Дальше – больше. На смену философии на третьем курсе приходит психология. Непонятно почему, но эти две учебные дисциплины кажутся несколько парными. На смену Лилии Ивановне Кабановой приходит Лидия Ивановна Теплова. Но Лидия Ивановна не просто учёный-теоретик, но и практикующий психолог, поэтому лекционный материал, обильно выложенный на слайды, подкрепляется яркими примерами из психологической практики: разного рода гомосексуалисты, отрицающие свою сексуальность, дети, убившие родителей, пятилетняя девочка, мечтающая о груди Мэрилин Монро, слепо-глухо-немые инвалидо-сироты со степенями доктора наук и прочие интересные личности запомнятся, наверное, навсегда. И так хочется стать таким же психологом, как Лидия Ивановна!

Эстафету истории русской литературы подхватывает Валерий Николаевич Сузи, единственный преподаватель, который открыто признаётся, что читал не все произведения из собственного списка к экзамену и который галантно нальёт вам шампанского в Патриаршем подворье. Валерий Николаевич строит лекции на основе личных качеств писателей: уж если Тургенев ему неприятен как человек, это будет всячески подчёркнуто. А ещё запомнился курьёз: сидят студенты в аудитории, ждут Валерия Николаевича на лекцию, а он совершенно случайно проходит мимо, лектора окликают и слышат его удивлённое: «А что, семестр уже начался?»

А по истории зарубежной литературы лекции читает Наталья Геннадьевна Шарапенкова. И как Пушкин стал Белинским, весь этот курс стал спецкурсом по «Фаусту». Это мистическое произведение Гёте боготворит Наталья Геннадьевна, что и не скрывает. Но если Белинский скорее оттолкнул, Фауст увлёк, заворожил, околдовал. Вероятно, это единственный текст, который был прочитан всеми без исключения студентами в целом варианте. Конечно, в списке были и другие авторы: Мериме, Стендаль… Но все они блекли в лучах мирового сияния «Фауста». Уж не дело ли это рук Мефистофеля?..

Зато какая дама подхватит этот курс в следующем семестре! М-м. Ирина Вильевна Львова, натура творческая, с тонкой душевной организацией, писатель, член союза писателей России и учёный, занимающийся исследованием творчества Достоевского. За все лекции Ирина Вильевна, наверное, ни разу так и не обратила свой взор к бедным студентам. И такое ощущение от этого: вот Саути, Блейк, Ирвинг, По, Купер, Мелвилл, Львова – они по ту сторону, а мы, жалкие людишки – по эту. За контрольные работы «неуды» у подавляющего большинства. Экзамен обещал быть непростым, таким он и был: «Мало прочитать полное собрание сочинений Диккенса к этому билету, надо было ещё и подумать».

Думать вообще приходится много. Пристально наблюдать и тщательно обдумывать мельчайший языковой факт учил нас Замир Курбанович Тарланов, заведующий кафедрой русского языка. Только Замир Курбанович мог себе позволить потратить всю лекцию на «лирические отступления» от темы, но какими интересными были эти рассуждения… Они давали возможность во всех спорных вопросах лингвистики делать ссылку: «А вот Замир Курбанович считает …» Нет такого аспекта изучения языка, в который бы не внёс значительный вклад наш профессор, изучение истории любой лингвистической дисциплины начиналось с Виктора Владимировича Виноградова и заканчивалось Замиром Курбановичем Тарлановым – альфа и омега отечественной, а, возможно даже, мировой лингвистики.

Учили нас не только учиться, но и учить. Для этого и была психология, а затем и педагогика. Педагогикой занималась с нами Вера Валентиновна Горятнина. С ней мы испробовали на себе все возможные приёмы педагогики, изучили все нюансы современной педагогической системы и освоили метод «Mind maps», который Вера Валентиновна ставила во главу угла и всячески проповедовала, ревностно относясь ко всем его нюансам и яростно ненавидя тех, кто пытался их нарушить: линии ни в коем случае не должны быть прямыми! длина линий во что бы то ни стало должна равняться длине слова! это принципиально! Мы и не спорили, нет-нет!

На третьем курсе на смену классическим языкам приходят современные – вздох облегчения. А именно, польский и французский. На польском языке специализируется Валентина Викторовна Уренская. И сразу вспоминается: «Jak sie masz? Jak masz na imie?» Польский язык прелестен, особенно произношением. И немного похож на русский, но как-то странно: любовь – milosc, лыжи – narty и так далее. Учили стихотворение про жучка, пели польский рок. Нет, интересные занятия, отчего нет?

А французский язык, точнее занятия со Светланой Анатольевной Шкарлат, всё же имеют другую специфику: неотступное следование по учебнику – и на занятии, и дома. И так два с половиной года, до последних учебных дней. Вспоминается каноническое: «хотя и языки умолкнут, и проклятия прекратятся», а французский язык неистребим. И вот только отчего диспетчерская упорно ставит его по две пары подряд до глубокого вечера? Возможно, это месть студентам? Или попытка закалить нашу волю? Закалили, бесспорно. Никогда раньше не приходилось делать однотипные грамматические упражнения в таком количестве по пять-шесть часов подряд.

Есть ещё такой спецкурс: история педагогики. Казалось бы, куда уж ещё глубже в педагогику. Но всё очень интересно: Песталоцци, Коменски, Ушинский… Но чётче всего почему-то в памяти осталось неоднократно повторенное Татьяной Анатольевной Бабаковой: «Ну вот, опять так мало человек пришло. Почему профессор должна тратить на это время? У профессора есть дела поважнее». Может быть, и есть, конечно, но что для доктора педагогических наук может быть важнее педагогики и её истории? И, завершая разговор о третьем году обучения, нельзя не упомянуть о незабываемой Поэтике Достоевского. Это вам не Пушкин и не Гоголь. Это сам Достоевский! Вообще, следует сказать, что Петрозаводский государственный университет в лице профессора Владимира Николаевича Захарова и его учеников кабинетом номер 301 являет собой мировой – да не убоимся этого слова – центр по изучению творчества Достоевского. А поскольку Достоевский является крупнейшей личностью мировой литературы и истории… впрочем, к этим далеко идущим выводам постепенно приходит каждый, кто осилил «строенные» субботние и воскресные лекции профессора, так сказать, причастился святых таинств. И список литературы по курсу впечатляет: полное собрание сочинений Достоевского в 33 трёх томах, желательно в оригинальной орфографии и пунктуации. И это плюс к спискам по русской и зарубежной литературам. По секрету: на зачёте всё равно спросят о мнении Луначарского о книге Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» или подобном, не о содержании текстов самого гения.