Вот и прошёл так первый курс. Выжили? Двигаемся дальше. Медные трубы ещё впереди. Про «медные трубы» - это Александр Валерьевич Пигин и его история русской литературы 18 века. Для студентов слово «Пигин» означает нечто подобное тому, что Волан-де-Морт означает для Гарри Поттера, - если и произносится, то только не на ночь глядя и полушёпотом. И объяснения этому феномену нет. Александр Валерьевич ни разу, наверное, за всю жизнь, а за лекции точно, не повысил голос и на полтона, не упомянул про отчисление и трудности на экзамене. Наоборот, лекции увлекательные, своеобразные, легко записываются, даже если и не хочется. Гипотеза: у Александра Валерьевича есть карманный излучатель инфразвуков, вселяющих ужас, некий «голос моря». Неизвестно. Но любой студент, переживший эту сессию, смотрит на того, кому это ещё предстоит, с искренним сочувствием. И после этого экзамена любой другой кажется простым: «Да ну, это что, вот Пигин…», - обязательно говорит кто-то перед экзаменационной аудиторией, и в ответ всеобщий вздох облегчения. От Радищева с Херасковым до сих пор холодок по коже по этому поводу.


На смену античной литературе первого курса приходит литература Средневековья. А с ней – Анна Валерьевна Дехтярёнок, пожалуй, единственный человек, который может произнести слово «Гуигнгмская» и ставить отметки за экзамен, опираясь на фазы луны или что-то подобное. Произвольный порядок оценивания ответов на экзамене – вот, чем особо запомнился этот курс. И ещё колоколом, который всегда звонит по тебе, студент.


Происходит знакомство с семьёй Тарлановых-Савельевых, в которой степени доктора филологических наук нет только у кота. И первый её представитель – Евгений Замирович Тарланов, преподававший курсы «Анализ поэтического текста» и «История русской литературы рубежа веков», как позже станет известно, потомок Пушкина и Гоголя в одном лице, некий мудрец, напоминающий старца Фура из игры «Форт Боярд» (не возрастом), знающий премного мудрости, на вопросы прямо никогда не отвечающий. Лекции его велеречивы, исполнены цитат на разных языках мира, отсылок в экзотические культуры и диковинные исторические реалии. Взор его словно всегда обращён в вечность, от этого общение с ним кажется сложным, но Евгений Замирович очень внимателен к студенту, готов посвящать ему своё время часами, приоткрывая в беседе свои недюжинный интеллект и колоссальную память.

Красноречию нас учили не только личным примером, но и в курсе риторики Николая Ивановича Соболева. Николай Иванович – интересная личность. Разного хода хилиазмы и силлогизмы не составляют для него труда. И яркой приметой его лекций для всех стала неизменная улыбка, порою настолько непонятная, что становилось не по себе: со мной что-то не так? перья в волосах? чернила на лбу? С ним мы составляли риторические тексты по проблемным вопросам, учились строить систему аргументации и убеждения. Но главный секрет риторики, видимо, известен только Николаю Ивановичу, поэтому он и улыбается так загадочно.

На филологическом факультете становится вдруг ясно: всё на свете имеет свою историю, даже небо, даже Аллах: история русской литературы, история зарубежной литературы, история философии, история русского языка, история русского литературного языка… Последние два – самостоятельные учебные дисциплины, причём хоть и имеющие точки соприкосновения, но весьма формальные. История русского языка – скорее грамматика древнерусского. Но чем древнерусский может напугать филолога после старославянского? Только диктантом длиною в год. Таков уж метод преподавания Светланы Анатольевны Мачульской. Кому-то так удобнее, кто-то негодует. Без внимания не остался ни один упавший редуцированный. И главный принцип истории русского языка: если что-то нельзя объяснить, то это объясняется законом морфологической аналогии. Таков уж он, народ и его язык на протяжении всей истории.

Ещё ближе к народу курс «Русской диалектологии» Нины Владимировны Марковой. Что «нормальному человеку» режет слух, на самом деле не безграмотность, а диалект. Наслушавшись диалектизмов, уже не можешь сказать однозначно, как правильно: «есть медведей» или «нет медведей». Позднее в этом придётся убедиться на практике, на летней диалектологической практике в деревне Кузаранда, в суровых военно-полевых условиях глухой карельской деревни. Нужно самозабвенно записывать на диктофон беседы с аборигенами, но тут уж о чём угодно, а потом ещё более самозабвенно их расшифровывать. Для желающих есть альтернатива – снова компьютерный набор, на этот раз материалов к «Словарю русских говоров Карелии и сопредельных областей».

И о чудо! Спецкурс по творчеству А.С. Пушкина, тщательно и с любовью разработанный нашим деканом Андреем Евгеньевичем Кунильским. Но тут в сознании студента происходит семантический сдвиг: Пушкин превращается в Белинского. Всенощные бдения над конспектами статей «неистового Виссариона» «Сочинения Александра Пушкина» не пройдут бесследно. Совет: начать конспектировать как можно раньше, на первом курсе, лучше ещё в школе, чтобы наверняка успеть. Ведь всё до мельчайших деталей будет проверено, любая пропущенная страница обнаружена, уловки не пройдут. Титаническими усилиями Андрея Евгеньевича взгляд Белинского на творчество Пушкина прочно войдёт в голову каждого. Да и не только на творчество Пушкина: на всё сущее. На экзамене по курсу истории русской литературы первой половины 19 века вопрос будет тем же: «А как о творчестве писателя <имярек> отзывался Виссарион Григорьевич Белинский?»
И вот свершилось: тот самый, обещанный и страшный древнегреческий язык, мужественно преподаваемый Евгенией Петровной Литинской. Здесь внимание к отдельным буквам, типам основ и типам ударений ещё более пристально, чем в латинском, но, в принципе, что-то подобное. Только если от латинского в памяти остались строки Горация, то от древнегреческого – только переводческие муки и строгое осуждение Евгении Петровны: «Да кто вы, чтобы судить о таком великом языке?!»

Немного патанатомии в филологии: композиция художественного текста, строгая Наталья Эдуардовна Фаликова, трепанация текстов Паустовского и Бунина и дистанционное обучение в системе WebCT: читаешь лекцию с компьютера, всё понимаешь (желательно), делаешь анализ композиции и не только заданного текста, отправляешь выполненное и молишься о том, чтобы успеть до конечного срока сдачи. И всё это в лучших традициях студента – в последнюю ночь. И так еженедельно. А не успеваешь, получаешь дополнительные задания, не успеваешь и их – ещё больше дополнительных заданий. В итоге к сессии обрастаешь толстым ворсом долгов. Но всё действительно справедливо, что бывает на факультете не всегда.

И лучшее (не хотелось бы никого обижать), что ждёт студента второго года, это спецкурс «Творчество Гоголя» в исполнении Вячеслава Васильевича Яковлева, сопоставимого по уровню ораторского искусства лишь с Евгением Михайловичем Неёловым. Но к ораторскому мастерству у Вячеслава Ивановича добавляется мастерство актёрское: все персонажи Гоголя даны наглядно, в лицах – от Оксаны и Вия до Чичикова и Коробочки. Лекции эти хочется смотреть – не просто слушать. И вот один недостаток: не успеваешь писать, настолько всё интересно и весело. И главное: никакого Белинского, никаких конспектов! После лекции руки сами тянутся к томам Гоголя, всё искренне и по любви. В таких же красках позднее будет представлен Вячеславом Ивановичем и курс истории русской литературы второй половины 19 века: в аудитории вдруг появятся Наташа Ростова и Ионыч, внук писателя Успенского и сам Лесков.

Ну а самое непонятное на втором курсе – философия. Лилия Ивановна Кабанова стилем чтения лекций напоминает Ренату Литвинову, вот честно. Вся будто создана из тонких философских материй, из эфира и категорических императивов. И с первой лекции до последней у студентов присутствует небольшая паника: «Аааа! Я ничего не понимаю! Что происходит? Кто все эти люди?» А разгадка одна: понимать и не надо, надо философствовать: громко, чётко, уверенно, чем сложнее и непонятнее, тем, видимо, лучше. Читайте Ницше, Сартра, Мамардашвили, Хайдеггера, Ортега и Гассета и других мыслителей – всё вперемешку.