. Такъ нѣкоторые высказываютъ такое курьозное мнѣнiе и такое неудовлетворительное знакомство съ географiею, что твердятъ старыя фразы о томъ, что Россiя приблизилась со взятiемъ Хивы къ остъ–индскимъ англiйскимъ владѣнiямъ, не смотря на то, что Хива отстоитъ почти на 800 верстъ далѣе отъ пограничнаго англiйскаго пункта, чѣмъ собственно наши владѣнiя, т. е. одинъ изъ нашихъ крайнихъ фортовъ. Другiе усматриваютъ въ занятiи Хивы покушенiе на цѣлость персидской монархiи со стороны Россiи и, между прочимъ, какъ читатели знаютъ изъ прошлаго №, пытаются вооружить мирныхъ жителей противъ нашего отечества. А есть и такiе, которые видятъ въ совершившемся фактѣ гибель англiйской торговли въ Азiи.

Но такому могущественному и самостоятельному государству, какъ наше отечество, нельзя придавать серьозное значенiе всѣмъ этимъ толкамъ, а въ особенности толкамъ англiйскихъ публицистовъ... Да и пора покончить со всѣми этими возгласами...

_______

ОБЪЯВЛЕНIЕ.

ЗЕМСКАЯ КНИГА.

(Опытъ систематическаго обозрѣнiя земской дѣятельности по губернiямъ).

ИЗДАНIЕ Кн. В. П. МЕЩЕРСКАГО.

_______

Земскiя учрежденiя дѣйствуютъ уже въ Россiи третье трехлѣтiе.

Съ каждымъ годомъ потребность узнать чтò земство каждой губернiи успѣло сдѣлать и чѣмъ дѣятельность земства одной губернiи отличается отъ дѣятельности другой — усиливается. Потребность эта существуетъ въ обществѣ и еще болѣе въ земствѣ, а между тѣмъ до сихъ поръ членъ земства одной губернiи не иначе можетъ знать о томъ что сдѣлано земствомъ сосѣдней губернiи, какъ запасаясь всѣми журналами и отчетами того земства, чтò почти всегда неосуществимо, ибо въ большей части губернiй гдѣ печатаются эти матерiалы (въ другихъ губернiяхъ они вовсе не печатаются) они издаются въ столь ограниченномъ количествѣ экземпляровъ, что составляютъ библiографическую редкость; но даже если допустить возможность добыть всѣ матерiалы по земству той или другой губернiи, является другое неудобство: книгъ оказывается много, и нѣтъ никакой возможности составить ceбѣ общее понятiе о дѣятельности земства и подвести итогъ подъ безконечное количество цифръ.

Съ цѣлью устранить эти неудобства, хотя въ извѣстной мѣрѣ, и доставить возможность ознакомленiя хотя бы въ главныхъ чертахъ, съ дѣятельностью каждаго земства отдѣльно, по ryбернiямъ, предпринято нами изданiе земскихъ по губернiямъ очерковъ, съ обозрѣнiями и данными по 1871 годъ.

Очерки эти по возможности сжаты и кратки: при составленiи ихъ главнымъ образомъ имѣлись въ виду факты, обнародованные съ разрѣшенiя подлежащей власти. Они будутъ изданы въ трехъ или четырехъ томахъ.

Сверхъ сего, къ первому тому приложенъ будетъ составленный, по нашей просьбѣ, нашимъ почтеннымъ библiографомъ г. Межовымъ полный указатель всѣхъ появившихся въ русской литературѣ статей о земствѣ до 1872 года.

Первый томъ предполагaeтся издать въ ноябрѣ сего 1873 года.

Но издавая этотъ трудъ, считаемъ долгомъ прежде всего просить снисходительной оцѣнки: во первыхъ трудъ этотъ есть первый опытъ въ области нашей литературы; во вторыхъ, хотя составители труда пользовались почти всѣми матерiалами, изданными разными земскими управами, но, къ сожалѣнiю, издaнiя эти представляютъ столь значительные недостатки и пробѣлы, что, при всемъ желанiи составителей, не было никакой возможности сдѣлать обзоры земской дѣятельности полными по каждому уѣзду и по каждому предмету отдѣльно.

Цѣна перваго тома будетъ три рубля.

Для опредѣленiя приблизительно количества могущихъ быть выпущенными экземпляровъ изданiя, открывается подписка на прiобрѣтенiе «Земской Книги”, на слѣдующихъ условiяхъ:

1. Лица желающiя подписаться на Земскую Книгу присылаютъ только свое заявленiе, съ обозначенiемъ: имени, званiя и мѣста жительства.

2. Деньги могутъ быть высланы въ то время, когда будетъ объявлено о выходѣ перваго тома. Тогда же будетъ объявлено о цѣне за пересылку.

3. По полученiи денегъ препровождается книга.

4. Иногородные подписчики на изданiе Земскаго Сборника зa пересылку послѣдняго тома (третiй и четвертый) ничего не платятъ.

5. Заявленiя о желанiи подписаться и деньги присылаютъ въ С.–Петербургъ, по слѣдующему адресу: Кн. Влад. Петр. Мещерскому, Невск. просп. д. № 77, кв. № 8.

Типографiя А. Траншеля, Невскiй пр. д. № 45 Редакторъ–Издатель Ѳ. М. Достоевскiй.

---

^*) См. «Гражданинъ», № 20, 21, 22, 23, 26, и 27.

^*) Всѣ 11 челов. найдены были обезглавленными и обнаженными.